Том 1

Александр поднял чашу к небу, где за надвигавшимися темными тучами быстро потухали звезды, и произнес молитву Гелиосу, [131] плеснув из чаши на пол. Греки и македонцы запели любимую застольную песню Анакреона:

Благовонными венками Увенчавши кудри наши, Мы с веселою улыбкой Пьем вино из полной чаши…

Когда кончили песнь и ударили чашей о чашу, базилевс спросил:

131

Гелиос — бог солнца.

— Где же обещанный воин-певец? Где его песня, воспевающая мои походы?

Все затихли. В глубоких сумерках ночи мягкий, бархатный голос запел:

Красные гребни на шлемах Сорваны в битве мечами. Дева, танцуй, изгибайся, Как в трепете первой любви! Царь Александр Великий, Славной победой венчанный, Шумно пирует с нами, Смотрит на танцы твои. Разбиты врагов колесницы С ножами на спицах колес, Конница камнем с утеса Низринулась на врага. Кто направлял средь битвы Молнией властной десницы Неумолимый, как рок, Удар золотых фаланг?.. Оружье, слонов, колесницы Отбил Александр-победитель И много красивых коней, И белых, как мрамор, жен, И резную шкатулку из золота С янтарем и жемчужными нитями; Раскрывал ее черный нубиец Не остывшим от крови ножом. И сказал базилевс: «Хорошо Вы сегодня сражались, отвагой горя! Возьмите все золото, стройных жен, Жемчуг весь, все оружье, Все куски янтаря, Дворцы четырех столиц И двадцать персидских сатрапий!.. Я первый средь вас. Да здравствует молодость! Любовь друзей дороже наград. Одну лишь пустую шкатулку из золота Я возьму и поставлю в тени шатра. [132] Запах крови плеснул по багровым долинам, Звон победы в закат подымали щиты, Когда песен Гомера свиток длинный Положил базилевс между стен золотых. И сны прилетели к царю Из шкатулки, его изголовья, — В ней таились Гомеровы звонкие песни, Как стоны отточенной стали. Выплывали герои Гомера В золоте мутной крови, В багровом дыму Гавгамелы И в огнях ниневийских развалин. В синем сумраке стелется дым благовоний, На стройных треножниках меркнут огни, Но вечно пылают сердца наших воинов, — Царь Александр среди них! Губы омочим в янтарном вине, Растопчем доспехи вражьи! В дрожащем сиянье смолистых огней Сдвинем тяжелые чаши! [133]

132

После знаменитого сражения при Гавгамелах, в котором шестидесятитысячная армия Александра разбила полумиллионное войско персов, Александр отдал воинам всю захваченную добычу, а себе взял золотую шкатулку царя Дария, в которую он положил свою любимую рукопись — поэму Гомера «Илиада», и после всегда хранил эту шкатулку в своем изголовье.

133

Стихи А. Петрова.

Все заплескали в ладоши и закричали:

— Прекрасно! Да живет наш базилевс, равный героям Гомера! Да покроет он новой славой наши мечи! Нет, Александр выше героев Гомера!

— Подойди ко мне, юноша! — сказал базилевс.

Аристоник подошел к нему; его лицо было бледно, и капли холодного пота блестели на лбу. Как воин, он неподвижно вытянулся перед Александром.

— Откуда ты родом?

— Я фиванец, из Беотии.

Александр резко приподнялся и недоверчиво взглянул на Аристоника. Все затихли, вспомнив, что Александр разрушил до основания город Фивы, сровнял с землей каменные стены и продал в рабство тридцать тысяч защитников города. Но юноша стоял прямо и открыто смотрел в лицо базилевсу.

— Как ты остался жив?

— Во время взятия Фив я был на берегу моря, и меня не коснулся твой гнев.

— Что же, хотели бы вы, чтобы Фиванские стены были снова восстановлены?

Аристоник опустил голову, видимо колеблясь, и затем сказал:

— Если бы Фивы были восстановлены, то мы бы всегда боялись, что снова явится Александр и возьмет их.

Александр улыбнулся, одобрительно тряхнул кудрями и обвел взглядом окружающих.

Ближайшие гости шептали, желая, чтобы базилевс их услышал:

— Юноша достоин похвалы! Как базилевс милостив к фиванцу!

— Ты унаследовал дар песен вашего великого соотечественника, фиванца Пиндара, [134] — сказал ласково Александр. — Я тебя оставляю в моей свите. Ты будешь петь, когда я позову тебя. В награду возьми этот подарок! — И Александр протянул юноше свой золотой кубок, наполненный вином.

