Том 14. М-р Моллой и другие
Шрифт:
— Джонни, — спросила она, — что случилось у папы с твоим дядей? Папа пишет, что дядя пытался его убить. Это правда?
Джон рассказал о ссоре хорошо, хотя и не так пылко, как рассказывал полковник.
— О, Господи! — воскликнула Пэт.
— Я… я… надеюсь… — сказал Джон.
— Что?
— Ну, что это не важно.
— То есть как?
— Для нас. Для тебя и для меня.
— В каком смысле?
Вот отсюда можно танцевать. Скажем, так: «Пэт, ты не замечала, что я тебя люблю? Собственно, я всегда тебя любил — и тогда, когда ходил в коротких штанах и синей фуфайке; и тогда, когда ты вернулась из школы, прекрасная, как принцесса, и теперь,
— Н-не зна-ю…
— Ты боишься, что мы с тобой тоже поссоримся?
— Да, — ответил Джон, — примерно так.
— Какая чушь! Да ни за что на свете!..
Пожалуйста, еще одна возможность. Уж ее он не упустит. Собрав все свое мужество, он вцепился в скатерть и начал:
— Пэт…
— А вот и Хьюго! ~ вскричала она. — Самое время, а то я умру с голода. Эй, а кто это? Ты их знаешь?
Джон тяжело вздохнул, обернулся и увидел, что его кузен — не один. Рядом с ним находились джентльмен средних лет и очень хорошенькая девушка.
Свежевыбритый и галантный Хьюго приблизился к столику, являя своим видом, что он был на матче и кое-что выиграл.
— Привет! — сказал он старой подруге. — Привет! — сказал он кузену. — Простите, что опоздал. Разрешите, как говорится, представить моих друзей, мисс и мистера… э-э…
— Моллой, — подсказал незнакомец, — Томас Дж. Моллой с дочерью.
У незнакомца оказался красивый низкий голос, прекрасно подходивший к внешности. Судите сами: американец, скорее всего — сенатор, на пятом десятке, с высоким выпуклым лбом и седеющей шевелюрой.
— Да, — подтвердил Хьюго, — Моллой. Томас Дж. с дочерью. Мисс Уиверн. Мистер Кэррол, мой кузен. А теперь, — с облегчением закончил он, — попробуем заказать ужин.
Обслуга в «Горчичнице» уже не та, но все же, схватив официанта за фалды, Хьюго своего добился. Затем, после начальных фраз, вдело вступил оркестр, окатив собравшихся чем-то вроде музыки, и Томас Дж. с дочерью немедленно встали. Танцевал сенатор неплохо, хотя и несколько скованно, и вскоре исчез в толпе.
— А кто это? — спросила Пэт.
— Томас Дж…
— Знаю. Кто они такие?
— Н-ну, — начал Хьюго, — как тебе сказать? Сидели мы рядом, и он мне чем-то понравился. Есть в нем что-то такое… Ты подумай, решил, что Юстес Родд — хороший боксер! Поспорили три к одному, и я, конечно, выиграл. После этого, сама понимаешь, как его не угостить? Он обещал дочке повести ее куда-нибудь, я и говорю, вы ее тоже прихватите. Ты не против?
— Конечно, нет. Хотя втроем все-таки уютней.
— Не без того. Но если бы не этот Томас, мы бы не смогли особенно разгуляться. Считай, что он нас угощает. — Хьюго бросил взгляд на кузена, отрешенно глядевшего вдаль, — Джон тебе ничего не говорил?
— Джон? А что он должен сказать?
— Да так, то и се. Пойдем потанцуем. У меня к тебе серьезный разговор.
— Как загадочно!
— Еще бы! — согласился Хьюго.
Оставшись один, Джон почти сразу осознал свою ошибку. Да, «Горчичница» ему понравилась, но теперь он понял, что она — позор славного города. Вот такие клубы и внушают недоверие к прогрессу. Возьмем оркестр. Возьмем публику. Возьмем, наконец, метрдотеля. Банде музыкантов платят Бог знает сколько за те самые звуки, которые Джон в раннем детстве бескорыстно извлекал из гребенки
и папиросной бумаги. Клиенты, все как один, жирные и лакированные, что ли. Метрдотель — просто паразит, давно пора им заняться.Предаваясь этим печальным мыслям, словно Лот перед бедою, он вдруг заметил, что банда затихла, а Пэт и Хьюго идут к столику.
Как оказалось, то был обман, джаз просто набирал силы. Не надеясь его перекричать, Пэт выжидательно смотрела на Хьюго. Но он покачал головой.
— Там, на балконе, Ронни Фиш, — сообщил он. — Мне надо с ним побеседовать. Срочные дела. Садись, говори с Джоном, тем хватает. До скорого! Если что приглянется, заказывай, невзирая на цену. Спасибо Томасу Дж., сегодня я богатый.
И он исчез в толпе; Пэт села; а Джон понял, что несправедлив к «Горчичнице». Очень милое местечко. Приятная публика, любезный, расторопный метрдотель, прекрасный оркестр. Обернувшись к Пэт, чтобы поделиться такими мыслями, он окоченел под ее взглядом. Если прибавить, что кончик носа слегка поднимался кверху, можно назвать ее вид вызывающим и брезгливым.
— Ой! — испугался он, — Что случилось?
— Ничего.
— А почему ты так смотришь?
— Как?
— Ну, так.
Джон не был мастером слова. Он не смог бы описать ни взгляд, ни общий вид, но они ему не нравились.
— Ты думал, я буду смотреть нежным смеющимся взором?
— А?
— «И, озаривши его нежным, смеющимся взором, дева робко спросила: "Ах, почему ты не смеешь сам говорить за себя?!"» Я думала, ты взял мысль из «Ухаживания Майлза Стендиша»: [81] «Ежели славный моряк хочет со мной обручиться, что ж он так странно молчит? Ведь с недостойной беседы не заключают помолвки…» Ну, и так далее. Когда-то я знала это наизусть. А сейчас хотела бы знать, ждешь ли ты ответа от меня или от поверенного?
81
«Ухаживания Майлза Стендиша» — поэма Генри УЛонгфелло (1807–1882), изданная в 1858 г.
— Не понимаю!
— Да? Странно…
— Пэт, в чем дело?
— Ах, ерунда! Когда мы с Хьюго танцевали, он сделал мне предложение.
Джон совершенно заледенел. Кузен не казался ему неотразимым, но все-таки, как он смеет…
— Предложение? — саркастически переспросил он.
— Да. От твоего имени.
— То есть как?!
— Попросил выйти за тебя замуж. Просто умолял. Те, кто слышал, были очень тронуты.
Она умолкла и, как ни странно, в зале, где джаз играл на бцс «Мою красотку», воцарилась тишина. Джон густо покраснел; воротничок его мгновенно превратился в петлю висельника. Хотелось ему одного — пойти на балкон, разорвать кузена на части и сбросить в зал.
Пэт первой обрела дар речи и быстро, сердито заговорила:
— Ничего не понимаю! Вроде бы ты не был такой медузой. Все-таки что-то соображал. Наверное, это — сельская жизнь. Совсем обмяк! А что с тебя взять? Живешь как овощ. Ешь, спишь, да еще с грелкой…
— Нет! — возразил Джон.
— Ну, в теплых носках, — уступила Пэт. — Поистине, сыр в масле. Вот ты и размяк вчистую. Да, мой дорогой, — она посмотрела на него, грозно поводя носом, как делала и в детстве. — Да, мой дурацкий, несчастный, глупый Джонни. Ты что, действительно думаешь, что можно выйти замуж за человека, который боится сделать предложение?