Том 3. Пьесы 1862-1864
Шрифт:
Бабаев. За лавочника? Чем он торгует?
Жмигулина. Овощным товаром. Вот и лавка видна. На вывеске написано: «Лев Краснов».
Бабаев. Да, я видел. Хороший человек?
Жмигулина. Он из ихнего круга очень хороший человек и очень любит сестру, только все, знаете, закоренелость какая-то в ихнем звании. Как хотите судите, а все-таки он от мужика недалеко ушел. А уж этой черты характера, хоть семь лет в котле вари, все не вываришь. Впрочем, надо правду сказать, он для дому хозяин отличный: ни дня ни ночи себе покою не знает, все хлопочет да бегает. И для сестры теперь все, что только бы ей ни пожелалось,
Бабаев. Так Татьяна Даниловна замуж вышла… Жаль!
Жмигулина. Вам что же жалеть! Ведь она вам не пара.
Бабаев. Да, конечно. А все-таки, знаете, вот я здесь, в городе, по обстоятельствам должен пробыть четыре дня, а может быть и больше, — что я буду делать? Я очень рад, что вы меня навестили. Не будь вас, я бы не знал, куда деваться! Ну, а представьте, если бы ваша сестрица была девушка, мы бы так провели эти четыре дня, что совсем и времени б не заметили. (Берет ее за руку.)Не правда ли?
Жмигулина. Кто же вам теперь мешает?
Бабаев. Ну все-таки как-то неловко: она замужем, еще что муж подумает. Досадно, право.
Жмигулина. Скажите пожалуйста! Вы, кажется, были прежде совсем других правилов насчет этого. Не очень на мужей-то смотрели, что им нравится, что нет.
Бабаев. Да, но ведь то совсем в другом круге; там обращение гораздо свободнее.
Жмигулина. А вы почем же знаете, свободно сестре или не свободно?
Бабаев (берет ее за обе руки).Но во всяком случае я вам так рад, так благодарен, что вы доставляете развлечение в моей скуке. Не угодно ли вам чего? Сделайте милость, распоряжайтесь как дома; здесь всё к вашим услугам! Чаю не хотите ли?
Жмигулина. Много вам благодарна. Я сейчас только пила, и притом же я домой тороплюсь. Нам нужно с сестрой идти по одному делу. Прикажете поклониться от вас?
Бабаев. Сделайте одолжение!
Жмигулина (идя к двери).Что же вы нас с сестрой в гости не зовете?
Бабаев. Я был бы очень счастлив, только я, право, не знаю, как это сделать! А очень бы мне хотелось видеть Татьяну Даниловну.
Жмигулина. А коли хочется видеть, так за чем же дело стало? Она у нас не принцеса какая, не за десятью замками посажена. Ведь уж вы беспременно куда-нибудь гулять пойдете, не будете в комнате сидеть?
Бабаев. Я бы пошел, да не знаю куда.
Жмигулина. Вам далеко незачем ходить! Пройдите в задние ворота на берег, сядьте на лавочку и любуйтесь на красоту природы. Это место тихое, уединенное, проходящих там мало; для мечтательных молодых людей очень приятная прогулка. Мы с сестрой пойдем этой дорогой, там вы ее и можете видеть. До свидания! (Уходит.)
Бабаев. Вот так сюрприз! Мог ли я ожидать такого счастия? Танечка, Танечка! Я опять ее увижу. Я с ума сойду от радости. Такая она была миленькая, нежненькая. Другие говорили, что она немножко простенькая. Разве
это порок в женщинах? И притом красота, красота! Нет, этак, пожалуй, здесь не четыре дня, а четыре недели пробудешь. (Уходит.)Сцена вторая
ЛИЦА:
Бабаев.
Жмигулина.
Татьяна Даниловна, замужняя сестра ее, по муже Краснова.
Архип, слепой старик, дед Краснова.
Афоня, болезненный мальчик, лет восьмнадцати, брат Краснова.
Берег; с одной стороны ворота и забор, с другой угол сарая; за рекой сельский вид; закат солнца.
Архип и Афоня (входят).
Афоня. Дедушка, отдохнем здесь немножко! Недужится мне. Садись вот на скамеечку!
Архип. Сядем, Афоня, сядем. Плохи мы с тобой; меня старость, а тебя хворость одолела.
Афоня. Я не хвораю, а я такой зародился. Я, дедушка, не жилец на белом свете.
Архип. Не слушай ты бабьего разговору! Никто не знает, какой ему предел полож`oн.
Афоня. Что мне бабы! Я сам знаю, что я не жилец. Меня на еду не тянет. Другой, поработавши, сколько съест! Много, много съест, и все ему хочется. Вон брат Лёв, когда устанет, ему только подавай. А по мне хоть и вовсе не есть; ничего душа не принимает. Корочку погложу, и сыт.
Архип. Это к росту бывает.
Афоня. Нет, не к росту. Куда мне еще расти, с чего! Я и так велик по годам. А это значит: мне не жить. Ты, дедушка, возьми то: живой человек о живом и думает, а у меня ни к чему охоты нет. Другой одёжу любит хорошую, а мне все одно, какой ни попадись зипунишко, было бы только тепло. Вот ребята теперь, так у всякого своя охота есть: кто рыбу ловит, кто что; в разные игры играют, песни поют, а меня ничто не манит. В те поры, когда людям весело, мне тошней бывает, меня тоска пуще за сердце сосет.
Архип. Так в тебя бог вложил. От младости ты не возлюбил мира сего суетного. У других малодушество-то с летами проходит, когда беды да напасти, Афоня, изомнут да в муку изотрут человека; а ты вот, не живя, еще ни горя, ни радости не видавши, как старик рассуждаешь. Ну и благодари бога, что он так умудрил тебя. Мир тебя не прельщает, соблазну ты не знаешь и греха, значит, на тебе меньше. Вот тебе какое счастье! А ты вот меня послушай! Я, Афоня, соблазн знал, да и не всегда от него отворачивался, а чаще того случалось, что своей охотой шел на соблазн. Тебе вот все равно, ты говоришь; для тебя никакой утехи на свете нет, а мне божий мир хорош и красен был: все тебя манило, все тебя прельщало. Несытое око да вольная воля велят тебе всю сладость мирскую изведать. А в миру-то, Афоня, добро со злом рядом живет, об руку ходит. Ну и нагрешишь грехов-то больше песка морского. Хорошо вот бог привел до покаяния дожить, не во грехах застал. Каешься, сокрушаешься, на милосердие надеешься, а тебе не в чем будет каяться: ты у нас, Афоня, божий человек.
Афоня. Нет, дедушка, нет, не говори ты этого! Какой я божий человек! Я видал божьих людей: они добрые, зла не помнят; их бранят, дразнят, а они смеются. А я, дедушка, сердцем крут: вот как брат же; только брат отходчив, а я нет; я, дедушка, злой!
Архип. Да на кого тебе, дитятко, сердце иметь? Кто тебя обижает?
Афоня. Меня-то не обижают, а у меня за всех сердце болит: за тебя, за брата, за всех.
Архип. Что ж тебе об нас болезновать! Мы, кажись, живем безобидно.