Том 1. Здравствуй, путь!

Шолпан не узнала Тансыка, так он вырос, и долго удивлялась, что ему уже восемнадцать лет. Как быстро идет время. Ей понравилось, что он служит Длинному Уху. И всегда это было нужное доброе дело, теперь же особенно.

— Я тоже служу Длинному Уху, — похвалилась она.

— А где твой конь? — спросил Тансык, не видя поблизости ни одного коня.

— Стоит в конторе!

— Как это?

— Стоит на столе и ждет меня.

— Не понимаю.

— Сперва ешьте плов, пейте чай, после будете глядеть моего коня.

И Тансык и гость, оба сильно проголодавшиеся, занялись едой. Шолпан спросила мужа, кого бы пригласить ей на разговор по прямому проводу.

— Зачем?

— Хочу показать Тансыку и нашему гостю, какое у меня Длинное Ухо.

Начали перебирать знакомых, с которыми вели переписку. Решили, что самый подходящий человек для такого разговора русский брат Роман Гусев. Он жил в Москве, с ним Шолпан и Ахмет обменивались праздничными телеграммами. Для него телеграф, телеграмма были привычным делом.

Вечером, уходя на ночное дежурство, Шолпан позвала с собой мужа, Тансыка и гостя. Все осторожно втиснулись в маленькую телеграфную каморку.

— Вот мой конь. — Шолпан показала на аппарат морзе.

— Однако, смеешься? — проговорил Тансык растерянно: обижаться ему или не следует.

— Совсем не думаю, вот гляди. — Шолпан села перед аппаратом и начала тихонько нажимать. Аппарат заквохтал вроде курицы, Шолпан переводила его речь на понятную всем, человеческую: «Москва, главный телеграф. Станция Луговая Ташкентской железной дороги вызывает к прямому проводу товарища Гусева Романа, проживающего по адресу…»

— И он придет к нам? — изумился Тансык.

— Придет в Москве к такому же коню, как мой. — Шолпан погладила свою морзянку.

— И что будет делать?

— Говорить с нами.

— И мы услышим его?

— Увидим его слова. Теперь посидите тихо, не мешайте мне. — Шолпан принялась отправлять и получать телеграммы. Работая ключом телеграфного аппарата, она одновременно с этим, специально для Тансыка и гостя, прочитывала вслух то, что отправляла и получала. Отравляемые телеграммы были написаны на бланках, получаемые аппарат выдавал на узенькой длинной бумажной лейте, испещренной мелкими черточками и точками. Шолпан читала эту ленту, как книгу или газету.

Телеграммы шли из самых разных мест. О многих Тансык прежде и не слыхивал. Наконец лента сообщила из Москвы, что Роман Гусев у провода. На это Шолпан отстучала: «Наш дорогой русский брат, говорят с тобой из Казахстана твои братья Ахмет Каримов, Тансык и сестра Шолпан. Посылаем тебе низкий горячий поклон». Роман ответил: «Привет, привет!» А Шолпан продолжала: «Знаешь ли ты, что у нас будут строить большую железную дорогу?» — «Знаю», — ответил Роман. — «Мы уже нанялись. Приезжай и ты к нам на Луговую». — «Ладно, подумаю». — «А теперь прощай, брат Роман!» — «Прощайте, мои милые. Спасибо за память!»

Шолпан выключила аппарат на минутку и спросила:

— Ну, как нравятся мой конь и мое Длинное Ухо?

И Тансык и гость были в полном восторге. Вот это конь — сам стоит на одном месте, а знает все, что делается в мире. Они еще поглядели недолго, как работает Шолпан, а затем оба помчали в аулы и на дороги потрясающую новость: в Луговой появилось новое Длинное Ухо — телеграф. Ему не надо ни гонцов, ни коней, не надо скакать по пескам, по камням, жариться на солнце, коченеть на морозе. Им управляет сестра Тансыка Шолпан. Она сидит в доме, на стуле, одной рукой, всего лишь одним пальцем трогает тихонько маленькую машинку — и новости летят по проволокам, летят быстрей самого резвого коня, самого сильного ветра, быстрей грома. Шолпан говорит, что новости переносит невидимая молния.

2. Пастух инженеров

Передав рассказ о телеграфе другим вестникам Длинного Уха, Тансык вернулся на Луговую к сестре. Несколько дней он отдыхал, гостевал, потом ему стало скучно и стыдно шататься без дела, когда все кругом работали.

— Я тоже хочу работы. Скажи, где спрашивать ее? — обратился он к сестре.

— Хорошо, молодец, — похвалила она, сама большая труженица. — Ходи, гляди, выбирай!

Маленькая тихая станция тогда превращалась в подобие шумного, бессонного караван-сарая. В поездах местного сообщения, на скрипучих рассохшихся телегах, запряженных волами, верхом на верблюдах и конях то и дело приезжали изыскатели со всех четырех забракованных вариантов. В изношенной до лохмотьев одежде, чугунно загорелые, сильно похудевшие и оттого узловатые, они были похожи на саксаул.

Каждая партия устраивалась своим табором с отдельным костром. Но погодя недолго начиналось знакомство с соседями, гостеванье, песни, споры.

Спорили больше о вариантах, чаще всех мелькали слова «Курдай», «Чокпар» и еще «инженер Елкин». Одни превозносили его: «Умняга. Сколько уж курдаили ему голову, но не удалось закурдаить, послал к черту все курдаи, скалы, мосты, туннели, попер против всех на равнину, на Чокпар. И правильно. Паровозы и вагоны — не козлы, чтобы прыгать по горам». Другие, наоборот, поносили его: «Трус, испугался гор. Ползучий червяк. Его пора сдать в архив».

Перебыв на Луговой дня три-четыре, сменив спецовку, получив довольствие и все прочее необходимое, изыскатели снова уходили в «поле», по Чокпарскому направлению. Полем они называли всякое место под открытым небом — степь, горы, лес, болото, — где вели изыскания, и свою работу там называли полевой.

Один из поездов загнал в тупик и оставил там железнодорожную платформу с какой-то машиной, немножко похожей на вагон и на телегу.

К машине тотчас собрались рабочие.

— Вот наконец приехала и моя любимая работа, — сказал Ахмет Каримов, временно занимавшийся приемкой прибывающих грузов. Потом быстро заскочил на платформу и начал внимательно оглядывать машину. Это оказался небольшой американский автомобиль «доджик», приспособленный для езды по бездорожью. Он уже поработал где-то: на колесах была засохшая грязь, а в баке — изрядно горючего.

Перед машиной столпилась большая ватага верховых и пеших кочевников. Такие ватаги постоянно кружились около изыскателей и в Луговой и в поле, разглядывали, ощупывали инструменты, снаряжение, забрасывали вопросами: «Что это? А это? Зачем? Что делает?»

На этот раз в такую осаду попал Ахмет Каримов. На спрос, что приехало, он ответил:

— Шайтан-арба.

В первый миг ватага замерла от изумления, а потом встрепенулась, завертела головами, замахала руками, засмеялась, загалдела:

— Врешь, Ахмет! Шайтан-арба вон та. — И десятки голов закивали на паровоз, задвинувший в тупик платформу.

— А эта — сестра той, — крикнул Ахмет. — Младшая сестра.

— Врешь. Эта совсем не арба, у нее ни оглобель, ни дышла, ее нельзя запрягать.

— И не надо запрягать. Она бегает сама, и даже лучше той, старшей. Бегает без рельс, без всякой дороги. Видите, у нее колеса, — убеждал Каримов. Но ему плохо верили. Младшая шайтан-арба была маленькая, куцая и наряду со старшей казалась смешным уродом.