Том 16. Фредди Виджен и другие

— Мне необходимо закрепиться в Мэллоу-холле, мистер Коулман. Я намерен развернуть наступательную кампанию. Поскольку это выражение несколько расплывчато, выражусь яснее: я собираюсь ухаживать. Я влюблен, мистер Коулман.

— Что-что?

— И единственная надежда привести дело к счастливой развязке — обосноваться в доме, где работает моя обожаемая, чтобы ежедневно ее видеть и, по возможности, внушить ответное чувство. Вряд ли необходимо объяснять, что предмет моих воздыханий — Айви, — продолжал Гораций, надеясь, что правильно запомнил имя.

Мистер Коулман успокоился. Стало ясно, что гость — не сумасшедший убийца. Счастливо овдовев после нескольких бурных лет брака, он сам не имел ни малейшего желания ухаживать за Айви, поскольку считал женитьбу игрой в наперстки и не рассчитывал со второй попытки сорвать куш. Однако ясность взгляда он не утратил и понимал, что Айви вполне способна увлечь мужчину ладной фигуркой и смазливым личиком в обрамлении густых белокурых волос. Еще он знал, что Айви встречается с сержантом веллингфордской полиции, о чем и сказал, считая своим долгом предупредить о возможных преградах. Гораций ответил, что знает о сопернике, но не намерен воспринимать его всерьез. Сержант — тьфу, деревенский увалень.

— Думаю, что без труда сумею ее отбить, — сказал он, — но для этого мне надо быть на месте. Отсюда маленькая уловка, которую я выдумал.

— И вы хотите, чтобы я заявил об уходе.

— Вот именно.

— Я должен предупредить за месяц.

— Но не когда ваш отец лежит на смертном одре. Уверен, в этом случае мистер Бонд разрешит вам уехать незамедлительно.

— Возможно.

— Всенепременно. И потом, вы же не увольняетесь. Ему придется промучиться без вас лишь некоторое время — скажем, несколько недель.

Мистер Коулман выпустил облако дыма. Глаза его сузились. При обсуждении серьезной сделки всегда наступает такой момент.

— И что, — спросил он, — я получу взамен? Гораций ждал этого вопроса.

— Десять фунтов? — предложил он.

Коулман улыбнулся как человек, услышавший забавную шутку.

— Двадцать?

Снова улыбка.

Чувствуя, что его бережливая душа завязывается морским узлом, Гораций сказал:

— Пятьдесят?

Казалось бы, такая щедрость должна была произвести на Коулмана впечатление, но тот лишь скривился.

— Так я и поверил.

— Во что?

— В то, что у вас есть пятьдесят фунтов.

— Думаете, нет?

— Уверен.

— Вот как? — оскорбился Гораций. — Так позвольте сказать, что сегодня я выиграл на бегах сто фунтов и все они при мне.

— На том и сойдемся, — сказал Коулман с довольным видом человека, нашедшего взаимоприемлемое решение. — Сто будет в самый раз.

Слишком поздно Гораций понял, что собеседник хитростью выманил у него неосторожное признание. Безумием было посвящать Коулмана в тайну своего богатства. Короче, он поддался соблазну, от которого столько предостерегал ребят, — соблазну похваляться деньгами.

Разумеется, он мог изменить планы и вернуться домой ни с чем, однако рассказ Ады воспламенил его до такой степени, что отступить было невозможно. Кроме того, это значило бы подвести ребят. Разумеется, они не посвящены в новый проект и не разочаруются, однако на его совести тяжким грузом будет лежать мысль, что он по скупости лишил их возможных доходов. Разумеется, больно расстаться со ста фунтами, но деньги будут потрачены не зря, если в итоге ему не стыдно будет смотреть ребятам в лицо.

Он вздохнул. Другая сторона ожидала решения, и тянуть не имело смысла. Гораций вытащил искомую сумму, и Коулман спрятал деньги в задний карман брюк.

— Посидите тут, пока я ему скажу, — произнес он.

— Как вы объясните, что я оказался здесь с вестями о вашем отце?

— Не подумал.

— Всегда обо всем думайте. Лучше сказать, что я — ваш двоюродный брат.

— Или родной?

— Двоюродный. Для родных мы недостаточно схожи.

Гораций всегда был внимателен к мелочам. И впрямь, Юстас Коулман не дотягивал до его высоких стандартов, будучи щуплым и без единой залысины.

Через несколько минут Коулман вернулся и сообщил, что человеколюбивый хозяин не только не возражает против смены мажордома, но и выражает всяческое сочувствие.

— Разумеется, он хочет вас увидеть.

— Естественно, — сказал Гораций. Он и сам не согласился бы на другой вариант. Все приличия должны быть соблюдены.

Гораций и Майк произвели друг на друга приятное впечатление, особенно Гораций на Майка. Если управляющего банком и тяготили какие-то заботы, они не помешали ему с ходу распознать идеального дворецкого.

— Кажется, Коулман не сказал, как вас зовут.

— Эпплби, сэр.

— Вы — его двоюродный брат?

— Да, сэр.

— Спасибо, что вызвались помочь. Сочувствую вашему дядюшке.

— Печальная история, сэр.

— Я так понимаю, он совсем плох?

— Его состояние вызывает худшие опасения.

— Хорошо, что вы оказались свободны. Можете приехать сразу?

— Как только заберу веши, сэр. Они у меня дома, в одном из лондонских предместий. И рекомендации.

— Да ладно.

— Я предпочел бы, сэр, чтобы вы их посмотрели. — Гораций по праву гордился своими рекомендациями. — Я привезу их с собой. Последний раз я служил у сэра Руперта и леди Финч в Шропшире. Сэр Руперт был так добр, что отозвался о моих услугах в самых восторженных выражениях.

— Отлично. Финч, говорите? В Шропшире?

— Нортон-корт, сэр. Недалеко от Бриднорта.

— Это там была крупная кража?

— Да, сэр, и как раз во время моего пребывания. Полиция считает, что действовал вор-форточник.

— Так, наверное, и есть.

— Я уверен, сэр. Этим негодяям ничего не стоит вскарабкаться по внешней стене здания. Отрадно сознавать, что все драгоценности были застрахованы. В таком случае, я забираю веши и вернусь завтра.

Гораций вышел из кабинета очень довольный. Мысль об утраченных ста фунтах по-прежнему жалила, как змея, но он был человек практичный и понимал, что, не вкладывая, не заработаешь. Просто не хотелось бы вкладывать так много, и мысли его на пути через холл были мстительны. Горация порадовала бы весть, что Юстас Коулман, спеша положить в банк сто фунтов, поскользнулся на банановой кожуре и вывихнул ногу

Он как раз собирался свернуть в буфетную, свою новую штаб-квартиру, когда изумленный голос окликнул его сзади.

— Эпплби! — сказал голос.

2

Гораций несколько испугался. Его душевное равновесие отнюдь не восстановилось, когда, развернувшись, он узнал в говорящей мисс Уиллард, которая работала в Нортон-корте сиделкой, когда он состоял там в ранге дворецкого. Менее всего он нуждался в знакомцах из недавнего прошлого.

Однако суровое ремесло приучило Горация носить личину. Ничуть не выказав внутреннего смятения, он сказал: