Том 1. Стихотворения 1904-1916

1908

«Осин серебряные бревна…» *

1

Осин серебряные бревна Сумрак пронзили седой. И стоят две водяные царевны, – Одежды зеркальной водой.

2

Они, серебряною зыбью Замутив реки залив, Ночью купая тело рыбье, От ткани тайну оголив,

3

Одели свой передник Из тонких водных трав. Молчит их собеседник, Любви ночной устав.

4

Сияют лебеди, как свечи, И конь с челом воинственным Ступает издалеча, Как жрец любви таинственный.

5

Священно-смуглые лопатки Цветком венчанного коня. И в переливчатые складки Упала наземь простыня.

6

На травы и подковы Упали чистые покровы С добычи тучных ног – То радости чертог.

7

Не две восковые свечи прудов – Лебяжья думает чета. О, белые тени белых лугов! О, белая ночь и высота!

<1908>

Любавица *

Я любиры затопил В ночеснежном серебре. Красотиною купил Быть в зол пленнике добре. Я, играя, я игл рая Та, что венковна зим мной. Простирая «прости» грая, Я вран врат златых весной. Я ночей стооких зной, Я обруч на лице чела речной. Я обруч голубой Вонзил в моих кудрей волну. Я вопль мой о той Вложил в дивес длину, Что вечный в лобзебре цветок Отверг свое «люблю!». Люблю ее поток Моих то шире, то бедней, То богом, то людьми стремящихся с безумьем дней. Я любистель! Я негистель! Войн лобзебрянных мятель! Но лишь край груди омочу О край волнистый лобзебр волн, Я – воин, отданный мечу, И снова тоск гремящих полн. Я любровы темной ясень, Я глазами в бровях ясен. Я любавец! Я красавец! Я пою скорей плясавиц Ночи, неба и зари – Так велели кобзари. Я негиня, я богиня, В звонкой радости полей, Я нелгиня, я богиня, Быть смеянственно голей. Звездный иней, звездный иней, Будь, упав на звук, смелей! Людей когда-нибудь обоговеть надежды! Будь моих нежин одеждой! Пусть соединенный говор пляск Пронзит меча на бедрах лязг. И пусть коснется лобзебро Врагу пронзившего ребро. Ими, ими, имя, имя Предков душами овьем. Снимем, снимем с ними, с ними Сеть, сотканную навьем. Звонко ль, ясно ль, тихо ль, худо ль – В этом есть удаль. О, мчи мечи, наш крик, бегущий тишинами: Мы устали быть не нами! Так и так, вот так, вот так! – Любавица и лешак Пели, Пока уста коней кипели.

1908

«Зеленый леший, бух лесиный…» *

Зеленый леший, бух лесиный Точил свирель. Качались дикие осины, Стенала благостная ель. Лесным пахучим медом Помазал кончик дня И, руку протянув, мне лед дал, Обманывая меня. И глаз его, тоски сосулек, Я не выносил упорный взгляд: В них что-то просит, что-то сулит В упор представшего меня. Вздымались руки-грабли, Качалася кудель, И тела стан в морщинах дряблый, И синяя видель. Я был ненароком, спеша, Мои млады лета. И, хитро подмигнув, лешак Толкнул меня: туда?

1908

«Смугол, темен и изящен…» *

Смугол, темен и изящен, Не от тебя ли, незнакомец, вчера С криком «Маменьки! он страшен!» Разбежалась детвора? Ты подошел, где девица: «Позвольте представиться!» Взял труд поклониться И намекнул с смешком: «Красавица!» Она же, играя перчаткой, Тебя вдруг спросила лукаво: «О сударь с красною печаткой, О вас дурная очень слава?» «Я не знахарь, не кудесник, Верить можно ли молве? Знайте, дева, я ровесник <. . . . . . . . . .> Она же: «Извините! Задумчивый какой!» Летят паучьи нити На синий водопой. Пошли по тропке двое, И взята ими лодка. И вскоре дно морское Уста целовало красотке.

<1908>

«Стрелок, чей стан был узок…» *

Стрелок, чей стан был узок, В одежде без повязок, Промчался здесь, пугая трясогузок, По дну реки, где ил был вязок. Я кинулся серной проворной Его обогнать стороной, Весь замыслам страсти покорный Вновь видеть глаз вороной. Но чу! Свистящая стрела, Была смертельна рана. Над глазом нежная пята – Стрелок была Диана.

<1908>

«На просторе между двумя тучами, довольно узком…» *

На просторе между двумя тучами, довольно узком, Облачки с криком: лови! Гонялись друг за дружкой. Но тучи сердились, Тучи шептали: смирно! ви! (Они дурно выражались по-русски.) И облачки уселись рядом, И все вместе помчались к новым ядам.

