Том 2. Сумерки духа
Шрифт:
– Спасибо вам, вы хороший, добрый. Я не сержусь нисколько… Извините, что не отворяю дверь, у меня беспорядок. А если встретите Бегу – не говорите ей ничего пока, слава Богу, она не слыхала.
Лева побежала в сад. На перекрестке он остановился, не зная, куда направиться, к пруду или к риге. Но потом решительно пошел к тополевой аллее – и не ошибся: дедушка и Вета шли тихонько, рука об руку.
Лева хотел побежать, но сдержался и пошел навстречу, немного подрагивая на каждой ноге.
– Елизавета Германовна! Дедушка! Вот телефон! Готов! Очевидно, Вета не знала о новых неприятностях. Лицо
– Телефон? Неужели вышел? А я думала, вы и не делаете его… В самом деле вышел?
– А вот сейчас увидите, мы его попробуем! Я пробовал с Игнатием, кажется, ничего!
И, красный от волнения, Лева начал распутывать длинную бечевку, концы которой были вделаны каждый в дно картонного стаканчика, оклеенного золотой бумагой.
– Телефон? Что это телефон? – прошамкал заинтересованный дедушка.
Вета, помогая своему другу распутывать тесемку, торопливо поясняла:
– А это, дедушка, такое устройство, что издали можно говорить, точно вблизи. Понимаете? Я буду говорить шепотом, здесь, одна, а Лев Петрович на том конце аллеи меня услышит.
– А! вон как! – удивился дедушка. – Ну поговорите, поговорите, я тут пока присяду, авось не замерзну, хоть и в тени. Что ж, говорите…
Дедушка погрузился в раздумье. Лева тщательно натягивал веревочку: ее хватило на всю аллею. Своими близорукими глазами он едва различал вдали стройную, худенькую девочку в платье с белыми и синими полосками, в черном передничке, с пушистыми волосами под шляпой.
Он хотел крикнуть: – «Держите крепче, я буду говорить!» – но подумал, что какой же это телефон, если можно кричать просто, и удовольствовался только тем, что натянул бичевку как струну. Он хотел говорить – но ему издали показалось, что она говорит. Он поспешно приложил стаканчик к уху – и ничего не услышал, кроме волнистого жужжанья и шума; неужели телефон не действовал? Он ждал терпеливо – и скоро сквозь жужжанье он различил неясные, точно шепотом сказанные слова:
– А я тоже слушала, думала, что вы будете говорить. Слышите меня? Я говорю совсем тихо.
Леве казалось, что он один в саду, а эти слова доносятся к нему из какой-то другой страны. И он отвечал в телефон:
– Слышу отлично. Скажите еще что-нибудь.
Он говорил точно с самим собою, без его обычной застенчивости и заикания.
– Что же вам сказать? – зашелестели ответные слова. – Ничего не придумаю веселого. Вот осень наступает. Скоро вы уедете… Я одна останусь, с дедушкой.
Лева не верил, что он говорит с ней и она его слышит. Он просто говорил с самим собою, обращаясь к ней.
– Я ни за что не уеду. Пусть они как хотят. А если и уеду, то на Рождество назад приеду. Вы единственный человек, с которым я могу быть откровенным. И если б у вас выросли крылья, и вы улетели бы на небо – я ни чуточки не удивился бы, потому вы гораздо красивее ангелов и вообще всего, что я могу себе вообразить.
– И вы мой хороший, хороший друг, вы не знаете, как я вас люблю… Только не говорите, что я красива, потому что это неправда.
– Нет, правда! Все это видят! Но только вы не можете понять, какая вы милая, как я буду горевать без вас! Вы думаете, что я так,
просто говорю? Нет! у меня никогда не было такого друга и никогда не будет! Вы все понимаете и не смеетесь ни над чем. Хотите быть моим вечным другом?Ответ немножко замедлил. Наконец, взволнованный Лева услышал:
– Да, хочу. Только вы уедете в корпус, привыкнете там и забудете. Или…
Но тут вместо слов Лева услышал визг и трение, которое ему показалось оглушительным. Он поднял глаза. Дедушка, соскучившись ждать, набрел на протянутую веревочку и ощупывал и рассматривал ее с большим любопытством.
Вета, закручивая шнурок, уже подходила к дедушке. Лева сделал то же самое, и они сошлись на середине аллеи.
– Вот какая штука! – с удовольствием сказал дедушка. – И что ж, слышно через нее?
– Очень хорошо слышно, – проговорила девочка, опустив глаза.
Лева почувствовал, что мучительно краснеет. Между ним и его «вечным другом» вдруг появилась странная неловкость, которой раньше не было. Но, пересилив себя, он сказал:
– Прекрасно слышно… мы могли бы даже еще попробовать.
– Нет, благодарю вас очень, Лев Петрович. Лучше в другой раз. А теперь уж и вечер на дворе, и ваши с пикника возвратились… Пойдемте, дедушка, солнце село… А мне нужно мамаше помогать чай готовить.
– А вы разве не зайдете в березовую аллейку? Я там для вас погреб маленький такой вырыл, глиной обмазал. Чтобы всегда для вас там были свежие сливы. Когда вы заходите, в саду засидитесь с дедушкой…
– Да, я помню, вы мне говорили. Очень, очень благодарю вас, Лев Петрович. Но теперь, право, некогда… Слышите, приехали?
Действительно, приехали. Уже доносился визг Натальи Мартыновны. Вета поспешно направилась к дому. Дедушка, шаркая ногами, поплелся за ней. Вдруг она остановилась и обернулась. От улыбки на щеках ее появились ямочки.
– Знаете что, Лев Петрович? Приходите завтра утром во двор, где амбары, – помогать нам. Там мы с работницами будем шершней обваривать. Только смотрите, они кусаются, одевайтесь хорошенько…
– Если двенадцать укусят – лошадь умирает, – наставительно произнес дедушка.
Лева немного струсил, но сейчас же сказал:
– Конечно, я приду. Смотрите, чтоб вас-то не укусили. Вета ушла. Сумерки спускались быстро. Посерели тополи и слились их очертания. Уже почти осенние, холодные и точно удалившиеся звезды слабо замигали между ветвями. Становилось сыро. Лева не двигаясь сидел на скамейке и держал свернутый телефон.
Ему не хотелось ни чаю, ни ужина.
За амбаром необходимо было уничтожить гнезда шершней. Шершни поселились и в щелях сломанной галерейки, между ступенями. Бедные работницы на грядах (сейчас около амбара был огород) не знали куда деваться, шершни не давали покоя и кусались гораздо больнее ос, которые, впрочем, тоже водились в большом изобилии и к осени сделались невыносимыми.
Где-то далеко горел лес. В утреннем, янтарном воздухе пахло дымом и свежей росой. Лучи солнца были еще не яркие, мягкие и желтые. Юлия Ивановна, побрякивали ключами, озабоченная и серьезная, прошла передний двор. Ее сопровождали две бабы в синих запасках, с голыми икрами. Они тащили ушат кипятку на палке.