Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф
Шрифт:
В зале раздался тяжелый вздох.
— Да, дорогие товарищи, именно в историческом аспекте. Как нам известно, институт страхкасс ведет свое начало из глубины седой древности. Еще во время всемирного потопа, по дошедшим до нас протоколам, на ковчеге имелась страхкасса, которая…
— Никакого всемирного потопа не было. Это опиум и выдумка попов!
— Не скажите, товарищи! Смотря через какой аспект посмотреть. И очень даже просто, что всемирный потоп действительно имел место… Итак, на ковчеге определенно имелось отделение госстраха, и товарищ Ной был не кто иной, как заведующий этим отделением. Пока, конечно,
— Ближе к Рязани! К черту историю!
— Сейчас, товарищи… Я уже подхожу к истории возникновения и развития страхкасс в Древнем Египте и Вавилоне, а оттуда уже рукой подать и до страхкасс Древнего Рима и Греции.
В зале раздался мелодичный храп.
— Итак, товарищи, при постройке небезызвестной Вавилонской башни, как об этом свидетельствуют неопровержимые оправдательные документы, определенно имелась страхкасса, которая обслуживала более трех тысяч строительных рабочих, принимавших участие в постройке вышеупомянутого сооружения. Пока, конечно, велись работы, дела страхкассы шли недурно. Отчисления поступали аккуратно. Отчетность велась образцово. Даже в местной стенной газете…
— Ближе к де-е-лу! Не мучь ты нас!
— Одним словом, все было честь по чести, пока в один прекрасный день предприятие не лопнуло. Тогда рабочие повалили в вавилонскую страхкассу, требуя компенсации за две недели. А заведующий страхкассой довольно нагло им заявляет: так и так, мол, извините, от волнения я лишился языка и не могу с вами разговаривать, поворачивайте. И в спешном порядке растратил страхкассовые денежки. Что тут поднялось! Скандал ужасный! Однако показательного процесса удалось избежать. С тех пор так и говорят: столпотворение вавилонское!
Аудитория редела. Многие тихо плакали.
— Теперь, товарищи, перехожу к Древнему Риму. Страхкассы Древнего Рима отличались своим благоустройством и хорошей отчетностью. Еще в книжке небезызвестного Марка Аврелия…
Люди, как сонные мухи, выползали из помещения, но докладчик не унимался:
— История развития страхкасс в империалистических странах не может не служить наглядной иллюстрацией…
Густой храп несся из зала. А докладчик заливался, как соловей:
— Еще во время Великой французской революции страхкассы играли видную роль в деле…
Так и не удалось рязанцам услышать насчет своей родной рязанской страхкассы. В исторический аспект, видать, не влезла матушка-Рязань — кишка тонка!
Учитесь, товарищи докладчики, учитесь! Берите пример, старайтесь!
1926
Дорогу покойникам! *
Товарищ
Коровкин, бывший председатель учкпрофсоюза станции Данилов, был во всех отношениях образцовым работником: выстроил клуб, отремонтировал 300 вагонов, открыл школу фабзавуча.И все это в невероятно тяжелых условиях 1920–1922 годов.
И общее собрание 3 апреля 1922 года постановило:
«В день открытия клуба вывесить портрет товарища Коровкина на все время существования клуба».
Такое же решение было принято позднее на торжественном заседании при открытии клуба, в присутствии 800 человек рабочих и служащих.
Портрет товарища Коровкина был повешен в клубе на почетном месте.
Правильно? Правильно.
Как будто на этом все и должно было кончиться.
Однако нет. Не так-то просто. Шалишь! И тут-то, собственно, и начинается самая волынка.
Спустя некоторое время после того, как портрет товарища Коровкина был вывешен в клубе, секретарь укома города Данилова сказал заведующему клубом:
— Портрет надо снять! Живых увековечивать ни к чему.
А, как известно, в провинции положено по штату: раз секретарь укома сказал, так тому и быть, перечить нельзя. Исполнять — и никаких. Планида, значит, такая.
И портрет товарища Коровкина был снят.
И вот уже более полутора лет неумолимый секретарь укома, несмотря на неоднократные просьбы, не разрешает повесить портрет обратно.
В полном смысле слова — не человек, а камень.
— Товарищ секретарь, разрешите повесить портрет товарища Коровкина!
— Нельзя.
— Почему же нельзя?
— Нельзя потому, что товарищ Коровкин жив.
— И очень хорошо, что жив. Пусть еще сто лет живет на пользу республике.
— Не возражаю. Пусть живет.
— А портрет?
— А портрет — нельзя.
— Почему же все-таки нельзя?
— Нельзя. Не полагается.
— Чудак вы человек. Посудите сами. Взываю, товарищ, к вашей логике: создал товарищ Коровкин в самых неблагоприятных условиях школу фабзавуча или не создал?
— Создал.
— Так, хорошо. Героический это поступок или не героический, если принять во внимание обстановку, при которой была создана школа?
— Героический.
— Так-с. Значит, товарищ Коровкин герой?
— Герой.
— Ладно. Теперь дальше. Подал товарищ Коровкин пример личной энергии и мужества в деле выпуска более трехсот вагонов и нескольких паровозов при проведении в жизнь выброшенного им лозунга «Ремонт паровозов и вагонов силами профактива»? И если подал, то является ли это примером героического поступка?
— Является.
— Значит, Коровкин опять выходит героем?
— Выходит, что герой.
— Так. А клуб Коровкин построил?
— Построил.
— Хороший клуб построил Коровкин?
— Очень хороший.
— Принес ли этим Коровкян пользу рабочему классу?
— Принес.
— Значит, сделаем вывод: дважды герой товарищ Коровкин принес пользу рабочему классу… Согласны?
— Согласен. Герой Коровкин принес пользу рабочему классу.
— Вот и хорошо. Теперь дальше: заслужил герой труда товарищ Коровкин, чтобы его портрет висел в построенном его силами клубе?
— Заслужил.
— Ну вот, мы наконец договорились! Значит, повесить товарища Коровкина в клубе можно?