Том 14. М-р Моллой и другие

Лестер Кармоди не увлекался лазаньем даже в детстве. Пока его беспечные собратья орудовали на яблонях, он мирно искал падалицу в густой траве. Высоты он боялся, этим утром — особенно. Есть что-то такое в преступлении, если он все-таки встал на нижнюю перекладину. Только мысль о страховке придавала ему смелости.

Когда дух хотя бы настолько возобладал над материей, дело пошло легче. Стараясь не смотреть вниз, Кармоди полез к подоконнику. Тишину летнего утра нарушало лишь его тяжеловатое дыхание. С точки зрения погоды день начинался хороший, но хозяин усадьбы не замечал солнечных бликов на росистой траве, а позже — щебечущих птиц. Ему было не до них; и он знал, что проведет с ними немало времени.

Лез он очень осторожно, а значит — и медленно. Уже на середине ему казалось, что лезет он всю свою жизнь. Собственно, он удивлялся, почему воздух не разрежен. Подняв наконец глаза, он увидел, что терпение вознаграждено, как ему и подобает, — подоконник был в нескольких дюймах. Это его вдохновило, и он так резво ступил на последнюю перекладину, что стремянка сложилась, словно ножницы.

Однако он уже был у самого подоконника и перелез на него раз в пятнадцать быстрей, чем намеревался. Кое-как усевшись, он вцепился в обломок водосточной трубы и затих, болтая ногами над бездной. Стремянка закачалась и легла на землю.

События эти, как ни странно, заняли секунд шесть. Мистер Кармоди очутился в прыгающем и плавающем мире, чувствуя при этом, что сердце ему заменили фейерверком, который тоже не стоит на месте. Какие-то мгновения он ощущал, что ему очень плохо. Потом, немного придя в себя, смог ознакомиться с ситуацией.

С одной стороны, конечно, спасибо, что ты жив и сравнительно цел. С другой — хорошего мало. Не так уж приятно сидеть в тридцати футах от земли, да еще ни свет ни заря. Разум заверял, что подоконник прочен, но нелегко справиться с чувством, что он вот-вот хрустнет и обвалится.

Конечно, можно бы посмотреть надело иначе. Все медики согласны в том, что свежий утренний воздух очень полезен. Кроме того, трудно найти позицию, в которой сподручнее писать очерки о сельской жизни, популярные в наши дни. Скажем, так:

«Глядя с подоконника, я вижу, как сама Природа занимается своими делами. Мой тихий сад цветет и благоухает. Вот рубин и бирюза африканской немезии, вот пурпур и синь дельфиниума, колокольчиков, лобелий. Птицы поют свою утреннюю песнь. Я подмечаю сойку (Garrulus Glandarius Rufitergum), галку (Corvus Modedula Spermologus), воробья (Prunella Modularis Occidentalis) и многих других…»

Однако мистер Кармоди думал не об этом. Мрачно глядел он на траву и цветы, но больше всего его раздражали птицы. Их шумная прыть казалась ему неуместной и назойливой. Особенно досаждал дартфордский щегол (Melizophilus Undatus Dartfordiensis), который, чем сидеть в Дартфорде, не поленился, из чистой вредности, отправиться в Вустершир. Сверкая ярким жилетом, уместным в зимнюю пору, но совершенно безвкусным теперь, он прибыл за пять минут до шести, сел на тот же подоконник и воззрился на соседа, склонив головку набок. «Не может быть», — определил он, улетел в кусты, к насекомым, вернулся в десять минут седьмого и тихо продолжил: «Может не может, а есть. Что же это такое?»

Занявшись догадками и едой, он оставил сквайра в покое, но минут через 15 перепорхнул к его локтю и начал с того, чем кончил: «Нет, что же это такое?»

Самый вид сытой птицы оказался для голодного Кармоди последней соломинкой. Замахнувшись на пернатого нахала, он чуть не свалился. Щегол взвизгнул и улетел, словно провинившийся букмекер, а страдалец, дрожа, приник к окну. Время потянулось дальше. В половине восьмого он понял, что не ел с самого детства; и тут раздался свист.

2

Мистер Кармоди осторожно взглянул вниз, преодолевая головокружение. С тех пор, как он залез на подоконник, в свисте недостатка не было. К Garrulus Glandarius Rufitergum и Corvus Modedula Spermologus присоединились такие мастера, как Dryobates Major Anglicus, Sturnus Vulgaris, Emberiza Curlus и Muscicapa Striata. Но теперь свистел человек, и в измученной груди шевельнулась слабая надежда.

Сквайр подождал, и вскоре из-за угла показался его племянник Хьюго с полотенцем на шее. Судя по всему, он только что искупался. Как мы знаем, дядя не испытывал к нему теплых чувств, но сейчас обрадовался, словно миллионер посулил ему денег на поле для гольфа.

— Эй! — крикнул он, как кричал гарнизон в Лукноу, [86] торопя шотландских солдат. — Э-э-э-эй!

Хьюго остановился, посмотрел направо, налево, вперед и (обернувшись) назад. Чувства дяди заметно ослабели.

— Э! — заорал он. — А, чтоб тебя! Хью-го! Племянник посмотрел наверх и застыл на месте, словно позировал для статуи «Юноша, увидевший змею».

— Вот это да! — удивился он, как тот щегол. — Что ты там делаешь?

Благоразумие подсказало сквайру, что корчиться на такой высоте не стоит.

86

Лукноу — город в Индии. Британские войска были осаждены там в 1857–1858 гг., во время восстания сипаев.

— Неважно, — отвечал он. — Помоги мне слезть.

— Как ты туда забрался?

— Не твое дело.

— Нет, все-таки, в чем тут смысл?

Все еще не корчась, дядя заскрипел зубами.

— Поставь лестницу!

— Лестницу?

— Да, лестницу.

— Какую еще лестницу?

— Такую. Вот она.

— Где?

— Там. Нет, там. Вон там, там, там. Да не там! Та-ам, тебе сказано!

— А, ясно! Действительно, лестница. А теперь что?

— Поставь ее.

— Поставил.

— И держи.

— Держу.

— Крепко?

— Как смертный грех.

— Хорошо. Не двигайся.

Дядя пошел вниз, замирая на каждой перекладине. Племянник не унимался.

— Что ты там делал?

— Неважно.

— Зачем ты там сидел?

— Лестница упала.

— А зачем ты на нее полез?

— Не Твое Дело! — заорал Кармоди, сокрушаясь о том, что его брат Юстес не умер бездетным. — Заладил, видите ли! Зачем-зачем-зачем!

— Нет, правда, зачем? — спросил Хьюго.

Снова обретя разум, мистер Кармоди догадался, что именно это захочет знать общественность. На то, что Хьюго промолчит, надежды мало. Через час-другой вся округа придет в движение.

— Понимаешь, — сказал он, — я увидел ласточку в гнезде.

— Ласточку?

— Да.

— Ты думаешь, они высиживают яйца в июле?

— А что такого?

— Не высиживают.

— Я не говорил, что высиживают. Я сказал…

— Ласточка ни за что не будет…

— Да я…

— Апрель — другое дело.

— Что?

— Апрель. Они сидят на яйцах в апреле.

— А ну их к черту!

Оба помолчали. Хьюго устремил в другом направлении свой молодой пытливый ум.

— Сколько ты там пробыл?