Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910
Шрифт:
— Не поможете ли, господин профессор?
— С радостью, ваше сиятельство.
— А вы, господин судья?
— Хотя я кушать не хочу, но, если позволите…
— Быть может, и мне будет дозволено… (Скромно говорит Аббат, глотая слюни.)
Вчетвером садятся вокруг свиньи и молча с жадностью полосуют ее ножами. Иногда Профессор и Аббат случайно встречаются взглядами и тогда, не в силах жевать, со щеками, раздутыми пищей, застывают
Смерть вынула из кармана сухой бутерброд с сыром и кушает в одиночестве.
Тяжелый разговор набитыми пищей ртами. Чавканье.
— Пожалуйста, еще кусочек. Очень вкусно.
— Как на пикнике. Великолепный парень — этот Голод.
— Хорошо мы ее, однако!
— А все-таки она прекрасна.
— Ростбиф необходимо кушать с кровью. Это…
— Мамочка, почему их не судят всех разом?
— Не знаю, деточка, спроси у профессора.
— Господин профессор!
— Гм?
— Господин профессор!
— Гм!
— Черт возьми, где же моя салфетка?
— Господа, совершилось преступление кражи: у советник? украли вставные зубы.
Смех. Чавканье. К Царю Голоду, стоящему в стороне, подходят Первый Рабочий и Председатель — Хулиган. Одеты они прилично и до сих пор сидели незаметно на одной из отдаленных скамеек.
Рабочий.Как жрут! Зачем ты с ними, Царь? Я ничего не понимаю. Ты изменяешь нам? Смотри!
Хулиган.И это твой суд. Отец? (Гневно.)Ты хочешь, чтобы я тут же перерезал тебе глотку?
Царь Голод.Вы слепы оба. Это не мой суд. Это суд над моими детьми.
— Но ты же председатель!
— Разве вы не понимаете, что я делаю? Ведь каждый, побывавший здесь, навеки становится их врагом. Я развращаю их и учу делать мерзость. Я въедаюсь в самую сердцевину их жизни, наполняю ее гнилью и разрушаю ее. Они уже перестали понимать, что такое правда, — а ведь это начало смерти. Ты понимаешь это?
— Но ты делаешь это как лакей!
Царь Голод (гневно). Тише, сын мой! Не оскорбляй того, кто несчастен. (Сдерживаясь.)Подумай, разве оттого, что мы судим, меньше становится краж, убийств, насилий? Их больше. Спроси вон у их профессора…
— Я этого не понимаю. Я вижу только, как мои братья…
— У тебя же нет своих!
— Отец, правда та женщина пойдет в ад?
— Да. И ты также.
Хулиган плачет.
— Ты плачешь? Ты, сын мой, плачешь?
— Отец, Отец. У меня есть только нож. Кого же мне зарезать?
Рабочий. Не нужно резать. Надо работать, работать.
— Отец, ты говоришь: и мне ад. Пусть — но как бы мне спасти ее? Я уже вижу дьяволов, которые подходят к ней. Отец, верни мне жизнь, скажи:
ее можно спасти?— Нет.
— Ты лжешь, старик!
Голоса. Однако и вчетвером мы ее не съели!
— Очень велика, ваше сиятельство!
Царь Голод.Уходите. Необходимо кончать. И слушайте меня: завтра…
— Завтра? Завтра?
— Тише! Ударит колокол!
— Завтра?
— Тише! Тише!
— О-о-о!
— На улицы! В дома!
— Тише!
— Завтра! Завтра! Завтра!
Тихо расходятся со зловеще-радостными лицами.
— Господин профессор, у вас на бороде осталась косточка.
— Ах, боже мой, где же это?
— Хотите конфету?
— Когда подумаешь, что у какого-то верблюда три желудка, а я, царь природы, принужден обходиться одним…
Царь Голод (говорит с возвышения). Очень жалею, но принужден вас обеспокоить, господа. Прошу занять места. Суд продолжается.
Судьи поспешно натягивают парики. Во время дальнейшего разговора все занимают свои места.
— Простите, уважаемый коллега, но вы взяли мой парик.
— Ах, извините, ради бога. То-то я чувствую…
— Как, еще не кончено?
— Это невозможно. Мне нужно в театр! Сколько их там!
— Вы очень легкомысленны, молодой человек. Не забывайте, что мы пришли сюда не для удовольствия, что мы выполняем общественную обязанность, возложенную на нас нашим званием сытых и честных людей…
— Но честное слово!..
— Позвольте. Не забудьте, что каждый день…
— Исключая праздники.
— Конечно, исключая праздники, когда мы ходим в церковь и театр, — каждый день во всех местах нашей земли, где есть только культура, заседает суд и судит, и все-таки не может всех осудить…
— Кого надо.
— Конечно, кого надо. Подумайте, что произойдет, если только хотя на время суд приостановит свои действия…
— Но честное слово…
Царь Голод.Секретарь просит сообщить, что он сделал четыре ошибки, но не может найти — где. Ошибки, впрочем, таковы, по его словам, что могут послужить источником действующего права.
Секретарь быстро кланяется. Слабые аплодисменты.
Царь Голод.Введите следующего голодного.
Быстро вводят двоих: худенького Мальчика в наморднике и пожилую, оборванную Женщинус выражением на лице муки и растерянности. Женщина всем низко и часто кланяется.
Ты что сделал, голодный?
Один из судей, тощий, внезапно прерывает:
— Позвольте, почему она без намордника?
Тюремщик.Это мать обвиняемого. Она хочет говорить за него.
— Раз она хочет говорить, значит, и ей надо надеть намордник. Делаю вам замечание. Секретарь, запишите.