Том 1. Стихотворения и поэмы 1899-1926

10 апреля 1910

Коктебель

«Дети солнечно-рыжего меда…»

Дети солнечно-рыжего меда И коричнево-красной земли – Мы сквозь плоть в темноте проросли, И огню наша сродна природа. В звездном улье века и века Мы, как пчелы у чресл Афродиты, Вьемся, солнечной пылью повиты, Над огнем золотого цветка.

<Январь> 1910

С.-Петербург

Надписи

1

Еще не отжиты связавшие нас годы, Еще не пройдены сплетения путей… Вдвоем, руслом одним, не смешивая воды, Любовь и ненависть текут в душе моей.

2

В горькой купели земли крещены мы огнем и тоской, Пепел сожженной любви тлеет в кадильнице дня.

3

Вместе в один водоем поглядим ли мы осенью поздней, – Сблизятся две головы – три отразятся в воде.

<1910>

«Я верен темному завету:…»

Я верен темному завету: «Быть всей душой в борьбе!» Но змий, Что в нас посеял волю к свету, Велев любить, сказал: «Убий». Я не боюсь земной печали: Велишь убить, – любя, убью. Кто раз упал в твои спирали – Тем нет путей к небытию. Я весь – внимающее ухо. Я весь – застывший полдень дня. Неистощимо семя духа, И плоть моя – росток огня: Пусть капля жизни в море канет – Нерастворимо в смерти «Я», Не соблазнится плоть моя, Личина трупа не обманет, И не иссякнет бытие Ни для меня, ни для другого: Я был, я есмь, я буду снова! Предвечно странствие мое.

11 июля 1910

<Коктебель>

«Замер дух – стыдливый и суровый…»

Замер дух – стыдливый и суровый, Знаньем новой истины объят… Стал я ближе плоти, больше людям брат. Я познал сегодня ночью новый Грех… И строже стала тишина – Тишина души в провалах сна… Чрез желанье, слабость и склоненье, Чрез приятие земных вериг – Я к земле доверчивей приник. Есть в грехе великое смиренье: Гордый дух да не осудит плоть! Через грех взыскует тварь Господь.

5 января 1912

<Париж>

Пещера

Сперва мы спим в пурпуровой Пещере, Наш прежний лик глубоко затая: Для духов в тесноту земного бытия Иные не открыты двери. Потом живем… Минуя райский сад, Спешим познать всю безысходность плоти: В замок влагая ключ, слепые, в смертном поте, С тоской стучимся мы назад… О, для чего с такою жадной грустью Мы в спазмах тел палящих ищем нег, Устами льнем к устам и припадаем к устью Из вечности текущих рек? Нам путь закрыт к предутренней Пещере: Сквозь плоть нет выхода – есть только вход. А кто-то за стеной волнуется и ждет… Ему мы открываем двери. Не мы, а он возжаждал видеть твердь! И наша страсть – полет его рожденья… Того, кто в ласках тел не ведал утоленья, Освобождает только смерть!

31 августа 1915

<Биарриц>

Материнство

Мрак… Матерь… Смерть… Созвучное единство… Здесь рокот внутренних пещер… Там свист серпа в разрывах материнства: Из мрака – смерч, гуденье дремных сфер. Из всех узлов и вязей жизни – узел Сыновности и материнства – он Теснее всех и туже напряжен, Дверь к бытию Водитель Жизни сузил. Я узами твоих кровей томим, А ты, о мать, – найду ль для чувства слово? Ты каждый день меня рождаешь снова И мучима рождением моим. Кто нас связал и бросил в мир слепыми? Какие судьбы нами расплелись? Как неотступно требуешь ты: «Имя Свое скажи мне! Кто ты? назовись». Не помню имени… но знай, не весь я Рожден тобой, и есть иная часть, И судеб золотые равновесья Блюдет Вершительная власть. Свобода и любовь в душе неразделимы, Но нет любви, не налагавшей уз… Тягло земли: двух смертных тел союз. Как вихри, мы сквозь вечности гонимы. Кто, возлюбив другого для себя, Плоть возжелал для плоти, без возврата, Тому в свершении расплата: Чрез нас родятся те, кого, любя, Связали мы желаньем неотступным. Двойным огнем ты очищалась, мать, – Свершая всё, что смела пожелать, Ты обняла в слияньи целокупном В себе самой возлюбленную плоть… Но как прилив сменяется отливом – Так с этих пор твой каждый день Господь Отметил огненным разрывом. Дитя растет, и в нем растет иной, Не женщиной рожденный, непокорный, Но связанный твоей тоской упорной, Твоею вязью родовой. Я знаю, мать, твой каждый час – утрата, Как ты во мне, так я в тебе распят. И нет любви твоей награды и возврата, Затем что в ней самой – награда и возврат!

