Том 1. Здравствуй, путь!

— Хитришь, работать не хочешь, симулируешь, а получаешь наравне с нами, — загалдели рабочие.

— Сдернем силой, — сказал кто-то. — Брось их, вшей в них напаришь табуны. Вытребуй себе легкие, брезентовые, как у нас.

Тансык бросил работу, ушел к Елкину в юрту.

— Что, — спросил инженер, — трудно?

Тансык залился горькими слезами, совсем как в детстве перед матерью, и пожаловался, что у него хотят отнять штаны, а других-то нету ведь.

Елкин выписал ему брезентовые штаны и заставил надеть их. Тансык почувствовал себя неловко, как бы голым, сам себе казался смешным и не сразу осмелился выйти на работу. А через несколько дней уже удивлялся, как мог раньше в летнюю жару носить шубные штаны и малахай.

Укладка рельсов начала быстро наступать на строителей земляного полотна, сюда потребовались новые рабочие, и Тансыка перевели в землекопы.

На самых трудных участках работали грабари. Под ними была никогда не паханная и не копанная целина, уплотненная веками лежанья, миллионами человеческих, скотьих и звериных ног почти до твердости кирпича. Несколько сот человек работали блестящими, вылизанными этой целиной лопатами. Нажим ногой — и штык лопаты весь, по черенок в грунте; еле приметный поворот — и от окаменелой земли оторвана большая глыба; короткий порыв человека вперед — и глыба в разливистом ящике грабарки. Ни одного лишнего движения рук, ног, головы, глаз.

Лопаты негромко, но весело позванивали — дзинь-дзинь. Кони с запотевшими боками, с клочьями грязной пены в пахах тащили нагруженные и свободные грабарки. Песчаный туман клубился над конями, людьми и рождающейся насыпью, длинными изогнутыми языками расползался по степи. Там и тут в его непроглядной желтой плотности вспыхивали сверкающие шары — то солнце отражалось в зеркальных лонах лопат.

Елкин тихонько пробирался стороной, глядел на машинную четкость человеческих движений и думал: «Рационализация, своя, найденная без лабораторий и хронометражей. Удивительно, как умно защищается человек от лишней траты сил».

Вблизи грабарей работали казахи. У них дело шло хуже: лопаты не лезли в грунт, глыбы не хотели отставать, грабарки заполнялись невыносимо медленно. Люди потели, задыхались, старались изо всех сил, а работа почти не двигалась.

Техник Усевич сердито расхаживал среди копошившихся людей и, когда случалось, что они сшибали знаки, сделанные изыскателями, налетал на виновных с злобно-изысканной бранью:

— Ишаки, бараны, орда несчастная! Хвосты бы лошадям шли закручивать, а не дороги строить!..

Елкин подъехал к технику и спросил:

— Где вас обучали такой мастерской брани?

— Я отказываюсь работать с ними, — заявил техник. — Они перепутали все отметки. Кто выдумал эту коренизацию. У нас не школа, не собес, а строительство. Цацкаться с казахами — не мое дело, а профсоюзное. Мое дело — дорога. С меня за нее спросят.

— Спросят и за казахов. Они тоже входят в нашу обязанность. Теперь не царское время, нельзя рабочего по шапке. Теперь если не умеет — научи, не хочет — убеди, воспитай.

— Тетешкайся, как матушка с детками? — техник засмеялся.

— Все мы — дети одной матери земли и одного отца неба, — отозвался Елкин. — Родня близкая, братья.

— Только вот на нас матушка с батюшкой могли шикнуть, крикнуть, а мы на этих братьев не моги, — пожалел Усевич. — Что прикажете, заново ставить отметки?!

— Если вы построите насыпь без них, я не буду возражать. — Елкин засмеялся всеми морщинками своего лица. — Вы сделаете большое открытие. Я еще не видывал такого чуда. Я за коренизацию, строить людей не менее важно, чем строить дорогу. Идите и начинайте снова!

