Том 15. Письма 1834-1881

Если «Заря» не имеет покамест такого успеха, какого бы желательно, то ведь все-таки же она имеет успех и почти значительный, а это не шутка. ^* Хоть третью тысячу подписчиков вы, может быть, и не доберете, но, поддержав успех в продолжение года, вы, повторяю это с упорством, станете на твердое основание. Из ежемесячных журналов нет ни одного с таким точным и твердым направлением. Второй номер на меня произвел чрезвычайно приятное впечатление. ^* Про Вашу статью и не говорю. Кроме того что это — настоящаякритика, — именно то самое слово, которое теперьвсего необходимее и всего более разъясняет дело. ^* Статья же Данилевского, в моих глазах, становится всё более и более важною и капитальною. Да ведь это — будущая настольная книга всех русских надолго; и как много способствует тому язык и ясность его, популярность его, несмотря на строго научный прием. ^* Как хотелось бы мне поговорить об этой статье с Вами, именно с Вами, Николай Николаевич; но слишком много надо говорить. Она до того совпала с моими собственными выводами и убеждениями, что я даже изумляюсь, на иных страницах, сходству выводов; многие из моих мыслей я давно-давно, уже два года, записываю, именно готовя тоже статью, и чуть не под тем же самым заглавием, с точно такою мыслию и выводами. ^* Каково же радостное изумление мое, когда встречаю теперь почти то же самое, что я жаждал осуществить в будущем, уже осуществленным — стройно, гармонически, с необыкновенной силой логики и с тою степенью научного приема, которую я, конечно, несмотря на все усилия мои, не мог бы осуществить никогда. Я до того жажду продолжения этой статьи, что каждый день бегаю на почту и высчитываю все вероятности скорейшего получения «Зари» (и хоть бы по три-то главы печатала редакция вместо двух! Прочтешь две главы и думаешь: целый месяц еще, а пожалуй, и 40 дней! — так как «Заря» все-таки не отличается же аккуратностию выхода, не правда ли?). Потому еще жажду читать эту статью, что сомневаюсь несколько, и со страхом, об окончательном выводе; я всё еще не уверен, что Данилевский укажет в полной силеокончательную сущность русского призвания, которая состоит в разоблачении перед миром русского Христа, миру неведомого и которого начало заключается в нашем родном православии. По-моему, в этом вся сущность нашего будущего цивилизаторства и воскрешения хотя бы всей Европы и вся сущность нашего могучего будущего бытия. Но в одном слове не выскажешься, и я напрасно даже заговорил. Но одно еще выскажу: не может такое строгое, такое русское, такое охранительное и зиждительное направление журнала не иметь успеха и не отозваться радостно в читателях после нашего жалкого, напускного, с раздраженными нервами, одностороннего и бесплодного отрицания.

2-я книжка «Зари» составлена, кроме того, обильно. В ней есть очень хорошие статьи. Приятно видеть книжку.

Но несколько строк в Вашем письме, многоуважаемый Николай Николаевич, на времявесьма удивили меня. Что это Вы пишете — и с такою тоской, с такою видимою грустию, — что статья Ваша не имеет успеха, не понимают,не находят ее любопытною. Да неужели ж Вы, действительно, убеждены были, что все так, тотчас же, и поймут? По-моему, это было бы даже плохою рекомендациею для статьи. Что слишком скоро и быстро понимается, то не совсем прочно. Белинский только в конце своего поприща заслужил известность желаемую, а Григорьев так и умер, ничегопочти не достигнув при жизни. Я привык Вас до того уважать, что считал Вас мудрыми для этого обстоятельства. Сущность дела так тонка, что всегда улетает от большинства; они понимают, когда уже очень разжуют им, а до того им кажется всегда всякая новая мысль не особенно любопытною. И чем проще, чем яснее (то есть чем с большим талантом) она изложена, — тем более и кажется она слишком простоюи ординарною.Ведь это закон-с! Простите меня, но я даже усмехнулся на Ваше очень наивное выражение, что «не понимают люди даже очень смышленые».Да эти-то скорей других и всегда не понимают и даже вредят пониманию других, — и это имеет свои причины, слишком ясные, и, конечно, тоже закон. Но ведь сами же говорите Вы, что за Вас восторженно стоят и Градовский, и Данилевский, что Аксаков к Вам заехал и т. д. ^* Мало Вам этого? Но я все-таки твердо уверен, что в Вас настолько есть самосознания и внутренней потребности движения вперед, что Выне потеряете уважения к своей деятельности и не оставите дела! А то не пугайте, пожалуйста. Вы уйдете — «Заря» распадется. Теперь о делах:личные, денежные обстоятельства мои теперь несколько поисправились присылкою от Каткова, который видимо ценит меня как сотрудника, а я ему за это очень благодарен. Но я до того зануждался, что и эти присланные деньги мне помогли почти только на минуту. Очень скоро я буду опять нуждаться; но поверьте мне, многоуважаемый Николай Николаевич, что не одни деньги, а истинное сочувствие к «Заре» (в котором Вы-то, может быть, сомневаться не будете) возбуждают мое желание в ней участвовать. Несмотря на всё это, я не могу никак принять предложение Кашпирева в том виде, как Вы изобразили в Вашем письме, — именно потому, что это для меня физическиневозможно. Тысяча рублей, да еще с рассрочкой (и первая выдача не сейчас, а сейчас-тои составляет главное), — для меня теперь слишком мало. Согласитесь сами, что заняться вещью, говоря относительно, объемистою, в 10, в 12 листов, — и во всё это время иметь в виду только тысячу рублей, чуть не до сентября, в моем положении слишком недостаточно. Конечно, и прежде, делая такое предложение, я был бы в тех же условиях. Но настоятельная нуждамоя была, месяц назад, ПРИ МОЛЧАНИИ «РУССКОГО ВЕСТНИКА»,до того сильна, что тысяча рублей сейчаси разомимела для меня чрезвычайную ценность. Теперь же мне выгоднее сесть, и сесть как можно скорее, за роман на будущий год в «Русский вестник», который до того времени не оставит меня без денег, да и расставаться с Катковым я никогда не был намерен. Но вот что я могу, в настоящую минуту, представить «Заре» вместо прежнихусловий и в том случае, если все-таки хоть сколько-нибудь оценят мое сотрудничество и предложение мое не будет противуречить видам журнала.

