Том 12. Из 'Автобиографии'. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

Книга Уорнера, по-моему, прекрасно читается.

Сердечный привет.

Всегда ваш

Марк.

14

МИСТЕРУ БАРРОУ

Хартфорд, 1 ноября 1876 г.

Дорогой Барроу, ты нарисовал меня таким, каким я был двадцать два года назад. Портрет верен. По-твоему, я немножко подрос, — что ж, расти и вправду было куда. Ведь ты нарисовал меня неоперившимся дурнем, самонадеянным ослом, ничтожной букашкой, вообразившей, будто она может переделать мир, и притом наилучшим образом. Невежество, нетерпимость, самомнение, упрямство, тупость и душевная глухота,— пустоголовый болван, пребывающий в жалком неведении относительно того, что он собой представляет. Таким я был в девятнадцать и двадцать лет, таков сегодня рядовой южанин в шестьдесят. Есть такие и среди северян. Из таких вот недорослей и делают избирателей. И этот источник питает наше правительство! Право, не знаешь, что тут делан, плакать или ругаться.

По-моему, и понимаю, как там обстоят дела, — полная свобода голосовать за кого угодно, при условии, что вам будет угодно голосовать за того, кто угоден другим, в противном случае вас подвергнут остракизму. Очень похожее положение здесь, у ирландцев. Ирландец, голосующий за республиканцев, — пария среди своих. И однако те же ирландцы осуждают коренных американцев, которые хотят ограничить права иммигрантов.

К счастью, знание людей помогло мне умно выбрать место жительства. Я живу в самом свободном уголке страны. Между мною и моими личными друзьями-демократами не бывает стычек. Мы часто делим хлеб-соль, но никто и помыслить не может о такой дерзости — хоть словом задеть политические взгляды другого.

Неужели ты больше не попадешь в штат Нью- Йорк и не навестишь меня? В последний раз, когда ты был на Востоке, мы, очевидно, уезжали на лето; но ведь ты мог бы телеграфировать и разыскать нас. Мы были в Элмайре, штат Нью-Йорк, тебе совсем не пришлось бы давать крюку, и ты бы отлично провел время, если бы дал нам случай показать себя гостеприимными хозяевами.

Да, с Уиллом Боуэном я переписываюсь понемножку уже несколько лет, но подозреваю, что мое последнее письмо сильно его разозлило, — это было, очевидно, вскоре после твоей с ним встречи в Сент-Луисе. Есть во многих людях черта, которую я терпеть не могу, да и не хочу терпеть, — это ложная чувствительность. В таком тоне школьницы пишут сочинения на выпускном экзамене; стишки этого рода заполняют отдел поэзии в провинциальных газетах: обычный вздор насчет «былых счастливых дней», «сладкой грусти ушедших лет», и «погибших надежд», и «утраченных грез», и прочей слащавой чепухи.

Уилл всегда так писал. Я терпел это долгие годы. Когда мне пишет такое письмо взрослый человек, да еще отец семейства, успевший схоронить жену, у меня живот начинает болеть. Минувшим летом я и сказал ото Уиллу Боуэну напрямик. Сказал, что хватит ему в сорок лет разыгрывать шестнадцатилетнего мальчишку; сказал, что довольно болтать о «сладкой грусти ушедших лет», — пора принимать жизнь как она есть. Я сказал, что о прошлом следует помнить только одно, а именно: что оно прошлое и вернуть его нельзя. Пожалуй, я немного преувеличил иные из этих историй — так, самую малость, — но я хотел раз и навсегда выбить из него эту ложную чувствительность, чтобы он опять стал простым, славным малым. Я даже взял на себя тяжкий труд переписать письмо еще раз и сказать ту же суровую правду в смягченных выражениях, постарался подсластить пилюлю, чтобы ему было не так неприятно, и просил ответить и от души поблагодарить меня за величайшую услугу, какую когда-либо оказывал ему друг, — но он еще не выполнил моей просьбы. Быть может, когда-нибудь он меня еще поблагодарит. Слава богу, я отправил ему это письмо до его женитьбы (эту новость я узнал от тебя), не то по поводу этого события он совсем распустил бы июни и утопил бы меня окончательно.

Прилагаю фотографию для твоих молодых девиц. Должен заметить, что котиковую шубу я ношу не для пышности, просто этой зимой, когда мне пришлось много ездить и выступать, я убедился, что лишь котиковый мех способен порою спасти человека от замерзания в этих северных широтах. Хотел бы я, чтобы и ты прислал карточки — свою и семейства; если ты склонен к коммерции, я готов немедленно платить карточкой за карточку.

