Том 2. Два брата. Василий Иванович

За обедом, весьма обильным и вкусным, — Марья Степановна просила повара постараться и нарочно заказала любимые Николаем блюда, — Николай говорил почти один. Он был особенно в ударе и говорил хорошо. Общее внимание и присутствие Леночки еще более возбуждали его. Он рассказывал о петербургской жизни, вспоминал профессоров, живо передал, какое впечатление произвели на него два известные писателя, с которыми он познакомился благодаря своей статье, обратившей внимание, и очаровал всех своей образной речью и меткими, полными ума, характеристиками. Когда зашла речь о будущей его деятельности, он еще более одушевился. Искренностью и горячим, бьющим ключом чувством звучали его слова, когда он говорил об обязанностях честного человека служить своему народу. Его до глубины сердца возмущала всякая подлость, лицемерие и неправда. Глаза его в это время зажигались ярким огоньком, придавая его привлекательной физиономии еще большую привлекательность.

Старик слушал сына, тихо улыбаясь, умиленный и радостный. «В Коле положительно ораторские способности! — мелькнуло у него в голове. — Он так превосходно говорит!» Мать восторженно любовалась сыном, сияя своей кроткой улыбкой. Елена жадно слушала, поднимая по временам глаза на оживленное, открытое лицо молодого человека, и даже Вася как-то замер под обаянием горячих речей брата.

Обед тянулся долго. Когда наконец Дарья принесла бутылку шампанского, старик сам откупорил ее, разлил искристую влагу по бокалам, поднялся и несколько торжественно проговорил:

— Ну, господа, поздравим нашего дорогого гостя с окончанием курса! Пожелаем ему остаться навсегда верным идеалам добра и гуманности, горячим, честным бойцом за правду. Я надеюсь, что ему не придется краснеть перед собой никогда!

Взволнованный Николай подошел к отцу. Слезы навернулись у него на глазах. Он горячо поцеловал старика и проговорил:

— Если кто научил меня любить правду, так это ты, папа!

— Будь же счастлив, мой мальчик! Будь счастлив, дорогой мой! — повторил старик дрожащим от волнения и чувства голосом.

Все горячо поздравили Николая.

Марья Степановна прослезилась от умиления. Вася подошел к брату, поцеловался с ним и как-то восторженно, немного конфузясь, прошептал тихим, нежным голосом:

— Славный ты, Коля!..

А Леночка не сказала никакого приветствия. Она только крепко пожала руку молодому человеку, чокаясь бокалом, и после этого вся притихла.

Счастливый, радостный, умиленный, принимал Николай горячие приветствия своих близких. Лицо его горело смелой уверенностью молодости. Ему было в эти минуты так хорошо, что хотелось всех обнять и расцеловать. Все люди казались ему славными и добрыми, а сам он, переполненный надежд и веры в себя, чувствовал тот избыток молодой силы, который в молодости заставляет высоко поднимать голову и горячо верить, что для нее в жизни нет препятствий, которых бы нельзя преодолеть. Стоит только захотеть — и можно горы двинуть во имя правды и добра. В эту минуту никакой подвиг не казался ему страшным. Он готов был совершить его тотчас же.

— А что же няни нет? Надо, чтобы и она выпила! — заметил Николай.

Он налил бокал и пошел к няне.

Старуха сидела в своей крошечной комнатке за чулком, когда вошел молодой человек.

— Няня… выпей… поздравь меня…

— Родной, и меня вспомнил!

Она взяла дрожащей, иссохшей рукой бокал из рук Николая, осушила его залпом и проговорила:

— Будь здоров, Коля. Да хранит тебя царица небесная, моего голубчика!

Молодой человек расцеловал старушку. Заметив в коридоре повара Петра, тоже желавшего поздравить барина, он подошел к нему и, в ответ на приветствие Петра, к некоторому его изумлению, крепко пожал не совсем опрятную руку и возвратился в столовую.

Чай подали на террасу в сад. Все долго сидели за чаем, не замечая, как идет время…

VI

Под вечер пошли гулять.

— Прежде осмотрим наши владения, Николай. Ведь ты два года здесь не был! — проговорил Иван Андреевич.