У меня есть один рассказ, весьма небольшой, листа в 2 печатных, может быть, несколько более (в «Заре», может быть, займет листа 3 или даже 3 1/2 ). Этот рассказ я еще думал написать четыре года назад, в год смерти брата, в ответ на слова Ап<оллона> Григорьева, похвалившего мои «Записки из подполья» и сказавшего мне тогда: «Ты в этом роде и пиши». Но это не «Записки из подполья»; это совершенно другое по форме, хотя сущность — та же, моя всегдашняя сущность, если только Вы, Николай Николаевич, признаете и во мне, как у писателя, некоторую свою, особую сущность. Этот рассказ я могу написать очень скоро, так как нет ни одной строчки и ни единого слова, неясного для меня в этом рассказе. Притом же много уже и записано(хотя еще ничего не написано). ^* Этот рассказ я могу кончить и выслать в редакцию гораздо раньше первого сентября (хотя, впрочем, думаю, вам раньше и не надо; не в летних же месяцах будете вы меня печатать!). Одним словом, я могу его выслать даже через двамесяца. И вот всё, чем в нынешнем году я в состоянии принять участие в «Заре», несмотря на всё желание писать туда, где пишете Вы, Данилевский, Градовский и Майков. Но вот при этом мои условия, которые и прошу Вас передать, в ответ на первый ответ, Кашпиреву.

Я прошу, во-первых, СЕЙЧАС вперед — 300 рублей. Из них 125 рублей, немедленно(в случае согласия), прошу Вас, Николай Николаевич, очень — передать Марье Григорьевне Сватковской (адресс я Вам писал в прошлом письме), остальные же 175 рублей выслать мне сюда, во Флоренцию, не более как через месяц от сегодняшнего числа(то есть от 30/18 марта), то есть я бы желал, чтоб к 18-му апреля, нашего стиля,эти 175 руб. были уже здесь у меня. В таком случае я, через два месяца, вышлю повесть и постараюсь не оконфузиться, то есть представить работу по возможности лучше. (Не за деньги же я выдумываю сюжеты; не было бы у меня замышлено рассказа, то я бы и не представлял условий.)

Теперь, Николай Николаевич, не рассердитесь (дружески прошу) за эту условность,за торги т. д. Это вовсе не торг, — это точное и ясное изложение моих обстоятельств, и чем точнее, чем яснее, — тем ведь и лучше в делах. Но я слишком хорошо Вас-то, по крайней мере, знаю, чтоб быть уверенным в Вашем на меня взгляде. Не писали бы Вы мне таких добрых писем, если б не уважали меня до известной степени и как человека, и как литератора. А Ваше мнение я всегда (и во всех наших отношениях) ценил.

Теперь собственно к Вам большущаяпросьба, Николай Николаевич: уведомьте меня о решении Кашпирева, ^* немедленно,по получении письма моего. Это необходимомне крайне, для распределения моих расчетов и, главное, занятий. Если будете заняты, то напишите только хоть несколько уведомляющих строк.

Адресс Марьи Григорьевны Сватковской:

На Песках, напротив Первого Военно-сухопутного госпиталя, по Ярославской улице, дом № 1-й (хозяйке дома), то есть в собственном доме.

До свидания, многоуважаемый и добрейший Николай Николаевич. Ваши письма для меня составляют слишком многое. Анна Григорьевна Вам очень кланяется. А я Вам совершенно преданный

Федор Достоевский.

P. S. Плата за мой лист прежняя, как я уже и писал: 150 руб. с листа печати «Русского вестника». Само собою, что если в повести будет более 2-х листов, то редакция «Зари» доплатит остальное.