Твой старый друг

Сэм Л. Клеменс.

15

ДЖЕЙН КЛЕМЕНС

Хартфорд, 17 февраля 1878 г.

Дорогая матушка,

наверно, я худший корреспондент на свете и становлюсь день ото дня хуже. Совесть терзает меня, когда я не нишу вам, но уже не мучит, когда я не пишу другим.

Жизнь для меня теперь совсем не шутка. Почти все время я чувствую себя латанным, затравленным. Это происходит главным образом потому, что уж очень много дел и забот, да еще нет отбою от незнакомых доброжелателей, засыпающих меня любезными письмами, — а и вынужден отвечать самым невежливым молчанием, иначе пришлось бы уйму времени тратить на переписку. И еще многое отнимает у меня время и разрушает мои планы. Словом, из-за всего этого я не могу написать книгу, сидя дома. А это лишает меня заработка. Вот почему я, кажется, сбегу со своими чадами и домочадцами куда-нибудь в Европу, в тихий уголок, где можно будет спокойно дописать хоть одну из полдюжины книг, которые у меня начаты и лежат без движения. Пожалуйста, никому пока об этом не говорите.

Мы думаем отплыть 11 апреля. Я-то съезжу в Фредонию повидаться с вами, но боюсь, что Ливи такое путешествие не под силу. Словом, там видно будет. Надеюсь, что она сможет поехать.

Пришел мистер Твичел, надо кончать. Мы все здоровы и шлем вам всем привет.

Любящий вас

Сэм.

18

ОРИОНУ КЛЕМЕНСУ

Хартфорд, 23 марта 1878 г.

Дорогой брат,

каждый человек должен изучить свое ремесло, с налету его не возьмешь. Богу угодно, чтобы это была долгая н тяжкая наука. Когда ты еще только ученик — в любой области, в кузнечном ли деле, в медицине, в литературе, — этого не скроешь. Неопытность сразу чувствуется.

Но, по счастью, есть спрос и на ученическую работу, иначе «Простаков за границей» не раскупали бы. И по счастью, на иные ученические книги спрос еще больше, чем на путевые заметки, принадлежащие перу самых лучших мастеров. Это твое произведение еще совсем сырое, но, смело могу сказать, менее сырое, чем я ожидал, и написано куда лучше, чем я считал тебя способным написать; это слишком сырая вещь, чтобы предлагать ее какому-нибудь крупному периодическому изданию, поэтому я поговорю о пей в редакции «Нью-Йорк уикли». Напечатать это там, значит поставить на книге крест. И почему какой-нибудь добрый гений в свое время не послал меня в «Нью-Йорк уикли» с моими ученическими очерками?

Тебе вообще не следовало бы печатать эту книгу, и вот почему: она не пародия, а просто подражание Жюлю Верну. Но я думаю, это можно считать доказательством, что Жюля Верна и нельзя пародировать.

В попутных замечаниях к рукописи я советовал тебе сильно изменить первое посещение ада и совсем выкинуть второе. Никто не станет печатать такие вещи — да их и не следует печатать. Ты недостаточно искушен в литературе, чтобы браться за тему, требующую большого опыта. Хочу пояснить тебе, какие испытания ждут человека на этом пути.

Девять лет тому назад я задумал свое «Путешествие в рай». Я обсудил план со своими литературными друзьями, на которых мог положиться, что они не станут болтать.

Снова и снова я обдумывал эту книгу. Примерно через год я ее написал. Она не удалась. Пять лет назад я написал ее заново, по измененному плану. Эта рукопись лежит сейчас передо мной. Она гораздо лучше первого варианта, а все ж это еще не то, что нужно, — в прошлом и позапрошлом году я часто обсуждал ее с Гоуэлсом, и он настойчиво уговаривает меня переделать ее еще раз.

И вот я думал о ней, думал каждую свободную минуту и наконец как будто напал на верный план! Учти, я ничего не менял в первоначальном замысле, вся загвоздка была именно в плане. Когда Гоуэлс был здесь в последний раз, я ему все подробно рассказал, не упоминая о готовой рукописи, и он сказал: «Вот теперь вы взяли быка за рога. Но не вздумайте приспосабливать это для журнала. Не тратьте порох зря. Напечатайте вещь отдельной книжкой, издайте ее сначала в Англии, попросите декана Стэнли одобрить ее, это несколько обезоружит церковную печать, а потом переиздайте в Америке». Сомневаюсь, чтобы я сумел добиться поддержки Стэнли, но попробую последовать остальным советам. Все это секрет, и ты смотри не выдай меня.