Том 1. В краю непуганых птиц. За волшебным колобком

* * *

– Как мысли быстры! – слышал я недавно восклицание на именинах в провинции.

Быстрее мысли, однако, был ход событий в сожженной усадьбе. Стучали молотки о камни и железо. Понукали мужики своих кляч. Те самые мужики, что сожгли усадьбу, теперь возили камень для нового господского дома. Дом построился быстро, как в сказке.

Теперь я еду туда и вижу, – выросло что-то еще большее, высокое, красное.

– Что это еще там строится? – спрашиваю.

Присмотритесь и поздравьте. Неужели не видите? – сказал мне управляющий имением.

Я пригляделся и разобрал, что между холмом, где стоит господский новый дом, и другим берегом реки, где живут мужики, возле мельничной плотины, как-то из-под низу, с реки поднимается высокая труба.

– Винокуренный завод строится, – сказал управляющий.

И теми же самыми владельцами, которые тут же настроили всевозможные благотворительные учреждения. Вот прямо передо мной, окруженная школами и кооперативными учреждениями, и поднимается труба…

– Замечательная труба, – говорит управляющий, – вы сходили бы посмотреть, сегодня будут громоотвод ставить.

Это было в Духов день. В этот святой день недалеко от нас происходит громаднейший кулачный бой, в другом селе – знаменитая конская ярмарка. Кроме того, теперь в новой церкви торжество установления креста, и вот еще на винокуренном заводе громоотвод ставят. Куда идти? Кулачный бой и ярмарка в разных сторонах, громоотвод и крест – в одной. Хочу убить двух зайцев, иду в сторону винокуренного завода.

Управляющий спорит со мной.

– Спирт, – рассуждает он, – весь целиком сдается в казну, на месте ничего не остается. Винокуренный завод дает местному населению только заработок, только хорошее и ничего дурного. Соседство завода с благотворительными, просветительными и кооперативными учреждениями на практике вовсе уже не так противоречиво.

Владельцы винокуренного завода настолько просвещенные люди, что даже их управляющий считает себя последователем Толстого, Джорджа и Рёскина. Я легко мог сослаться на имена. Но знаю по опыту, как опасна философия, когда идешь наблюдать практическое дело. Между тем я знаю наверно, что местные крестьяне, живущие возле винокуренных заводов, каким-то образом спиртом пользуются. Как – не знаю.

Мы подходим к заводу. Толпа мужиков окружила мастера, собирающегося поднимать блоком своего помощника для установки громоотвода на высоте.

– Как это ухитряются с заводов вино таскать? – спрашиваю ближайшего ко мне мужика.

– Мочалкой, – отвечает он.

Рабочие окунают мочалку в спирт, потом выжимают и пьют.

– А из бочек – соломинкой…

Просверливают бочку и пьют соломинкой. Это общеизвестно.

Но ни мочалка, ни соломинка не удовлетворяют меня. Есть какой-то радикальный и массовый метод.

В конце концов докапываемся до истины: владельцы заводов, которые обыкновенно бывают и владельцами крупных имений, расплачиваются за полевые работы водкой, а водка дешевая, и уж самому-то хозяину не трудно сберечь «для себя» в размере местного потребления. Само собой, не всякий владелец так делает, а о нашем не может быть и речи. На этом соглашении и оканчивается наш спор с управляющим.

Между тем мастер, владимирский мужик, укрепив на веревке осиновую «чурку», предлагает помощнику садиться на нее.

Высота огромная. Зрелище необычайное. Толпы народа стекаются посмотреть установку громоотвода к трубе винокуренного завода. Какой-то мужик не то иронически, не то серьезно напоминает, что сейчас и крест на колокольне будут ставить, что вот-вот должен ехать протопоп, так не лучше ли, прежде чем поднимать человека на такую высоту, немного обождать и попросить батюшку дать напутственный.

Владимирские мастера, серьезные, дельные люди, работают молча. Но, услыхав теперь слово «протопоп» и «напутственный», мастер вдруг неожиданно обернулся к толпе и такую штуку сказал о попах и молебнах:

– Отмочил! Пульнул!

Как один человек, грохнула толпа, и под общий дикий гул, крутясь по веревке выше и выше, стал подниматься человек на трубу винокуренного завода.

Труба все одолела, все пересилила. Труба выше господского дома, выше колокольни, выше всего.

* * *

Почти возле самого винокуренного завода строится еще какое-то кирпичное здание.

– Это дом винокура?

– Нет, это община сестер милосердия.

– Как?! Строит та же рука?

– Из одного источника, но, конечно, лица в семье разные…

Ну, вот и рассудите: легко ли дать теперь характеристику времени. Хочу отметить полнейший упадок прежних добрых чувств в помещичьей среде и вдруг вижу рядом с винокуренным заводом общину сестер милосердия (я забыл еще упомянуть об обществе с капиталом для выдачи замуж беднейших крестьянских невест). Хочу я сказать о распространенности шинков, об ужасном невеселом теперешнем пьянстве народа – и вдруг умиляюсь: верующие бабы наливают в казенную бутыль святую водицу.

По круглой поверхности

– В настоящее время демократизация весьма переработалась! – сказал мне в вагоне сосед.

Мы говорим с ним о новом русском явлении – лихорадочном стремлении низших слоев общества к образованию. С истинным образованием тут, конечно, очень мало общего, дело тут даже вовсе не в образовании, а лишь бы вывести детей в люди, но в результате, смотришь, у повара дочь – гимназистка, швейцар под лестницей надевает сыну гимназическую куртку. Из каких бы источников ни исходило это стремление, но в результате, правда же, «демократизация».

Мой собеседник говорит ужасным русским языком, но он – специалист по подготовке детей в средние учебные заведения. Бедняки отдают ему детей, и он, не выходя из программы, буква в букву, зубрит с ними учебники. Это – специалист, выдвинутый временем, как в свое время у нас появился и агитатор-политик, не знающий истории. Он самоуверен, о своем образовании мнит бог знает что.

– Ах, сколько кислороду, сколько кислороду! – восклицает он, открывая окно.

– Мне холодно… – жмусь я.

– Изолируем! – успокаивает он меня и закрывает окно, и пристукивает, и опять говорит совершенно довольный: – Полнейшая изоляция!

Мы подъезжаем к Козельску, к Оптиной пустыни. У меня там есть дело: собрать для одного знакомого материалы о жизни Константина Леонтьева.

– В Оптину! – восклицает изумленный и разочарованный собеседник.

Я объясняю, зачем мне…

– Не согласен! – восклицает он.

– Да с чем же вы не согласны?

– С вашим знакомым.

– Он – ученый, это – научные материалы…

– Все равно, ведь лучше Загоскина не напишет. Поезд подходит. Мои руки заняты. Я киваю головой и извиняюсь, что не могу пожать руки.