— Осмотрим наши владения, папа! Осматривать их, я думаю, недолго. Наши владения не велики!

— Не очень обширны! — засмеялся отец.

Николай весело заглянул в пустой амбар; побывал в людской, где старая стряпуха с слезящимися глазами и седой косицей, вылезавшей из-под платка, радушно приветствовала господ; потрепал на конюшне старого «Ваську», выпил стакан молока на скотном дворе и познакомился на мельнице с новым мельником. Он с удовольствием осматривал знакомые родные уголки, где протекла большая часть его жизни; все привлекало его, все как будто получало новую прелесть. Полной грудью, чувствуя себя необыкновенно счастливым, вдыхал он чудный воздух деревни и внимательно слушал, когда отец пустился было объяснять сыну, как идет хозяйство. Старик, впрочем, часто путался. Николай очень хорошо видел, что отец за эти два года не изменился и так же плох по хозяйству, как и прежде. Марья Степановна подоспела на выручку и толково объяснила, сколько у них под запашкой земли, сколько накашивается сена, сколько скота и т. п.

— Мама по-старому хозяйничает?

— Мама! Она у нас молодец на все руки. Если б не мать, то совсем бы скверно. Я, ты знаешь, плохой хозяин! — проговорил Иван Андреевич.

— Некогда тебе этими мелочами заниматься! — вставила Марья Степановна.

Старик весело подмигнул Николаю и засмеялся.

— Хороши «мелочи»!.. Она у нас с зари на ногах. Просто не способный я для хозяйства человек… Так только посматриваю себе, а мать, спасибо ей, всю эту обузу на себе несет!

Оказалось, что дела идут неважно, несмотря на энергию и старания Марьи Степановны. Имение не дает почти никакого дохода. Приходится трогать лес или проживать небольшой капитал, бывший у Вязниковых.

— Почти весь и прожили! — угрюмо проговорил Иван Андреевич.

— У всех, Коля, плохо дела идут! — как бы оправдывалась мать. — Все жалуются. Жизнь дорога.

— Только и хорошо, Коля, тем, кто совести не знает, — прибавил Иван Андреевич. — Оно, пожалуй, можно мужикам землю сдать по хорошей цене — мужики дадут! — усмехнулся отец. — Вот у Кривошейнова доходы большие!

Николай с каким-то восторгом взглядывал то на отца, то на мать.

«Какие они у меня хорошие!» — думалось ему.

— Ничего, проживем! — весело воскликнул Николай. — Теперь и я на ногах!

С мельницы повернули в деревню. Деревня была с виду неказиста. Тесным рядом ютились одна подле другой почерневшие избы по бокам широкой улицы. На улице возились в грязных рубашонках чумазые ребятишки. У завалин сидели старухи, греясь, как черепахи, на солнышке. Народ не возвращался еще с поля. Иван Андреевич с Николаем зашли в одну избу. Их так и обдало спертым, прокислым запахом. На скамье совсем ветхий старик плел лапоть. При входе гостей он пристально взглянул старыми слезящимися глазами и не сразу узнал господ.

— Здорово, Парфен Афанасьевич!.. — проговорил Иван Андреевич. — Вот сына старшего привел. Сегодня только приехал.

Николай подошел к старику и протянул ему руку.

— Не узнаешь разве, Парфен Афанасьевич?

— Как не узнать!.. Здравствуй, Николай Иванович, здравствуй! Бог тебе в помочь. Ничего… парень славный, чистый парень! — прошамкал он, присматриваясь к молодому человеку.

— Как здоровье? — спрашивал Иван Андреевич. — Ты, слышал я, хворал?

— Еще земля носит, Иван Андреевич, носит еще!.. Ноги вот одолели… не могу владать ногами, а то слава тебе господи. Спасибо барышне — мазью мажет. Быдто и легче. Не забывает больного.

С минуту они побыли в избе и вышли.

— Бедность, как посмотрю! — проговорил Николай.

— Неурожаи все были!..

— Плохо живут, по-старому?..

— Скверно.

— И все на бога надеются?..

Старик промолчал.

— Какая это барышня к старику ходит?