Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке

Не менее глубоки и широкоохватны образы двух мальчиков из диалога-гротеска в главе I. Помимо той важной проблемно-идеологической нагрузки, которую несут на себе эти образы, о чем также уже говорилось (сопоставление путей капиталистического развития Запада и России, критика народнических иллюзий и т. д.), эти образы замечательны и в другом отношении. В них с великолепным мастерством, психологической тонкостью и предельным лаконизмом раскрыто многое существенное в национальных характерах двух народов — русского и немецкого. Образы эти, как и весь диалог, блещут всеми красками салтыковской палитры и юмора.

Новыми и значительными достижениями обогащается в «За рубежом» салтыковская сатирическая галерея вершителей и проводников внутренней политики российской империи. Прежде всего это «портреты» двух «бесшабашных советников» « Удаваи Дыбы» [300] , затем находящегося временно не у дел « графа Твэрдо-он-то» и сменившего его на руководящем посту « господинаПафнутьева». Первые два администратора — деятели старой бюрократии, выдвинувшиеся «благодаря беззаветной свирепости при исполнении начальственных предписаний», третий — бюрократ новой формации, администрировавший при помощи созданной им теории повсеместного «смерча» и готовящийся вновь применять эту «теорию», последний — администратор краткого периода «либеральных вольностей». Таким образом каждый из «сановников» представляет вполне определенное направление внутренней политики самодержавия на определенном же, конкретном ее этапе. Вместе с тем — и в этом одно из своеобразий салтыковской типизации — каждый из «сановников» в отдельности и все они в совокупности воплощают коренные и неизменные черты всей вообще политики царского самодержавия, самую суть ее, главное зло режима.

300

Нужно было очень ненавидеть царское самодержавие и его слуг, чтобы найти для их сатирической персонификации фамилии с такойэтимологией и с такимиисторическими ассоциациями.

В первый раз так полно и сатирически сильно предстали перед читателем в образе репортера Подхалимоваотрицательные черты одной из профессий новой буржуазной интеллигенции в России — «газетчика».

Прочитав первую главу «За рубежом» П. В. Анненков писал И. С. Тургеневу: «Читали Щедрина «За рубежом»? Презабавно, но жалко, что разбрасывается и до полного типа не доходит, а все-таки и сатирические фигурки, которыми ограничивается, изумительны, поучительны и носят в своих карманах дипломы на почетных членов русской культуры» [301] .

301

Письмо от 21 октября 1880 г. — ИРЛИ, ф. 7, ед. хр. 13.

При всем сочувственном отношении к Салтыкову и высокой оценке его таланта, Анненков допускает в приведенном отзыве определенную односторонность. Художник-реалист Салтыков в полной мере был способен «доходить» «до полного типа» и создавать, когда он ставил перед собою такую задачу, мир живых людей, глубоких человеческих характеров. Но подобно другим гигантам в искусстве критики, обличения и отрицания — Франсуа Рабле, Франсиско Гойе, Оноре Домье, Грибоедову, Гоголю, — Салтыков сочетал в своем таланте мощный реализм, невозможный без психологизма, с мастерством сатирической «графики», построенной на приемах резких заострений и гротеска, при минимуме психологии (ср. у Фр. Гойи живописные портреты — вершины реалистического искусства и «сухие» офорты из серии «Капричос» — вершины в искусстве сатиры и гротеска).

Книга «За рубежом» — художественный суд писателя, демократа и утопического социалиста, над современным ему буржуазным миром Запада и над миром враждебных ему явлений русской действительности. Отсюда своеобразие ее поэтики — как и других сатирических книг Салтыкова — поэтики борьбы и нападения, требовавшей обращения к условным формам, приемам, в частности к гротеску [302] .

Если не считать «мальчика без штанов», за которым стоит образ русского народа, прежде всего крестьянства, среди действующих лиц «За рубежом» нет положительных образов и фигур. Все они принадлежат к враждебному и отрицаемому писателем миру, и все поэтому созданы приемами нарочитого смещения реальных линий, нарисованы остро-сатирическим карандашом. В этой книге нет таких массивных, точно из металла отлитых фигур, как, например, Дерунов из «Благонамеренных речей». Предлагаемая читателю «За рубежом» коллекция образов — в большинстве не живописные или скульптурные «портреты», а графические «профили» и «силуэты». Индивидуальная психология в изображениях, созданных такими зарисовками, почти отсутствует. Напротив того, психология социальная и политическая, определяющая типы «не отдельных лиц, а целых категорий, целых сословий» [303] , демонстрируется подчеркнуто и гиперболически, с большой смелостью и широтой обобщения. Таковы, в частности, все образы французских «сытых буржуа» и «республиканцев без республики», как групповые, так и индивидуальные. При этом, в отличие от типов русских политических деятелей, выведенных всюду под сатирическими названиями или анонимно, французские представлены также и под своими собственными именами: Гамбетта, Клемансо, Греви и др. В этой галерее крупнейших деятелей Третьей республики с наиболее едким сарказмом нарисован образ «сенатора и стыдливого либерала» (также и писателя) Лабуле. В этом образе-гротеске, особенно в почти что буффонадной сцене завтрака «автора» с Лабуле, в ресторане, предметом сатирической критики Салтыкова является «святая святых» собственнического мира — принцип «накопления богатств».

302

Салтыковское искусство гротеска обогатилось в «За рубежом» образцами, не уступающими шедеврам этого рода из «Истории одного города». Такова, например, «трещина в черепе» у «бесшабашных советников» Удава и Дыбы, которая постепенно, по мере утолщения формулярного списка у каждого из них, образовывается для того, «чтоб предписания начальства быстрее доходили по назначению».

