Том 2. Пьесы 1856-1861

Перешивкина. Не то что скупа, а расчетлива, хозяйка хорошая. Теперича приданое, которое за ней дадено, значит, все при ней состоит. Одних денег полтораста тысяч.

Поль. Полтораста тысяч!

Перешивкина. Сама, сама видела, все эти билеты у нее в шкатулке видела; при мне считала. Только вы лучше велите мне, дуре, замолчать. Ведь язык без костей, пожалуй, мели, что хочешь. Хоть она для меня женщина и добрая, а вы все-таки мне дороже ее. Бог с ней! За что же я вас буду напрасно в гнев вводить!

Прежнева и Поль. Ничего, говори, говори!

Перешивкина. Коли приказываете, так буду говорить. Вот матушка барыня, так сказать, по-нашему, по-женски: дело молодое, другой год вдовеет… ну, вот она… И не то чтобы лгу: я на себя и греха этого не возьму. Я всегда вашим добром довольна. Могу ли я это забыть! Конечно, мы люди маленькие, а добра не забываем, и завсегда, чем могу, услужить…

Поль (махнув рукой). Ну!

Прежнева. Да ты продолжай!

Перешивкина. Слушаю, матушка. Вот она у вас тут по соседству живет. Налево белый каменный дом; Павел Петрович часто мимо ходит.

Прежнева. Ну, так что ж?

Перешивкина (на ухо). Влюбилась.

Прежнева. Что?

Перешивкина (громче). Влюбилась. Ей-богу!.. Да.

Прежнева (смеется). Да что ж тут удивительного? Ты глупа, душа моя! Еще бы в него-то не влюбиться! Вот редкость!

Перешивкина. Ну, само собой, барыня; да ведь с деньгами.

Поль (поет). La donna e mobile…

Перешивкина. Я, говорит, влюблена, Устинья Филимоновна. — В кого, говорю, матушка, в кого? — А вот посмотри, сейчас пройдет. — Я гляжу в окно-то, а Павел Петрович и идет; а она мне и говорит: вот он. Я так и ахнула!

Поль (поет). La donna e mobile…

Перешивкина. Конечно, надо Павлу Петровичу самому посмотреть: понравится ли еще. Ну, да коли сомнение имеете, можно и в Опекунском справиться, билеты-то все именные. Отчего же не справиться? Любовь любовью, а деньги деньгами. Ведь это дело вечное.

Поль (подходит к матери). Maman, я иду гулять.

Прежнева. Прощай, мой друг! (Целует его в лоб.)

Поль (тихо). Хлопочите. (Уходит.)

Прежнева. Вот видишь ли, милая Устинья Филимоновна, не велика радость для моего Поля, что какая-то мадам Асламевич в него влюбилась… Однако, если он ее увидит, может быть, она ему и понравится… Я, конечно, с своей стороны, не буду препятствовать ему, хоть она и из купеческого звания… Мне только был бы он счастлив… (Встает.)Пойдем, я велю тебя чаем напоить… Только ты уж веди себя поумнее.

Перешивкина. Матушка, я по гроб жизни…

Уходят.

Картина вторая

ЛИЦА:

Карп Карпович Толстогораздов, купец, седой, низенький, толстый.

Улита Никитишна, жена его, пожилая женщина, без особых примет.

Серафима Карповна, дочь Толстогораздова, вдова, высокого роста, худощава, необыкновенной красоты. Походка и движения институтки. Часто задумывается, вздыхает и поднимает глаза к небу, когда говорит о любви; то же делает, когда про себя считает деньги, а иногда и просто без всякой причины.

Матрена, горничная, дальняя родственница Толстогораздовых. Молодая девка, полная, тело мраморной белизны, щеки румяные, глаза и брови черные. Ходит в шубе, рубашке с кисейными рукавами, в косе ленты.

1-й кучер, Толстогораздова.

2-й кучер, Серафимы Карповны.

Двор. Направо галлерея дома, на заднем плане сад; налево надворное строение; две двери: одна на погреб, другая на сенник.

I

На дворе. 1-й кучер сидит на приступке у погребицы. Матрена входит.

1-й кучер (поет тонким голосом).

Прежде жил я, мальчик, веселился, Но имел свой капитал. Капиталу, мальчик, я решился, Во неволю жить попал.

Матрена. Хозяева проснулись. Ты бы, Иваныч, самовар-то втащил.

1-й кучер. А ты что за барыня? Промнись! Ишь жиру-то нагуляла; не уколупнешь нигде, точно на наковальне молотками сколочена. (Поет.)

И какова, братцы, неволя? Да кто знает про нее?

Матрена. Позавидовал ты моему жиру. У самого рыло-то уж лопнуть хочет. Неси, что ли, говорят тебе.

1-й кучер. Приходи завтра! (Поет.)

Какова, братцы, неволя? Да кто знает про нее?

Матрена. Дай срок, я вот Улите Никитишне скажу, что ты ничего не делаешь, никогда тебя ничего не допросишься.

1-й кучер. Я кучер, понимаешь ты это? Я свое дело правлю. А ты что? Типун-дворянка! Тонко ходите, чулки отморозите! Значит, ты его (показывая на самовар)и волоки.

Матрена. Да ведь в нем пудов пять будет, где ж девке его стащить!

1-й кучер. Опять-таки это до меня не касающее.

Матрена. Стыда-то в тебе ничего нет, бесстыжие твои глаза! Хоть надорвись девка, тебе все равно. (Поднимает самовар, всем корпусом отваливается назад и, загнув голову на сторону от пару, идет к галлерее.)

1-й кучер (вслед ей). Не балуй в серьгах, позолота сойдет!

Матрена (входя на крыльцо, оборачивается). Ругатель! (Ставит на стол самовар.)

1-й кучер (поет).

Какова, братцы, неволя? Да кто знает про нее?

На галлерею выходят Карп Карпыч и Улита Никитишна. Кучер замолкает и уходит.