Том 2. Повести

На колокольне деревушки прозвучал колокол.

— Смотри-ка, здесь уже к мессе звонят!

— Но это еще только в первый раз! — успокоил женщин Коряк, повернувшись к ним лицом. (Красивый кучер из него получился — в синем, с красной шнуровкой, доломане и шляпе со страусовым пером.)

В ручье, что, петляя, струился рядом с дорогой, купались, брызгались в воде голые ребятишки. Одежда их — маленькие девичьи юбочки и такие же крошечные мальчишечьи жилетки с медными пуговками и шляпы — маленькими кучками там и сям лежала под кустами. Тут же на берегу сидела старая женщина, поджидая детишек и то и дело торопила их:

— Да вылазьте же вы, бездельники! Застудитесь!

Один мальчонка выскочил из воды, и она принялась одевать его.

— Умная старушка, должно быть, — задумчиво сказала Вуца.

— Почему ты думаешь, дочка? — полюбопытствовал Рошто.

— Знает, кому какую одежонку дать. А я вот никак в толк не возьму, как она их только отличает: который мальчик, которая девочка.

Тут все ее спутники захохотали. Даже возница и тот повернулся на козлах и залился довольным смехом. А господин Рошто, покачав головой, воскликнул:

— Какая же ты еще глупышка! А туда же, замуж! Кто уж вашу женскую породу разберет! Мне вас не понять!

ГЛАВА V «Холостяцкий замок»

Королевский дворец в Варпалоте с его могучими воротами, монументальными арками и гордыми башнями высился на том же самом холме, где и поныне стоит почерневший от времени замок. При жизни Матяша это здание выглядело иначе, являя собой странное сочетание готического и романского стилей. Но с тех пор время успело расправиться с ним. Каменщики, уже при новых хозяевах восстанавливавшие замок, придали ему совсем иной облик — отделав его, по обычаям своего времени, в стиле барокко. Таким образом старинный замок исчез окончательно, хотя говорят, что под облицовкой стены остались прежние, старинные.

Да что толку? Ведь если умрет какая-нибудь девушка, а другая наденет ее юбки, первой девушки все равно уже нет больше в живых…

Итак, увеселительный дворец Матяша исчез, а ворон с кольцом в клюве, красовавшийся когда-то на фронтоне замка *, теперь живой кружит над ним. Да, многое с тех пор переменилось! Даже величественный лес Баконь отодвинулся, обращенный в бегство армией лесорубов. О Матяше напоминает разве что какая-нибудь пряжка или шпора, случайно выкопанная в саду, или старинная медная пуговица вдруг блеснет из земли. Может быть, это одна из тех, что когда-то красовалась на жилетке Анны Гергей? Вон в уголке заброшенного сада из земли пробились прутики орешника. Как знать, не его ли пращуры в пятисотом колене дали те самые розги, которыми Матяш грозил когда-то своему повару (как это в песне поется: «Хороша Варпалота, да щедры на розги там») за то, что тот подал на королевский стол щуку без печенки: воровство, дошедшее до наших дней, существовало уже и тогда. Не смогли одолеть его ни время, ни каменщики, ни лесорубы!

Между прочим, весьма печально, что летописи ни единым словом не обмолвились о «подвигах» крупных вельмож, которые без зазрения совести крали и при Матяше, и после него и обобрали до нитки не только бедный наш народ, но и самого короля, как это случилось с Владиславом Добрым, — все это так и истлело под покровом тайны. А вот о том, как бедный повар Андраш Погра пустил на сторону печень одной-единственной щуки, летописцы помянуть не забыли.

К счастью, Андраш Погра в тот день, когда в Варпалоте ожидали приезда красавиц из Селища, и не подозревал о своем грядущем, увековеченном хроникой позоре, иначе его настроение было бы омрачено (вот очевидное преимущество того, что простому смертному не дано провидеть будущее), и потому обед получился на славу, словно в Варпалоте ожидали в гости трех королев. Каких только яств не было на шипящих противнях и в кастрюлях — может быть, даже и птичье молоко было! А чтобы кушанья не перетомились на огне, иначе говоря, чтобы в кастрюли, в духовку, на сковородки все угодило точно в свое время, на башне выставили часового, который, завидев издали повозку с селищенскими красотками, должен был немедленно подать сигнал.

