Том 1. Стихотворения (1912-1917)

Шумики, шумы и шумищи

По эхам города проносят шумына шепоте подошв и на громах колес,а люди и лошади — это только грумы,следящие линии убегающих кос.Проносят девоньки крохотные шумики.Ящики гула пронесет грузовоз.Рысак прошуршит в сетчатой тунике.Трамвай расплещет перекаты гроз.Все на площадь сквозь туннели пассажейплывут каналами перекрещенных дум,где мордой перекошенный, размалеванный сажейна царство базаров коронован шум.[1913]

Адище города

Адище города окна разбилина крохотные, сосущие светами адк_и_.Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,над самым ухом взрывая гудки.А там, под вывеской, где сельди из Керчи —сбитый старикашка шарил очкии заплакал, когда в вечереющем смерчетрамвай с разбега взметнул зрачки.В дырах небоскребов, где горела руда[10]и железо поездов громоздило лаз —крикнул аэроплан и упал туда,где у раненого солнца вытекал глаз.И тогда уже — скомкав фонарей одеяла —ночь излюбилась, похабна и пьяна,а за солнцами улиц где-то ковыляланикому не нужная, дряблая луна.[1913]

Hate!

Через час отсюда в чистый переулоквытечет по человеку ваш обрюзгший жир,а я вам открыл столько стихов шкатулок,я — бесценных слов мот и транжир.Вот вы, мужчина, у вас в усах капустагде-то недокушанных, недоеденных щей;вот вы, женщина, на вас белила густо,вы смотрите устрицей из раковин вещей.Все вы на бабочку поэтиного сердца[10]взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.Толпа озвереет, будет тереться,ощетинит ножки стоглавая вошь.А если сегодня мне, грубому гунну,кривляться перед вами не захочется — и вотя захохочу и радостно плюну,плюну в лицо вамя — бесценных слов транжир и мот.[1913]

Ничего не понимают

Вошел к парикмахеру, сказал — спокойный:"Будьте добр_ы_, причешите мне уши".Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,лицо вытянулось, как у груши."Сумасшедший!Рыжий!" —запрыгали слова.Ругань металась от писка до писка,и до-о-о-о-лгохихикала чья-то голова,выдергиваясь из толпы, как старая редиска.[1913]

В авто

"Какая очаровательная ночь!""Эта,(указывает на девушку),что была вчера,та?"Выговорили на тротуаре"поч —перекинулось на шиныта".[10]Город вывернулся вдруг.Пьяный на шляпы полез.Вывески разинули испуг.Выплевывалито "О",то "S".А на горе,где плакало темнои городробкий прилез,[20]поверилось:обрюзгло "О"и гадко покорное "S".[1913]

Кофта фата

Я сошью себе черные штаныиз бархата голоса моего.Желтую кофту из трех аршин заката.По Невскому мира, по лощеным полосам его,профланирую шагом Дон-Жуана и фата.Пусть земля кричит, в покое обабившись:"Ты зеленые весны идешь насиловать!"Я брошу солнцу, нагло осклабившись:"На глади асфальта мне хорошо грассировать!"[10]Не потому ли, что небо голуб_о_,а земля мне любовница в этой праздничной чистке,я дарю вам стихи, веселые, как би-ба-бо,и острые и нужные, как зубочистки!Женщины, любящие мое мясо, и этадевушка, смотрящая на меня, как на брата,закидайте улыбками меня, поэта, —я цветами нашью их мне на кофту фата![1914]

Послушайте!

Послушайте!Ведь, если звезды зажигают —значит — это кому-нибудь нужно?Значит — кто-то хочет, чтобы они были?Значит — кто-то называет эти плев_о_чкижемчужиной?И, надрываясьв метелях пол_у_денной пыли,врывается к богу,боится, что опоздал,[10]плачет,целует ему жилистую руку,просит —чтоб обязательно была звезда! —клянется —не перенесет эту беззвездную муку!А послеходит тревожный,но спокойный наружно.Говорит кому-то:[20]"Ведь теперь тебе ничего?Не страшно?Да?!"Послушайте!Ведь, если звездызажигают —значит — это кому-нибудь нужно?Значит — это необходимо,чтобы каждый вечернад крышамизагоралась хоть одна звезда?![1914]

А все-таки

Улица провалилась, как нос сифилитика.Река — сладострастье, растекшееся в слюни.Отбросив белье до последнего листика,сады похабно развалились в июне.Я вышел на площадь,выжженный кварталнадел на голову, как рыжий парик.Людям страшно — у меня изо рташевелит ногами непрожеванный крик.[10]Но меня не осудят, но меня не облают,как пророку, цветами устелят мне след.Все эти, провалившиеся носами, знают:я — ваш поэт.Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!Меня одного сквозь горящие зданияпроститутки, как святыню, на руках понесути покажут богу в свое оправдание.И бог заплачет над моею книжкой!Не слова — судороги, слипшиеся комом;и побежит по небу с моими стихами подмышкойи будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.[1914]