— Я не уверен, что они во второй раз сделают правильно.

— Переделайте десять раз, но научите!

Техник нервно передернул плечами:

— Мне обидно делать неблагодарную работу.

— Учить казахов? Я не понимаю вас, молодой человек. Ему поручено учить людей, а он говорит о неблагодарности. Труд учителя, инженера, отца, которые потратили на вас годы времени, тонны сил, тоже неблагодарен? В чем вы находите достойную оплату вашего труда?

— Известно в чем, — оплата одна, деньги. Я не желаю продаваться за двести рублей.

— А сколько бы хотели получать?

— К чему говорить, все равно ничего не прибавят.

— Ошибаетесь. В нашей стране умеют ценить усердие и энтузиазм. — Последнее слово Елкин произнес с особым нажимом.

Техник понял, что за его энтузиазм не прибавят, и повернулся уйти.

— Нет, подождите! — остановил его Елкин. — Дать лопату людям, не видавшим ее, и тут же, не дожидаясь, когда привыкнут к ней, обзывать ишаками — это не коренизация, а издевательство. Рядом с вами прекрасные землекопы — грабари, а вы, наверно, не догадались сказать казахам: учитесь у них.

— По-вашему — делать экскурсии к грабарям?!

— Как хотите, а опыт, уменье грабарей казахи должны перенять. Запомните: мы должны привлечь на строительство тысячи казахов, а затем и построенную дорогу передать в руки коренного населения. Следственно, подготовить его к этому. Тут не может быть никаких пересудов, это обязательно. Это — указание высших государственных органов.

При сдельной оплате, практикуемой на большинстве строительных работ, новички еле оправдывали свое пропитание, быстро теряли интерес к дороге, подхватывали широко бродившее подозрение, что их обсчитывает контора, и начинали своими средствами сводить счеты: угоняли лошадей, брички, уносили спецовку. Некоторые поступали на дорогу с единственной целью получить в кооперации чай, сахар, мануфактуру. Получив, они немедленно уходили на новые пункты с той же целью получить, унести, угнать. Этот слой, прозванный «пайщиками», быстро увеличивался и угрожал всей системе снабжения.

Профсоюз требовал ввести на первое время поденную оплату. Администрация не соглашалась. Шли затяжные переговоры.

Был час выхода на работу. Грабари с лопатами на плечах шли к насыпи, каждый из них нес на лопате по восходящему ярко-желтому солнцу. Водовоз у кухни освобождал бочку, струя воды победно трубила в дно ведра. У закрытой лавочки транспортного потребительского общества — ТПО — стояла кучка казахов. Один из них, Айдабул, заглядывал в замочную скважину и ругался, что прорез слишком узок.

Казахи землекопы опаздывали на работу. Технику Усевичу надоело ждать их, и он пошел в палатку торопить. Вся артель стояла вокруг землекопа Тансыка, который, обнажая то руки, то ноги, то плечи, говорил сердито: «Земля… Земля… Пусть русские копают ее и ездят по своей дороге. Я буду на коне». Накануне, поддавшись на уговоры Козинова, он решил заработать пять рублей в день, как опытные землекопы, не разгибаясь, нагружал грабарку за грабаркой, не заводил разговоров, не закуривал и все время наблюдал за грабарями, которые работали рядом. Особенно ловко орудовал один толстый низенький мужик. Легко, одним нажимом, он загонял лопату в жесткий грунт, выворачивал большие глыбы и бросал их, насвистывая. Грабарку этот мужик наполнял всегда первым. Тансык старался так же вгонять лопату и насвистывать. Но лопата упиралась, глыбы получались меньше. К полудню он пропотил насквозь штаны, рубаху, обутки, а вечером еле дошел до палатки и, не справившись у табельщика, сколько нагрузил тележек, лег спать. Утром у него так ломило руки, спину, ноги, словно они были пропущены сквозь мясорубку.