Том 1. Здравствуй, путь!

— Ты много знаешь таких штук? — спросил он рассказчика, маленького, рыженького, с воровато-подлым лицом шофера Панова.

— До конца постройки хватит, — ответил Панов хвастливо.

— Значит, до конца постройки в этой палатке будет рассказываться грязь и погань?! — Елкин встал. — Товарищи, у нас плохо работает транспорт, и особенно плохо автотранспорт.

— Чего ты хочешь от нас, товарищ начальник? Ступай к верблюдам! — сказал Панов и шагнул к Елкину. — Они могут работать без спанья, без питья, без жранья. Мы не самоубивцы сами себе. Говори спасибо, что нашел дураков на такие дороги, в эту яму.

Елкину захотелось двинуть Панова ногой, прямо в квакающий гнилозубый рот. Он еле сдержался, затем продолжал спокойно:

— Напрасно товарищ забегает вперед, приписывает мне то, чего я делать и не думаю. Ваш отдых будет вашим. Я хочу только обратить внимание, что некоторые из вас делают в пути ненужные стоянки, не догружают машины, не следят за ними. У меня целая папка жалоб. В ближайшее время управление и профсоюзы займутся транспортом, но я советую вам не ждать и самим устранить недостатки.

— Сокращать будете?! — заорал Панов. — Не страшно! Поглядим, каких наберете.

Елкин почувствовал, что начинает терять «форму», сказал всего только:

— Да, будем сокращать, — и поспешил уйти.

За ним плеснулся визгливый мат Панова.

Елкин постоянно заботился о «форме» — быть сдержанным, говорить и делать все обдуманно, не распускать нервов. Но временами против воли вылетал из «формы» и делался крикливым, способным несправедливо обвинить, обидеть.

В палатке, где работала контора участка, стучали громко, как телеги на разбитой мостовой, две пишущие машинки, за полотняной перегородкой телефонистка отрывисто и громко выкрикивала:

— Куда? Говорите громче! Готово! Занято! Позвоните ему через час!

Рядом, в хозяйственно-материальной части, группа рабочих требовала спецовку. Их поддерживал Козинов. Увидев Елкина, он кинулся к нему:

— Администрация не выполняет своих прямых обязанностей, тушит энтузиазм рабочих, разрушает все усилия профсоюзов.

— Пожалуйте в кабинет! — Елкин откинул брезентовую полость, которая отделяла кабинет от конторы.

— Как я могу требовать… Какого там лешего профработа, дисциплина, ответственность?! — Козинов был расстроен и зол.

Елкин подтолкнул ему табурет, сам опустился на другой и сказал, правой рукой загибая пальцы левой:

— По порядку… Требуется спецовка? Знаю. Бараки? Знаю. Столовая? Знаю. Сегодня соберу совещание по всем этим вопросам. Вас устраивает?

— Только приходи сам, не посылай всякую мелкоту.

— Ладно, приду.

Елкин вызвал завхоза и приказал:

— Немедленно представить материалы касательно снабжения рабочих продовольствием и спецовкой!

Завхоз горько ухмыльнулся:

— Хорошо, будет сделано! — и покорно отправился ставить весь свой аппарат под ружье.

Елкин вызвал управделами и потребовал подобрать все рапорты и акты о нарушении рабочими, и в особенности шоферами, трудовой дисциплины.

Управдел тут же принес толстую папку и протянул инженеру учтивым движением, как подарок:

— Вот половина. Другой интересуется Козинов.

Елкин открыл папку, посмотрел несколько рапортов и захлопнул:

— Отправь и эту Козинову! — Материал был такой, от которого он немедленно потерял бы «форму».

Пришел председатель ТПО с жалобой, что слишком медленно строятся склад, столовая. На дворе зима, мороз, а столовая и кухня в палатке. Дров идет прорва.

Елкин отозвался ему резковато:

— Тащи это на собранье. Строю ведь не один я, а ты все валишь на одну мою голову.

В большую воинского образца палатку, приспособленную для увеселительных и деловых сборищ, с кумачовой вывеской «клуб», набилось человек двести. Дымки махорочных цигарок сизыми ленточками густо тянулись к потолочному отверстию, сделанному для вентиляции. Среди них кое-где вились ароматные струйки от табаков высшего сорта — семиреченского и сухумского. Рабочие курили махорку, завертывая в треугольники из газетной бумаги. Десятники, табельщики и техники ту же махорку заворачивали в тонкие, прозрачные листики нарядов. Высшие сорта были у немногих.

Курево приходилось доставать из Алма-Аты и Ташкента хлопотливым путем — через шоферов, попутчиков и доброжелателей (на полках ТПО оно бытовало не всегда), и потому только идейные курильщики имели сорта и не знали перебоев. Шоферы были завидным исключением: они могли в любую поездку увеличить свои табачные запасы.

В палатке колыхался многоголосый говор о дисциплине, недостатках, успехах, — о всем круге вопросов, затрагивающих собравшихся. Он шел неравномерными волнами, то волна о дисциплине захлестывала всю палатку, то о пьянстве поднимала свой зеленый гребень.

Вошел плотник Бурдин, невысокий крепыш с лицом, густо-густо покрытым сеткой морщин, блаженно сощурился и сказал распевно:

— Значится-а, поку-у-рим. Кого бы разорить на цигарчонку. — Он имел повадку держать свой кисет всегда пустым и без всякого смущенья обкуривать всех подряд, за что был награжден кличкой «Покурим». — А… — заметил шофера Панова, — буржуй, раскошеливайся!

Панов достал коробку первосортных и упрекнул плотника:

— У тебя, скупого черта, своих никогда нет.

— Хороши и вы. Рабочий самосад глотает, а шоферы, наше новое дворянство, рублевые жгут.

— Жги и ты, кто тебе запрещает. Ты, чай, своим рубанком червонца по три в день настругиваешь.

— Нет, это не пассажиров возить по червонцу с рыла и не водкой торговать по двадцатке литр. Нет!..

Разговор шел в духе острой шутки.

Явились Козинов, Гусев, Елкин.

— Что вы курите? — спросил Елкина Гусев.

— А что такое? У тебя перебой? Пожалуйста! — Елкин протянул коробочку с махоркой.

— Нет, вашего я не хочу, я пойду к Панову, у него… Дай-ка коробку! «Герцеговина Флор». Ха-ха! — В тоне Гусева зазвучало не шуточное. — Инженер получает спецставку и курит махорку, а шофер, извозчик — «Герцеговину Флор». Любопытно, сколь он выгоняет?

— Не выгоняю, а получаю двести рублей. — Панов начал злиться. — Ты выгоняешь!

— Нет, именно ты и вся ваша братия. Двести рублей ставка да рублей двести за то, что прогостишь у кумушек и ладушек, одним словом, за сверхурочные, еще рублей двести настрижешь с пассажиров, а сколь на водке наторгуешь, и подсчитать трудно. Вот и «Герцеговина Флор»!