Том 2. Произведения 1902–1906

– Слава богу, – думаете вы, – мой Колюша в гимназии, в поведении и чистописании у него пять, учителя его любят.

Да! Но, кроме вашего Колюши, десятки тысяч детей проходят эту ужасную школу. Их бьют шпандырем, колодкой, ремнем, их учат пьянству, разврату, с них стирают все детское, чистое и с большой любовью готовят из них преступников.

В последнем думском заседании решался вопрос об открытии портновского училища, и надо было видеть, как с пеною у рта боролся против учреждения почтенный гласный граф С. Л. Толстой. Да и то сказать: он своих детей ведь не будет отдавать в обучение мастерам.

Зеленое поле *

Как и подобает столичному городу, в Москве представители большинства профессий группируются в кружки, в общества, в клубы. Имеют свое общество и представители наиболее интеллектуальных профессий, литераторы и артисты.

В центре города, на главной улице, в великолепном помещении находится Литературно-художественный кружок.

Когда входишь сюда, разом чувствуешь, что попал в барское место: швейцары, лакеи, мальчики, буфет, анфилады комнат, зал, электрическое освещение. Чувствуешь, что это стоит громадных денег, и удивляешься: с каких это пор литераторы, да и артисты так разбогатели? И думаешь, – да, обстановка хорошая, взнос внушительный: двадцать пять рублей вступительный и пятнадцать – ежегодный, должно быть, и внутреннее содержание этой оболочки, жизнь в этих апартаментах соответственно полна смысла, интереса, литературы, искусства, – словом, напоминает некий храм.

Входите. Как зеленеющая степь весной, развертываются перед вами раскинутые столы, традиционные свечи освещают полные мысли, вдохновения и высших интересов лица игроков.

Одиноко бродите вы между столами, а литераторы, артисты и их гости все с тем же вдохновением на лице отдаются высшим интересам интеллекта, приговаривая: «пас», «без козырей», «семь червей», предаются и час, и два, и три, и пять, пока петух не пропоет, трижды.

А так как эта литература, как и всякая форма человеческого творчества, обладает способностью захватывать человека целиком, без остатка, когда самое время как понятие стирается в мозгу, принимаются меры к тому, чтобы витающих в надзвездных высях вдохновения как-нибудь связать с грешной землей, именно после определенного часа облагают штрафом, который дает весьма крупную статью дохода.

Вы отправляетесь дальше. Люди ужинают, звенят рюмками, стаканами, разговаривают, смеются непринужденно, весело, хорошо.

– А где же литература?

– Гм!.. литература? Пожалуйте-с по вторникам. По вторникам литература. Без литературы нельзя-с.

Если б назывался просто: карточный кружок с буфетом, тогда так, тогда бы можно без литературы, а то литературный кружок. Поэтому семь дней трудимся, а восьмой – литература. Нельзя, иначе попрекать станут, если без литературы. Но, кроме восьмого дня для литературы, у нас отпускается девятый день и для искусства, ибо кружок не только литературный, но и художественный, литературно-художественный.

Мне вспомнился союз писателей. Собирались литераторы, артисты, скромное помещение, без швейцаров, без лакеев, без электрического освещения, скромный буфет, все скромно, просто, уютно, по-семейному, без карт, и все семь дней в неделю отдавались литературе. Артисты пели, играли.

Мне бы очень не хотелось, чтобы читатель подумал, что я морализирую. Совсем нет. Терпеть не могу хныкающих моралистов. Я говорю вовсе не о том, что не следует иметь дорогого помещения, электрического освещения, швейцаров, лакеев, буфета, карт, вовсе не о том.

Я хочу только сказать, что не надо смешивать разных вещей: или обыкновенный карточный клуб, или специфическое общество литераторов и артистов. Если просто карточный клуб, так и понимать будем. Если литературно-художественное общество, стало быть, интересы литературы и искусства преобладают.

Здесь же выходит так, что клуб, в сущности, карточный, но его маскируют и пристегивают к нему литературу и искусство. Конечно, оно лестно: мало ли карточных клубов, а вот литературных-то обществ нет, и литературному и художественному обществу и почет другой.

Но хотя и лестно, а обманывать публику не надо. Вещи надо называть их именами: карты – так карты, литература – так литература, искусство – так искусство.

Карты определенно получают доминирующее значение, литература, искусство уступают им место, стушевываются, они остаются только при картах для отвода глаз. Барство съедает литературу и искусство.

Вы посмотрите только, во что обратились пресловутые вторники. Эти вторники бросили беспокойным членам кружка как подачку. Не удивительно, что на «беседы» по вторникам публика шла, как на пикантное зрелище.

За такое специфическое карточно-клубное направление кружка ответственность целиком падает на дирижирующих в нем лиц.

Увечные дела *

Московский совет присяжных, очевидно, натолкнулся в корпорации на лиц со смытыми румянами и, по инициативе покойного князя А. И. Урусова, издал обязательное для своих членов постановление, которым нормировалось вознаграждение адвокатов, ведущих судебные дела по иску с железных дорог, фабрик и заводов о вознаграждении рабочих этих учреждений, лишившихся способности к труду вследствие увечий. Это постановление ограничивает гонорар адвоката десятью процентами с присужденной суммы.

Один из московских присяжных поверенных нашел; изданное советом постановление для себя необязательным и возбудил дело. На днях получен указ сената, которым за советом признается право издания циркуляров, ограничивающих предел взимаемого с клиентов вознаграждения.

Совет присяжных можно только приветствовать за его начинание. Нигде нет таких злоупотреблений, вопиющих несправедливостей на вполне законном основании, как в «увечных делах». Очень часто ведение этих дел не что иное, как замаскированное ростовщичество, ростовщичество жестокое и беспощадное.

«Увечный» и вдобавок голый и голодный человек является к адвокату. С первого же слова адвокат видит, что дело безусловно верное. Берет. Нужны деньги на расходы по ведению дела. Но у голого какие же деньги. И вот с этого-то момента и начинается ростовщичество.

Адвокат ссужает своего клиента – ведет процесс на свой счет, иногда даже выдает маленькое ежемесячное пособие, чтобы клиент не умер с голоду до окончания процесса и не испортил всего дела, а потом щедро вознаграждает себя за все траты с шейлоковскими процентами.

Вот пример из провинциальной практики. Иск в две тысячи шестьсот рублей. Адвокат ведет дело на свой счет и выдает за время процесса пособие клиенту на еду в сто рублей. Когда был выигран процесс, потерпевший получил от адвоката двести пятьдесят рублей, то есть всего с прежней сотней триста пятьдесят рублей, – остальное поступило адвокату.

Конечно, такие факты возможны только на почве непроходимой нищеты клиентуры, темноты и беспомощности.

Интересной иллюстрацией этой беспомощности является дело по удовлетворению семей рабочих рудника Успенского, близ Юзовки, погибших во время пожара на руднике. Рабочие были застрахованы владельцем рудника в обществе «Россия». Когда случилась катастрофа, страховое общество «Россия» попыталось было уклониться от уплаты, а потом смилостивилось и стало торговаться с Успенским, стараясь возможно больше сбить сумму платежа. Наконец порешили на двадцати трех тысячах рублей. Чтоб семьи погибших скорее шли на соглашение и не вздумали предъявлять к руднику требования вознаграждения, какое им следует в действительности и какое присудил бы суд, если бы был возбужден иск, – то поверенный владельца рудника употребил прямое давление, вплоть до удержания у себя паспортов. Конечно, истцы волей-неволей должны были идти на соглашение и благодаря Успенскому и его поверенному подарили страховому обществу «Россия» очень крупную сумму.