Том 10. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи

Вдруг Екатерина Ивановна умолкла, и все поняли, что урок окончен. Вернее, окончено не время урока, а то, что хотела она изложить нам и выучила наизусть, не сделав ни одной запинки.

– Мальчик, – вдруг сказала она, протянув руку в мою сторону, – мальчик у окна, за последним столом, – пожалуйста, к доске.

И тут случилось чудо: я встал и пошел к доске, и поднялся на низенькое возвышение перед доской, и увидел прекрасную учительницу так близко, что у меня закружилась голова.

– Мальчик, ты можешь отвечать? – уловив мое состояние, спросила Екатерина Ивановна.

– Могу, – справившись с легким головокружением и не отрывая глаз от ямки у нее под шеей, сказал я.

Память у меня была отменная, и в первый раз на уроке я действительно выслушал все от А до Я.

Я повторил сказанное ею почти дословно, но не смог ответить ни на один вопрос по существу дела.

– Да, молодец, – сияя лучистыми карими глазами на лилейном лице, сказала молоденькая учительница, – память у тебя, как у разведчика, а в общем ты почти ничего не понял, поэтому я ставлю тебе не пятерку, а три с плюсом. Садись.

И в ту же секунду, как по команде, весь класс поднялся и устроил мне бурные аплодисменты стоя.

Я раньше никого из них не различал в лицо, а тут увидел, какие они все разные: побольше, поменьше, черненькие, светленькие, какие веселые и беспощадные у них лица, как радостно им глумиться надо мной! Надо мной, на виду у самой красивой учительницы!

Зеленые, синие, красные, желтые, черные полосы замелькали у меня перед глазами. Я и всегда был в деда Адама – очень вспыльчивый, а тут ярость моя была безмерна.

Отхлопав, мои одноклассники стали усаживаться. А я, сойдя с возвышения, как во сне, прошел к фанерной мусорной урне у дверей, взял ее в руки, подошел к сидевшему за ближним ко мне столом рослому мальчику по кличке Бамбула, происходившей от присказки «Силач Бамбула поднял четыре стула и мокрое полотенце», да, подошел к этому силачу Бамбуле и, не торопясь, прямо до плеч надел ему на голову фанерную урну с мусором. В ту же секунду я бросился вон из класса, а пока мои одноклассники приходили в себя, успел пробежать по пустому школьному коридору и выскочить на улицу. Когда я выскакивал из дверей школы, то краем глаза увидел, что они уже очухались и вываливают из класса все скопом.

Я понял, что погоня за мной будет нешуточная, и, помня, что до родной улицы бежать мне километра два, перешел на мерный маховый шаг, стараясь наладить дыхание и сохранить силы. Что-что, а бегал я хорошо, хотя два километра явно не моя дистанция. Но зато какой у меня был стимул – погоня! Я не сомневался, что если они догонят меня, то затопчут, запинают ногами.

Первый километр я пробежал сравнительно легко. Они отставали от меня метров на сто, и было их уже не тридцать-тридцать пять, а гораздо меньше. Еще метров через триста их осталось за моей спиной человек семь-восемь, но зато расстояние между нами начало заметно сокращаться. Я обратил внимание, что пострадавший от меня Бамбула ведет свою группу, и я подумал, что он, выходит, действительно сильный парень. Последнее меня совсем не обрадовало. Я понял, что в оставшейся группе Бамбулы крепкие ребята, и подумал о том, не зацепиться ли мне за борт попутного грузовика? Но мимо меня, как назло, не прошло ни одной бортовой машины, а все какие-то фургоны.

По календарю была зима, январь месяц, а у нас в городе ярко светило солнце, с гор дул теплый ветер Магомет, и даже деревья еще полностью не облетели. Одним словом, погода стояла замечательная, и на улице было никак не меньше пятнадцати градусов тепла.

Ноги мои становились все тяжелей и тяжелей, хочешь не хочешь, я замедлил ход, а погоня явно настигала меня, сокращая расстояние между нами метр за метром. Я стал озираться по сторонам в надежде увидеть какую-нибудь железную палку или дрючок, но ни того ни другого не попадалось на моем пути. А они топали за моей спиной все ближе и ближе.

Наконец показалась за акациями наша больница № 7, а там и перекресток моей родной улицы, с этого перекрестка и начинался Гур-гур-аул, что значит аул индюков. Не знаю, в какие времена там водились индюки, на моей памяти их не было.

При виде родного перекрестка я собрал все силы на финишный рывок, последние силы. Перед глазами рябило, ноги передвигались как ватные, дышать было больно, в груди саднило, я понимал, что могу упасть на дороге и тогда они настигнут меня и в ярости запинают ногами.

Между мной и моей погоней оставалось пятьдесят метров, сорок, тридцать… я уже не бежал, а как бы плыл в безвоздушном пространстве.

Но вот он заветный рубеж: перекресток улиц Ленина и Мопровской. Кто такой Ленин, взрослые знают и до сих пор, в XXI веке, а вот что такое был МОПР, могут знать только некоторые люди, специально обученные на это знание.

Обе улицы тогда еще не были асфальтированными, но почва там была каменистой с прогалинами песка, дожди быстро впитывало, ветра все высушивали и, в общем, все было хорошо, если не считать пыли и обрывков газет, летящих по ветру.

И вот моя толчковая левая нога сделала последний толчок, и я очутился за невидимой чертой, за которой начинался наш знаменитый Гур-гур-аул, где я был одним из хозяев, пусть маленьких, но хозяев, все жители Гур-гур-аула чувствовали себя в нем хозяевами. А все, кто гнался за мной, были так называемые «городские» и знали, что бить меня на моей территории не просто рискованно, а невозможно.

Ступив за невидимую черту, я сразу перешел на шаг. Им оставалось до меня метров двадцать, но все они замерли на черте, как будто стукнулись лбами о невидимую преграду. Их оставалось за чертой пятеро, и в том числе Бамбула.

Я сплюнул через левое плечо непосредственно в их сторону и начал делать глубокие вдохи и поднимать вверх руки, налаживая сбившееся дыхание. Они постояли, постояли, развернулись и почапали назад, в школу.

Что касается меня, то я не вернулся в эту школу даже за портфелем, который так и остался там как близкого счастья залог.

Метров через двести я окончательно пришел в себя. По дороге к дому мне встретился дядя Алик, которого боялся весь город.

– Почему не в школе? – строго спросил, наверное, тридцатилетний, но уже дважды побывавший в неволе, высокий, красивый дядя Алик с блестящей золотой фиксой в уголке рта.

– Мама болеет, – соврал я, – ходил в аптеку.

– Молодец, – похвалил дядя Алик, – мама самый главный человек, молодец.

Я кивнул в знак согласия с его сентенцией, и мы пошли своими курсами.

Да, у нас был самый опасный район в нашем небезопасном городе, но все верховодившие в районе наши Доны Карлеоне – дяди Алики, дяди Кости, дяди Ибрагимы, дяди Вити – для кого-то были бандитами, а для нас, детей, – наставниками. Они категорически запрещали нам курить табак, курить анашу («план», как называется она у нас), играть в альчики (в кости) на деньги, играть в любые виды карточных игр от «дурака» до «тысячи», «буры», «очко» и т. д., и т. п.; они запрещали нам воровать и никогда не втягивали в свои дела, запрещали сквернословить и прочая, и прочая, прямо согласно будущему «Кодексу строителей коммунизма», который, как известно, был списан с десяти заповедей Господа нашего Иисуса Христа.