Том 2. Рассказы и пьесы 1904-1907

Сергей Николаевич. Да… Я так думаю.

Верховцев (обводит всех взглядом и грубо смеется). Так вот оно что!

Анна. Это возмутительно! Это какие-то боги, которые предоставляют людям страдать, как им угодно, а сами…

Маруся. Трейч, почему вы ничего не возразите?

Трейч. Я слушаю.

Верховцев. Так может говорить только тот, кто живет на содержании у правительства и в полной безопасности сидит на своей крыше.

Сергей Николаевич (слегка краснея). Не всегда в безопасности, Валентин. Галилей умер в темнице. Джордано Бруно погиб на костре. Путь к звездам всегда орошен кровью.

Верховцев. Мало ли что было… Христиан тоже преследовали, а это не помешало им, в свою очередь, поджаривать на углях невинных астрономов.

Анна. У отца даже свои мощи есть, и он держит их за железными дверьми.

Сергей Николаевич. Анна! Это нехорошо.

Верховцев. Это еще что за чепуха?

Анна. Кусок кирпича от какой-то развалины, — обсерватория развалилась, — да клочки подлинной рукописи.

Маруся. Анна! Как это неприятно! Коля не позволил бы себе так говорить…

Анна. Николай слишком деликатен. Это его недостаток.

Подходит Петя и, незамеченный, молча становится у стены.

Верховцев (раздраженно). Оттого-то нас и бьют на каждом шагу…

Маруся. Не надо! Не надо!.. Трейч, да что же вы!..

Трейч (сдержанно). Надо идти вперед. Здесь говорили о поражениях, но их нет. Я знаю только победы. Земля — это воск в руках человека. Надо мять, давить — творить новые формы… Но надо идти вперед. Если встретится стена — ее надо разрушить. Если встретится гора — ее надо срыть. Если встретится пропасть — ее надо перелететь. Если нет крыльев — их надо сделать!

Верховцев. Хорошо, Трейч! Надо сделать!

Маруся. Я уже чувствую крылья!

Трейч (сдержанно). Но надо идти вперед. Если земля будет расступаться под ногами, нужно скрепить ее — железом. Если она начнет распадаться на части, нужно слить ее — огнем. Если небо станет валиться на головы, надо протянуть руки и отбросить его — так! (Отбрасывает.)

Верховцев. У-ах! Так!

Некоторые невольно повторяют позу Трейча — Атланта, поддерживающего мир.

Трейч. Но надо идти вперед, пока светит солнце.

Лунц. Оно погаснет, Трейч!

Трейч. Тогда нужно зажечь новое.

Верховцев. Да, да. Говорите!

Трейч. И пока оно будет гореть, всегда и вечно, — надо идти вперед. Товарищи, солнце ведь тоже рабочий!

Верховцев. Вот это — астрономия! Ах, черт!

Лунц. Вперед, всегда и вечно.

Верховцев. Вперед! Ах, черт!

Все в возбуждении разбиваются на группы.

Лунц (волнуясь). Господа, я прошу… это нельзя так оставить. А убитые! Нет, господа, не только те, кто мужественно боролся и погиб за свободу, а вот эти… жертвы. Ведь их миллиарды, ведь они же не виноваты… И их убили!

Молчание.

Маруся (звонко кричит). Клянусь перед вами, горы! Клянусь перед тобою, солнце: я освобожу Николая!.. У этих гор есть эхо?

Лунц. Здесь нет. Но если бы было, оно ответило бы, как в сказке: да!

Анна (Житову). Как это сентиментально. Я не понимаю Валентина…

Житов. Нет, ничего. Знаете, я погожу ехать в Австралию: мне тоже захотелось повидать Николая Сергеевича.

Маруся (глядя в небо). Как хочется лететь!

Верховцев. Вот это — астрономия. Ну, как, звездочет, нравятся вам такие астрономы?

Сергей Николаевич. Да. Нравятся. Его фамилия, кажется, Трейч?

Верховцев. Он такой же Трейч, как я — Бисмарк. Сам черт не знает, как его зовут по-настоящему.

Лунц (перебегая от одной группы к другой). Я счастлив, я так счастлив. Вы знаете… мои родители — они убиты. И сестра. Я не хотел, я никогда не хотел говорить об этом… Зачем говорить? — думал я. Пусть останется глубоко-глубоко в душе, и пусть я один только знаю. А теперь… Вы знаете, как они были убиты? Трейч, вы понимаете меня? Я никогда не хотел…

Петя (Житову). Зачем все это?

Житов. Нет, приятно.

Петя. Зачем, когда все это умрет, и вы, и я, и горы. Зачем?

Все разбились на группы. Сергей Николаевич стоит один.

Верховцев (Марусе, в восторге). Повесить мало Трейча. Ну и откопал Николай. Ну, Марусенька, ведь убежит, а?

Маруся (затуманиваясь). Я другого боюсь…

Верховцев. Чего еще?

Маруся. Но — не стоит говорить. Пустое.

Верховцев. Да в чем дело? О чем ты задумалась?

Маруся (не отвечает; потом неожиданно смеется и поет). Давай улетим!

Инна Александровна (высовывается в окно). Орлятки! Обедать!

Верховцев. Цып-цып-цып!

Маруся. Будем пить шампанское! Мамочка, есть?