Аристоник поднял кубок к небу, плеснул несколько капель на ковер в честь богов и выпил вино, не спуская глаз с базилевса. Повернувшись по-военному, он отошел четкими шагами и скрылся в группе эфебов.

134

Пиндар — знаменитый греческий лирический поэт.

Александр начал вести разговор с послом Карфагена.

— Наш город богатейший из всех городов Внутреннего моря, — говорил финикиянин. — Мои шофеты [135] уже давно вели тайные переговоры с царем Персии о заключении крепкого союза. Персия — сильнейшая держава на суше; финикийские корабли — самые многочисленные и сильные на море. Если бы вольный город Карфаген и могущественная Персия заключили крепкий союз, то власть этого союза распространилась бы до самых последних пределов земли. Теперь поднимает голову дерзкий Рим. Римляне хотят наложить руку на Грецию и Македонию. Почему не соединить силы твои, великий царь, и вольного, всемогущего своим богатством Карфагена? Почему не заключить союза двух сильнейших в мире государств?

135

Шофетами назывались два выборных правителя Карфагенской республики.

На левом краю стола македонцы, сидевшие близ Филоты, обменивались насмешливыми фразами:

— Лесть — самое верное оружие.

— Особенно у Александра!

— После битвы при Гавгамелах из захваченной добычи он ничего не взял себе, это верно, но зато уж в Персеполисе он не постеснялся и отослал матери в Пеллу тридцать пять тысяч мулов и пять тысяч верблюдов, нагруженных золотом и серебром.

— Разве управление сатрапиями он раздал своим товарищам по мечу? О нет! Ими он пренебрегает! Всюду начальниками он посадил персов.

— Мы для него захватывали царство за царством, а награда нам — тяжелые раны и отправка, как ненужных калек, на родину.

— Теперь мы, благородные этэры, даже редко видим Александра, а должны сперва кланяться персидскому евнуху, чтобы он нас пропустил к нему, нашему бывшему товарищу.

— А для чего он позорится, натягивая широкие персидские шаровары и варварскую одежду?

Музыканты снова затянули пронзительную мелодию, любимую песнь бывшего царя царей Дария. Свистели сиринги, заливались свирели, гудели трубы и глухо рокотали бубны.

СКИФ И ЭЛЛИН

Тогда в темном небе над пировавшими загорелись два факела и осветили худенькую девушку, сильно набеленную, в пестрой короткой тунике с золотыми блестками. Покачивая факелами в вытянутых руках, она как будто плыла в воздухе. Когда акробатка дошла до середины террасы, сбоку вспыхнули еще два факела, и небольшая обезьяна осторожно пошла по канату на задних лапах, покачиваясь и подражая девушке.

Громкий хохот раздался на верхней террасе, и все заметили высокого неуклюжего юношу в греческом хитоне, который показывал пальцем на обезьяну, приседал и задыхался от смеха. Его хохот заразил всех, прокатился по всем террасам и отозвался внизу, во дворе, где толпились воины.

— Кто это так громко смеется? — спросил базилевс. — Мне его лицо немного знакомо.

— Это скиф, молодой сакский князь Сколот, — сказал подошедший эфеб. — Ты вчера приказал вывести его из подвала, вымыть, переодеть и привести к тебе.

— Дай ему вина и приласкай. Я буду сегодня говорить с ним.

Девушка на канате остановилась над пирующими, ловко подбрасывая горящие факелы и снова ловя их за ручки. Снизу взлетели один за другим еще четыре горящих факела, и акробатка искусно ловила их, продолжая подбрасывать, так что над нею образовался пылающий венок из вертящихся огней.

Все затихли, опасаясь за девушку, стоявшую одной ногой на канате, высоко над всеми.

— Такова слава Александра! — прозвучал чей-то голос.

Некоторые узнали голос философа Каллисфена.

Девушка напрягала все силы, чтобы сохранить равновесие и ловить факелы. Туго натянутый канат дрожал, обезьяна сорвалась и, уронив факелы, повисла, уцепившись всеми четырьмя лапами.

Факелы, рассыпая искры, один за другим стали падать вниз, где их ловил старик в высоком красном колпаке и длинной одежде, обшитой золотыми звездами. Девушка, оставшись с двумя горящими факелами, прошла до конца каната и остановилась, приветствуя зрителей рукой. Обезьяна пробралась по канату к девушке и вскарабкалась к ней на плечо. Оба факела, вертясь, полетели вниз. Девушка с обезьянкой исчезла во мраке.