Дело шло к полудню, когда прозвучал наконец рог дозорного. Во дворце поднялась беготня, суматоха.

— Едут, едут!

Каждый знал отведенную ему роль. Теперь только быстро! Одному нужно еще одеваться, другому занять свое место в тронном зале, в свите «его величества Муйко», третий должен будет распахивать двери, но прежде этому нужно еще научиться. Пажи пусть расположатся у крыльца, а лакеи с зонтиками от солнца — на переднем замковом дворе, где остановится повозка. «Слуги» с опахалами — к левому входу! Быстрей, господа, быстрей!

Наконец трансильванская бричка подкатила к наружной каменной стене, окружавшей замок.

— Ну вот, мы и прибыли, — вздохнул Коряк. — В самую пору поспели, солнце на полдень стоит.

Перезвон наборной сбруи, звяканье множества колечек, ее украшавших, шелест бахромы помешали расслышать, как забились, застучали сердца у приезжих. Но нет никакого сомнения, что у всех оно сжалось в волнении, страхе перед неизвестным.

— Теперь, братец, отыщи ворота, через которые мы сможем въехать во двор, — приказал Рошто вознице.

— А вон двое с пиками на часах стоят. Там, наверное, и ворота!

— Ну, так трогай с богом.

— А что, если нас не пропустят? — испугалась Вуца.

— Такого не может случиться, — хорохорился Рошто. — Во-первых, потому, что король сам присылал за нами, а во-вторых, потому, что я прибыл сюда от лица графа себенского.

И в самом деле, стоило только повозке приблизиться к воротам, как оба стража опустили свои пики, и господин Рошто гордо кинул своим спутницам:

— Ну, что я говорил, птицы-курицы?

В тот же миг, словно по мановению невидимой руки, ворота заскрипели и гостеприимно распахнулись.

— Но-о, пошел! — прикрикнул кучер.

Лошадки с равнодушным видом въехали на помост (разве они, безрассудные, могут понимать, к кому они везут свою поклажу?!), после чего ворота снова быстро закрылись и путники очутились в замковом дворе — да нет, что я болтаю! — в райском саду, потому что вся передняя часть замкового двора была засажена всевозможными невиданными растениями: цветами, кустарниками, деревьями, на которых сидели разные птицы и пели так усердно, что казалось, вот-вот надорвут свои горлышки.

Ах, чего тут только не было! Блеск и великолепие, словно в сказке из «Тысячи и одной ночи». Возле цветочных клумб — цветные стеклянные надетые на шесты шары, в которые можно было глядеться, словно в зеркало; у маленького домика — два живых медведя на цепи (и чем они могли провиниться, бедняжки?!). А народу тьма-тьмущая! Целая армия слуг в разноцветных одеждах. И все, как видно, ждали приезда гостей из Селища. Прибывшие были удивлены, но одновременно и польщены. Господин Рошто с такой поспешностью сорвал с головы шляпу, словно забыл, что он явился сюда от лица графа себенского. На заднем же плане шпалерами стояли вооруженные копьями телохранители; под яркими лучами солнца наконечники их копий ослепительно сияли.

У красавиц просто глаза разбежались: бедняжки не знали, на кого им первым делом смотреть. Ну конечно, на солдат. Только робкая Мария Шрамм все искала взглядом колья, те страшные колья, на которые в королевских замках насаживают отрубленные головы гостей. Ведь так говорится в сказках!

Да что удивляться женщинам, когда лошади и те заупрямились, испугавшись непривычного зрелища. Коренник вздыбился и заржал, но к нему тотчас же подскочил конюший и схватил его под уздцы.

В этот миг к телеге приблизился совсем молодой носатый парень, — видно, какой-то придворный чин, — с небольшой серебряной булавой в руке и почтительно приподнял шляпу перед господином Рошто. Тот поспешил надеть свой головной убор, чтобы тоже иметь возможность снять его в знак приветствия.