8 июля 1917

<Коктебель>

«Отроком строгим бродил я…»

Отроком строгим бродил я По терпким долинам Киммерии печальной, И дух мой незрячий Томился Тоскою древней земли. В сумерках, в складках Глубоких заливов Ждал я призыва и знака, И раз пред рассветом, Встречая восход Ориона, Я понял Ужас ослепшей планеты, Сыновность свою и сиротство… Бесконечная жалость и нежность Переполняют меня. Я безысходно люблю Человеческое тело. Я знаю Пламя, Тоскующее в разделенности тел. Я люблю держать в руках Сухие горячие пальцы И читать судьбу человека По линиям вещих ладоней. Но мне не дано радости Замкнуться в любви к одному: Я покидаю всех и никого не забываю. Я никогда не нарушил того, что растет; Не сорвал ни разу Нераспустившегося цветка: Я снимаю созревшие плоды, Облегчая отягощенные ветви. И если я причинял боль, То потому только, Что не хотел заиграть до смерти тех, Кто, прося о пощаде, Всем сердцем молили О гибели…

1911

«Склоняясь ниц, овеян ночи синью…»

Склоняясь ниц, овеян ночи синью, Доверчиво ищу губами я Сосцы твои, натертые полынью, О, мать-земля! Я не просил иной судьбы у неба, Чем путь певца: бродить среди людей И растирать в руках колосья хлеба Чужих полей. Мне не отказано ни в заблужденьях, Ни в слабости, и много раз Я угасал в тоске и в наслажденьях, Но не погас. Судьба дала мне в жизни слишком много; Я ж расточал, что было мне дано: Я только гроб, в котором тело Бога Погребено. Добра и зла не зная верных граней, Бескрылая изнемогла мечта… Вином тоски и хлебом испытаний Душа сыта. Благодарю за неотступность боли Путеводительной: я в ней сгорю. За горечь трав земных, за едкость соли Благодарю.

7 ноября 1910

<Москва>

II. Киммерийская весна

«Моя земля хранит покой…»

Моя земля хранит покой, Как лик иконы изможденный. Здесь каждый след сожжен тоской, Здесь каждый холм – порыв стесненный. Я вновь пришел к твоим ногам Сложить дары своей печали, Бродить по горьким берегам И вопрошать морские дали. Всё так же пуст Эвксинский Понт И так же рдян закат суровый, И виден тот же горизонт, Текучий, гулкий и лиловый.

9 февраля 1910

Коктебель

«Седым и низким облаком дол повит…»

Седым и низким облаком дол повит… Чернильно-сини кручи лиловых гор. Горелый, ржавый, бурый цвет трав. Полосы иода и пятна желчи. В морщине горной, в складках тисненых кож Тускнеет сизый блеск чешуи морской. Скрипят деревья. Вихрь траву рвет, Треплет кусты и разносит брызги. Февральский вечер сизой тоской повит. Нагорной степью путь мой уходит вдаль. Жгутами струй сечет глаза дождь. Северный ветер гудит в провалах.

8 февраля 1910

Коктебель

«К налогам гор душа влекома…»

К налогам гор душа влекома… Яры, увалы, ширь полей… Всё так печально, так знакомо.. Сухие прутья тополей, Из камней низкая ограда, Быльем поросшая межа, Нагие лозы винограда На темных глыбах плантажа, Лучи дождя, и крики птичьи, И воды тусклые вдали, И это горькое величье Весенней вспаханной земли…