1908

«Мне видны – Рак, Овен…» *

Мне видны – Рак, Овен, И мир лишь раковина, В которой жемчужиной То, чем недужен я. В шорохов свисте шествует стук вроде Ч. И тогда мне казались волны и думы – родичи. Млечными путями здесь и там возникают женщины. Милой обыденщиной Напоена мгла. В эту ночь любить и могила могла… И вечернее вино И вечерние женщины Сплетаются в единый венок, Которого брат меньший я.

1908

Крымское *

Вольный размер

Турки Вырея блестящего и мимоходом всегда – окурки Валяются на берегу. Берегу Своих рыбок В ладонях Сослоненных. Своих улыбок Не могут сдержать белокурые Турки. Иногда балагурят. Море в этом заливе совсем засыпает. Засыпают Рыбаки в море невод. Небо там золото: Посмотрите, как оно молодо! Но рыбаки не умеют: Наклонясь, сети сеют. Точно ноги Шестинога, В лодке их немного. Ах! мне грустно! И этот вечный по песку хруст ног! И, наклонясь взять камешек, Чувствую, что нужно протянуть руку прямо еще. Бежит на моря сини Ветер, сладостно сея Запах маслины, Цветок Одиссея. И море шепчет «не вы», И девушка с дальней Невы, Протягивая руки, шепчет: «моречко!» А воробей проносит семячко… Ах! я устал один таскаться! А дитя, увидев солнце, закричало: «цаца!» И пока расцветает, смеясь, семья прибауток, Из ручонки Мальчонки Мчится камень, виясь, в убегающих уток. Кто-то платком машет. Возгласы: «мамаша, мамаша!» Море ласковой мерой Веет полуденным золотом. Ах, об эту пору все мы верим, Все мы молоды… И нет ничего невообразимого, Что в этот час Море гуляет среди нас, Надев голубые невыразимые… Во взорах пес, камень, Дорога пролегла песками, Там под руководством маменьки Барышня учится в воду камень кинуть. О, этот рыбы в невод лов! И крик невидимых орлов! Отсюда далеко все ясно в воде. Где очами бесплотных тучи прошли, Я черчу: В и Д. Чьи? Не мои. Мои: В и И. Когда-нибудь стоял здесь олень. Все молчит. Ни о чем не говорят. Белокурости турок канули в закат. По устенью Ящерица Тащится Тенью, Вся нежная от линьки. День! ты вновь стоишь, как карапузик-мальчик, Засунув кулачки в карманы. Но вихрь уносит песень дальше, И ясны горные туманы. Отсюда море кажется старательно выполощенным чьими-то мозолистыми руками в синьке. О, этот ясный закат, Своими красными красками кат. Где было место богов и земных дев виру, – Там, в лавочке, – продают сыру. Где шествовал бог – не сделанный, а настоящий, Там сложены пустые ящики. И, снимая шляпу И обращаясь к тучам, И отставив ногу Немного, Лепечу – я с ними не знаком – Коснеющим детским, несмелым языком: Если мое робкое допущение, Что золото, которое вы тянули, Когда, смеясь, рассказывали о любви, Есть обычное украшение вашей семьи, Справедливо, то не верю, чтобы вы мне не сообщили, Любите ли вы «тянули», Птичку «сплю»? А также в науке «русский язык» прошли ли Спряжение глагола «люблю»? Старое воспоминание жалит. Тени бежали. И милая власть жива, И серы кружева. Ветер, песни сея, Улетел в свои края. Всё забыло чары дел. Лишь бессмертновею Я. Только. И кроме того, ставит ли учитель двойки?

1908, 909

Вырей – юг, куда уносятся птицы осенью.

Тянули – лакомство.

Сплю – небольшая совка, распространенная в южной России.

Турки нередко бывают белокурыми.

<Крымский цикл> *

«В мигов нечет…»

В мигов нечет Кузнечик Вечер Ткет. Качались рыбалки… И женские голоса Тишины балки. Ясна неба полоса.

«Я и ты были серы…»

Я и ты были серы… Возникали пенные женщины из тины. В них было более истины, Чем… меры.

Судак

Истлели бури – блеском мелы. Проходит барин в белом, белом. Проходит в черном весь барчук. Видна гостиница «Боярчук»… Падал час предвечерне-ранний В зовущие лона, Когда в каждой девице – Диана, В каждом юноше – Адонис. Гасит песню ямщик, с облучка слезая, И вечерних ресниц слеза – я.