303

«Россия», СПб. 1880, 28 октября, № 43.

Движущуюся панораму этого пестрого мира, его сменяющиеся явления, слова и поступки появляющихся и тут же или скоро исчезающих лиц, непрестанно «комментирует» участник всех событий — «автор» или «рассказчик». Голос его постоянно звучит в многоголосии повествования — звучит всегда ведущим.

Образ «рассказчика» играет в «За рубежом», как и в других произведениях Салтыкова, важную роль, в частности, в композиции. Путевые впечатления «рассказчика» — движущая сила повествования. А его рассуждения и пояснения, его участие в событиях и беседах дают писателю возможность оценивать все происходящее и поступки действующих лиц со своих позиций — отрицательно (сатирически) или положительно. Такая возможность представляется тем, что для образа «рассказчика» заготовлено несколько «масок». По мере надобности «маски» меняются, вследствие чего происходит как бы переключение регистров не только голоса «рассказчика», но и изменение всей интонационно-тембровой тональности изложения. Образу «рассказчика» Салтыков часто придает черты («маску») собственной личности и биографии (литератор, отправляющийся за границу по предписанию врачей, вспоминающий об идейной жизни своей молодости, сообщающий точный адрес своей парижской квартиры и т. д.). С другой стороны, тот же «рассказчик» выступает в обличии идейно-политического антипода писателя (он законопослушный и начальстволюбивый российский обыватель, готовый в любой момент к «предъявлению сердец», или растленный репортер Подхалимов и др.). Поразительны свобода и мастерство, с которыми Салтыков меняет эти «маски», переходит из одной тональности в другую («модулирует»). Так, упомянутая гротескная сцена обеда «рассказчика» с сенатором Лабуле начинается со строго реалистического описания эпизода из парижской жизни самого Салтыкова — его поездки в Версаль весной 1876 г. Философско-историческая публицистика опять-таки самого Салтыкова на темы «утешает ли история» и «можно ли жить с народом, опираясь на оный», иллюстрируется гротеском-диалогом «торжествующей свиньи» с правдой. Это введение струи сатирической фантастики в реальнейшие описания, комического в трагическое, иронического в патетику и т. д., и придает идейно-художественной системе «За рубежом» (как и других произведений) ту полифоническую глубину и широкоохватность, о которой было сказано выше.

Появление очерков «За рубежом» в «Отечественных записках» привлекло большое внимание русского общества и печати. Не было, кажется, ни одной сколько-нибудь видной газеты в столицах и в провинции, которая так или иначе не откликнулась бы на публикацию очередной главы. Однако ознакомление с этой библиографией разочаровывает. За весьма малыми исключениями (они отмечены ниже в комментариях), эти отклики носили чисто информационный характер. Многие же газеты и журналы ограничивались перепечаткой наиболее «сенсационных» мест из очередной главы. Последнее мотивировалось обычно трудностью пересказа и анализа салтыковской прозы, без риска обеднить ее идейно и художественно.

Что же касается серьезных выступлений критики о всем произведении, то их, по существу, не было. Как сказано, отдельное издание «За рубежом» появилось осенью 1881 г. Политическая обстановка в стране после цареубийства 1 марта и контрнаступления правительства сделала невозможным публичное обсуждение одной из самых «резких» по тону книг Салтыкова. Тем более невозможным, что в двух последних главах «За рубежом» писатель уже начал свою беспримерную борьбу с наступавшими силами новой и самой свирепой реакции. Послепервомартовскими главами «За рубежом» начинается трагический Салтыков 80-х годов,когда его голос приобрел особенно мощное звучание. Но все, чем могла откликнуться прогрессивная печать на появление отдельного издания «За рубежом», — хотя и высокой, но самой общей оценкой новой книги Салтыкова — признанием ее « крупным фактом» в русской литературе и жизни [304] .

304

«Порядок», СПб. 1881, № 263, 24 сентября.

I ^*

Впервые — ОЗ,1880, № 9 (вып. в свет 20 сентября), стр. 291–328.

Сохранилась наборная рукопись ОЗ,с правкой автора, его пометками для наборщика о шрифтах и подписью в конце: «Н. Щедрин». Была прислана в редакцию в два приема: сначала первые два раздела (из Баден-Бадена), а затем все остальное (из Парижа). Третий раздел начинается с новой страницы, на полях которой рукою Салтыкова написано: «(Продолжение статьи: За рубежом) I». Изменений, внесенных автором в первоначальный слой рукописи, относительно немного (их больше во второй половине главы), и они носят преимущественно характер мелкой стилистической правки.

Наиболее существенные варианты рукописи и случаи несоответствий рукописного и журнального текстов:

Стр. 8. В абзаце: «Недавно, проезжая через Берлин …» — слова о старом и маленьком чимпандзе даны в рукописи в качестве сноски к фразе, заканчивающейся словами: « …дремлет предсмертною дремотой». При наборе текста для ОЗнаборщик, по-видимому, не понял или не заметил знака сноски и ввел фразу в основной текст, чем была разбита цельность фрагмента о старом чимпандзе. В настоящем издании композиция фрагмента дается по рукописи.

Стр. 12. Строка 44. Вместо: «прошел школу графа Алексея Андреевича» — в рукописи:«прошел школу графа Петра Андреевича». О смысле этого колебания Салтыкова см. ниже, в прим. к данному месту.

Стр. 26. Строка 5. После: «И он назвал его «постоянное занятие» … — в рукописипродолжено: Поверите ли, что я целый день после этого руку, согретую предательскими пожатиями, мыл!

Стр. 30. Строка 23. Вместо: «сейчас меня мерами кротости» — в рукописи:сейчас меня административными мерами.