P. S. Кто это говорил Вам дурно про мое здоровье: здоровье мое чрезвычайно хорошо, а припадки хоть и продолжаются, но буквальновдвое реже, чем в Петербурге, по крайней мере с переселения в Италию.

140. H. H. Страхову * 6 (18) апреля 1869. Флоренция

Флоренция, 18-е / 6-е апреля.

Благодарен Вам за все Ваши хлопоты весьма, многоуважаемый Николай Николаевич. ^* С Вами удивительно приятно иметь дело уж по одной аккуратности Вашей. И между тем я опять с просьбами к Вам; это даже бессовестно. И потому одного прошу прежде всего: если просьбы мои хотя бы только чуть-чуть затруднительны — бросьте их; главное, не желаю быть Вам в тягость, а, обращаясь к Вам, повинуюсь одной только необходимости.

Приступим же.

1-я просьба:Вы пишете, что в половине апреля будут отправлены ко мне деньги (175), и обещаетесь сами иметь над отправкой наблюдение. Особенно благодарю Вас за это обещание, потому что на точность и аккуратность остальной редакции, не зная ее близко, не могу надеяться. Но вот что: если только возможно — нельзя ли ускорить срок присылки денег хотя бы только пятью или четырьмя днями? Вот в этом просьба. Дело в том, что по домашним обстоятельствам надо мне перебраться из Флоренции. Здесь начинает становиться жарко, климат (летом) нейдет, по отзывам медицины, к положению Анны Григорьевны. К тому же и доктора и его помощницу надо сыскать теперь говорящих на языке понятном и порядочных. Во Франции дорого, а в Германии хорошо, и именно в Дрездене, где уже мы проживали и даже знакомство имеем. ^* Между тем с каждой текущей неделей весь этот переезд становится для жены труднее, хотя ей месяца четыре еще остается, и потому чем скорей, тем лучше. ^* Одним словом, тут много обстоятельств. На днях мы ждем сюда, во Флоренцию, мать Анны Григорьевны и при первой возможности хотим все втроем сняться с якоря и направиться через Венецию в Дрезден. 175 руб. деньги небольшие для такого длинного переезда; а так как у меня и теперь денег нет, то всё это время, до самого отъезда, придется жить в долг, рассчитывая заплатить из ожидаемых же денег. Сделав два дня тому расчет, я ужаснулся, как мало останется, и потому и прошу убедительно, если возможно прислать поскорее, то и прислать, хотя бы даже несколькими днями раньше. Дорого яичко к красному дню. Ну вот — это первая просьба.

2-я просьба— насчет «Зари». Удивительно поздно я ее получаю. По некоторым же признакам (читая иногда в «Голосе») убеждаюсь, что она выходит несколько раньше, чем я получаю. Ждешь, ждешь — мука нестерпимая. Вы не поверите, какая мука ждать! Нельзя ли, Николай Николаевич, получать и мне в свое время? При этом осмеливаюсь прибавить, для разъяснения, что я и в самом начале имел в виду не даромполучать «Зарю», а за те же деньги. Я убежден, что в повести моей будет с пол-листа больше, чем за сколько я получу теперь денег. И потому, при окончательном расчете, пусть редакция вычтет. Ну вот 2-я просьба, но при этом маленькая частность: если, например, в минуту получения этогописьма «Заря» уже вышла, то вышлите мне ее немедленно во Флоренцию, так как еще меня застанете во Флоренции. Если же еще не вышла, то уже и не высылайте во Флоренцию, а по новому адрессу: Allemagne, Saxe, Dresden, poste restante, `a M-r Th'eodore Dostoiewsky.

3-я просьба— щекотливая, но зато если чуть-чуть затруднительна, то бросьте ее без церемонии, то есть если даже чуть-чуть. Именно: я написал сейчас, что убежден, что в повести моей будет хвостик, за который придется редакции мне приплатить. Но кроме того, что стоит «Заря», я бы желал иметь несколько книг, которых я до сих пор еще не читал, а именно: «Окраины России» Самарина ^* и всю «Войну и мир» Толстого. «Войну и мир» я, во-1-х, до сих пор прочел не всю (о 5-м, последнем, томе и говорить нечего), а во-вторых, и что прочел, то порядочно забыл. Итак, если возможно (не торопясь) выслать мне эти две книги, на мой счет,преспокойно взяв их у Базунова в кредит, то есть таким образом, чтоб это никому ничего не стоило и за что я сам рассчитаюсь при расчете. Выслать же прошу по адрессу в Дрезден. Ну вот это третья просьба! Хороша? Видите ли, многоуважаемый Николай Николаевич, если эта просьба заключает в себе хоть каплю неприятности или хлопот, то бросьте ее. Я же потому прошу, что мне читать решительно нечего? Вы вот спрашиваете в письме Вашем, что я читаю. Да Вольтера ^* и Дидро всю зиму и читал. Это, конечно, мне принесло и пользу и удовольствие, но хотелось бы и теперешнего нашего.