Еще Петербург

В ушах обрывки теплого бала,а с севера — снега седей —туман, с кровожадным лицом каннибала,жевал невкусных людей.Часы нависали, как грубая брань,за пятым навис шестой.А с неба смотрела какая-то дряньвеличественно, как Лев Толстой.[1914]

Война объявлена

"Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю!Италия! Германия! Австрия!"И на площадь, мрачно очерченную чернью,багровой крови пролилась струя!Морду в кровь разбила кофейня,зверьим криком багрима:"Отравим кровью игры Рейна!Громами ядер на мрамор Рима!"С неба, изодранного о штыков жала,[10]слёзы звезд просеивались, как мука в сите,и подошвами сжатая жалость визжала:"Ах, пустите, пустите, пустите!"Бронзовые генералы на граненом цоколемолили: "Раскуйте, и мы поедем!"Прощающейся конницы поцелуи цокали,и пехоте хотелось к убийце — победе.Громоздящемуся городу ур_о_дился во снехохочущий голос пушечного баса,а с запада падает красный снег[20]сочными клочьями человечьего мяса.Вздувается у площади за ротой рота,у злящейся на лбу вздуваются вены."Постойте, шашки о шелк кокотоквытрем, вытрем в бульварах Вены!"Газетчики надрывались: "Купите вечернюю!Италия! Германия! Австрия!"А из ночи, мрачно очерченной чернью,багровой крови лил_а_сь и лил_а_сь струя.20 июля 1914 г.

Мама и убитый немцами вечер

По черным улицам белые материсудорожно простерлись, как по гробу глазет.Вплакались в орущих о побитом неприятеле:"Ах, закройте, закройте глаза газет!"Письмо.Мама, громче!Дым.Дым.Дым еще![10]Что вы мямлите, мама, мне?Видите —весь воздух вымощенгромыхающим под ядрами камнем!Ма — а -а — ма!Сейчас притащили израненный вечер.Крепился долго,кургузый,шершавый,и вдруг, —[20]надломивши тучные плечи,расплакался, бедный, на шее Варшавы.Звезды в платочках из синего ситцавизжали:"Убит,дорогой,дорогой мой!"И глаз новолуния страшно коситсяна мертвый кулак с зажатой обоймой.Сбежались смотреть литовские села,[30]как, поцелуем в обрубок вкована,слезя золотые глаза костелов,пальцы улиц ломала Ковна.А вечер кричит,безногий,безрукий:"Неправда,я еще могу-с — їхе! —выбряцав шпоры в горящей мазурке,[40]выкрутить русый ус!"Звонок.Что вы,мама?Белая, белая, как на гробе глазет."Оставьте!О нем это,об убитом, телеграмма.Ах, закройте,закройте глаза газет!"[1914]

Скрипка и немножко нервно

Скрипка издергалась, упрашивая,и вдруг разревеласьтак по-детски,что барабан не выдержал:"Хорошо, хорошо, хорошо!"А сам устал,не дослушал скрипкиной речи,шмыгнул на горящий Кузнецкийи ушел.[10]Оркестр чужо смотрел, каквыплакивалась скрипкабез слов,без такта,и только где-тоглупая тарелкавылязгивала:"Что это?""Как это?"А когда геликон —[20]меднорожий,потный,крикнул:"Дура,плакса,вытри!" —я встал,шатаясь полез через ноты,сгибающиеся под ужасом пюпитры,зачем-то крикнул:[30]"Боже!",Бросился на деревянную шею:"Знаете что, скрипка?Мы ужасно похожи:я вот тожеору —а доказать ничего не умею!"Музыканты смеются:"Влип как!Пришел к деревянной невесте![40]Голова!"А мне — наплевать!Я — хороший."Знаете что, скрипка?Давайте —будем жить вместе!А?"[1914]

Мысли в призыв

Войне ли думать:"Некрасиво в шраме"?Ей ли жалетьгородов гиль?Как хороший игрок,раскидала шарамисмерть черепав лузы могил.Горит материк.[10]Стр_а_ны — на нет.Прилизаннаятреплется мира челка.Слышите?Хорошо?Почище кастаньет.Это вам не на счетах щелкать.А мне не жалко.Лица не выгрущу.Пусть[20]из нежногоделают казак_а_.Посланныйна выучку новому игрищу,вернетсяоблеченный в новый закал.Была душа поэтами рыта.Сияющий говорит о любом.Сердце —с длинноволосыми открыток[30]благороднейший альбом.А теперьпопробуй.Сунь ему "Анатэм".В норах мистики вели ему мышиться.Теперьу негодуша канатом,и хоть гвоздь вбивай ей —каждая мышца.[40]Ему линытьв квартирной яме?А такаянравится манера вам:нежностьиз памятивырвать с корнями,г_о_ловы скрутить орущим нервам.Туда![50]В мировую кузню,в ремонт.Вернетесь.О новой поведаю Спарте я.А слабымсмерть,маркер времен,ори:"Партия!"[1914]