Том 1. Стихотворения, статьи, наброски 1834-1849
Шрифт:
XVII
Притом любезная вдова Владела языком французским, Хоть иностранные слова У ней звучали чем-то русским. Во дни рождений, именин К ней дружно гости наезжали И заживались и вкушали От разных мяс и разных вин. Когда ж являлась до жаркого Бутылка теплого донского — Все гости, кроме дев и дам, Приподнимались по чинам И кланялись хозяйке, — хором «Всего… всего» желали ей… А дети вместе с гувернером Шли к ручке маменьки своей. XVIII
А
XIX
Ах! этому — давно, давно… Я был тогда влюблен и молод, Теперь же… впрочем, всё равно! Приятен жар — полезен холод. Итак, на бале мы. Паркет Отлично вылощен. Рядами Теснятся свечи за свечами, Но мутен их дрожащий свет. Вдоль желтых стен, довольно темных, Недвижно — в чепчиках огромных — Уселись маменьки. Одна Любезной важности полна, Другая молча дует губы… Невыносимо душен жар; Смычки визжат, и воют трубы — И пляшет двадцать восемь пар. XX
Какое пестрое собранье Помещичьих одежд и лиц! Но я намерен описанье Начать — как следует — с девиц. Вот — чисто русская красотка, Одета плохо, тяжела И неловка, но весела, Добра, болтлива, как трещотка, И пляшет, пляшет от души. За ней — «созревшая в тиши Деревни» — длинная, худая Стоит Коринна молодая… * Ее печально-страстный взор То вдруг погаснет, то заблещет… Она вздыхает, скажет вздор И вся «глубоко» затрепещет. XXI
Не заговаривал никто С Коринной… сам ее родитель Боялся дочки… Но зато Чудак застенчивый, учитель Уездный, бледный человек, Ее преследовал стихами И предлагал ей со слезами «Всего себя… на целый век…» Клялся, что любит беспорочно, Но пел и плакал он заочно, И говорил ей сей Парис В посланьях: «ты» — на деле «вы-с». О жалкий, слабый род! О время Полупорывов, долгих дум И робких дел! О век! о племя Без веры в собственный свой ум! XXII
О!!!.. Но — богиня песнопений, О муза! — публика моя Терпеть не может рассуждений… К рассказу возвращаюсь я. Отдельно каждую девицу Вам описать — не моему Дано перу… а потому Вообразите вереницу Широких лиц, больших носов, Улыбок томных, башмаков Козлиных, лент и платьев белых, Турбанов, перьев, плеч дебелых, Зеленых, серых, карих глаз, Румяных губ и… и так дале — Заставьте барынь кушать квас — И знайте:
вы на русском бале. XXIII
Но вот — среди толпы густой Мелькает быстро перед вами ребенок робкий и немой С большими грустными глазами. Ребенок… Ей пятнадцать лет. Но за собой она невольно Влечет вас… за нее вам больно И страшно… Бледный, томный цвет Лица — печальный след сомнений Тревожных, ранних размышлений, Тоски, неопытных страстей, И взгляд внимательный — всё в ней Вам говорит о самовластной Душе… Ребенок бедный мой! Ты будешь женщиной несчастной… Но я не плачу над тобой… XXIV
О нет! пускай твои желанья, Твои стыдливые мечты В суровом холоде страданья Погибнут… не погибнешь ты. Без одобренья, без участья, Среди невежд осуждена Ты долго жить…но ты сильна, А сильному не нужно счастья. О нем не думай… но судьбе Не покоряйся; знай: в борьбе С людьми таится наслажденье Неистощимое — презренье. Как яд целительный, оно И жжет и заживляет рану Души… Но мне пора давно Вернуться к моему «роману». XXV
Вот перед вами в вырезном Зеленом фраке — шут нахальный, Болтун и некогда «бель-ом» [9] , Стоит законодатель бальный. Он ездит только в «высший свет». А вот — неистово развязный, Довольно злой, довольно грязный Остряк; вот парень средних лет, В венгерке, в галстуке широком, Глаза навыкат, ходит боком, Хрипит и красен, как пион. Вот этот черненький — шпион И шулер — впрочем, малый знатный, Угодник дамский, балагур… А вот помещик благодатный Из непосредственных натур. 9
«красавец-мужчина» (франц.).
XXVI
Вот старичок благообразный, Известный взяточник, а вот Светило мира, барин праздный, Оратор, агроном и мот, Чудак для собственной потехи Лечивший собственных людей… Ну, словом — множество гостей. Варенье, чернослив, орехи, Изюм, конфекты, крендельки На блюдцах носят казачки… И, несмотря на пот обильный, Все гости тянут чай фамильный. Крик, хохот, топот, говор, звон Стаканов, рюмок, шпор и чашек… А сверху, с хор, из-за колонн Глазеют кучи замарашек. XXVII
Об офицерах, господа, Мы потолкуем осторожно… (Не то рассердятся — беда!) Но перечесть их… Это можно. Чувствительный артиллерист, Путеец маленький, невзрачный, И пехотинец с виду мрачный, И пламенный кавалерист — Все тут как тут… Но вы, кутилы, Которым барышни не милы, Гроза почтенных становых, Владельцы троек удалых, И покровители цыганок — Вас не видать на тех балах, Как не видать помадных банок На ваших окнах и столах!
Поделиться с друзьями: