Том 3

— Верно я сказал? Будешь теперь летать со мной под облаками?

— Нет, здесь, над землей, безопаснее.

Взмахнул беркут сильными крыльями и, ничего не сказав, улетел.

Через несколько дней, летая над аулом, ястреб вдруг увидел своего знакомого беркута. На мусорном холме, привязанный веревкой за ногу, нахохлившись, сидел беркут, тоскливо распластав могучие крылья. Вокруг стояли аульные ребята и дразнили сердитую беспомощную птицу, бросая в нее щепки.

Ястреб стал кружиться над беркутом, и дети разбежались.

— Как же ты, могучий царь воздуха, стал игрушкой маленьких детей? Ты, наверное, попал в западню? Но как же ты, видевший с недосягаемой высоты волос в чашке молока, не заметил расставленных силков?

— На все воля Аллаха и собственная неосторожность. Иной переплывает бурные моря, а тонет в колодце. Иной счастливо сражается на войне и погибает дома от укуса тарантула… Человека спасает его воля и настойчивость. А здесь, в неволе, оставаться не могу и не стану… Я добьюсь свободы.

— Тебе отсюда, от человеческой хитрости, не вырваться! Здесь ты найдешь свой конец! — сказал ястреб и улетел.

На другой день ястреб снова пролетал над аулом и спустился проведать беркута. Однако его на холме уже не было. На приколе висел обрывок веревки.

А высоко в небе ястреб увидел черную точку, делавшую широкие круги.

«Все же моя работа вернее и безопаснее», — решил ястреб и стал летать над аулом, отыскивая беспечного, неосторожного цыпленка. Облюбовав себе одного, ястреб камнем упал на него и только что хотел подняться вверх, как на него набросилась курица с взъерошенными перьями и так его теребила, что ястреб не мог от нее вырваться.

Это заметила хозяйка курицы, схватила полено и ударила ястреба, — тот и ноги протянул.

Круживший под облаками беркут своим зорким глазом видел печальный, бесславный конец ястреба. Но что он в это время подумал — точных сведений мы не имеем…

1944

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

«Чингиз-хан» — первая книга трилогии В. Яна об «ордынских нашествиях». О зарождении се замысла писатель рассказывал: «…Около полувека назад (в конце 1903 года. — М. Я.), пересекая восточный угол Великой персидской соляной пустыни Дешти-Лут, что значит «Лютая пустыня», я был поражен обилием развалин селений и городов. Ехать приходилось по голой, выжженной солнцем безводной пустыне. Изредка попадались кочевья арабов и белуджей, их похожие на распластанные крылья летучих мышей черные шерстяные шатры. По склонам пустынных гор кое-где паслись стада баранов и коз.

Однажды, во время ночлега в степи, подошедший к костру задумчивый седобородый пастух, опираясь на длинный посох, по обыкновению вязал на спицах серый шерстяной чулок, и так объяснил причину множества развалин: «Ты не думай, ференги (иноземец. — М. Я.), что всегда у нас было так пусто и печально. Раньше страна наша была богатой и многолюдной. С гор в ущелья стекали чистые холодные ручьи, орошая посевы и сады счастливых мирных жителей, процветали различные ремесла искусных мастеров… Но через эти земли прошли ненасытные завоеватели и все залили кровью убитых мирных скотоводов и землепашцев. От горя и ужаса напитанная кровью земля сморщилась и высохла. От пролитых слез вдовиц и детей она стала соленой. По этим равнинам промчались воины Искендера Великого, «потрясателя мира» Чингиза, хромого Тимура, хана Бабура, Надир-шаха… Здесь пролегал великий путь переселения народов, теперь здесь дорога скорби и слез…»

Пастух стоял, покачивая головой, возле горящего костра. Его тень, падая на отвесную гладкую скалу, вырисовывалась гигантским силуэтом восточного кочевника в остроконечном шлеме, а посох казался копьем. Я подумал тогда, что. быть может, на этой же скале, некогда, так же отраженные багровым светом костра, вырастали силуэты воинственных «потрясателей» народов Азии…

Тогда у меня впервые зародилась мысль написать роман о нашествии завоевателей, прошедших с победой по землям мирных жителей, оставивших после себя груды развалин и неугасающую ненависть в памяти немногих уцелевших, в котором центральной фигурой стал бы один из таких могущественных восточных деспотов.

Эта мысль меня преследовала много лет, но реальное осуществление она получила только с того момента, когда мои скитания по равнине Вселенной заменились странствиями по страницам бесчисленных книг, собранных в тихих залах Государственной Ленинской библиотеки в Москве».

«…Меня не раз спрашивали, почему из образов великих завоевателей Азии я выбрал именно Чингиз-хана? и как, на чем я построил его образ? Здесь виноват случай… Много лет тому назад в путешествии по Северному Ирану, новый 1904 год мы встретили в пустыне, отметив его наступление залпом из винтовок и скромным пиршеством. Эта новогодняя ночь, морозная и тихая, которой начался год, оказавшийся роковым для России, стала знаменательной и для меня. В эту ночь под утро я увидел странный сон.

Мне приснилось, что при входе в свою юрту сидит Чингиз-хан. Он сидел на пятке левой ноги, руками охватив правое колено. Пригласил меня сесть рядом, и мы стали беседовать. Неожиданно он предложил мне побороться… «Ты же меня сильнее?» — «А мы попробуем», — ответил он спокойно. И мы стали бороться в обнимку, по-русски, переступая с ноги на ногу. Я почувствовал, как Чингиз-хан могучими объятиями начинает гнуть мне спину, сейчас переломит хребет!.. «Что делать? Как спастись?..»— подумал я во сне. — «Ведь сейчас будет мой конец! Смерть! Темнота!..». Но счастливая мысль осенила меня: «Ведь это только сон! Нужно проснуться!..» И, сделав усилие, я проснулся. Пустыня спала. Не было Чингиз-хана, пронизывающего взгляда его колючих глаз. Но с этой минуты образ завоевателя стал для меня живым…»

О начале работы над этой темой автор записал в дневнике: «… Пришла новая глава в моей работе.В «Молодой гвардии» (Издательство. — М. Я.)мне сказали: «Вы предложили тему повести «Чингиз-хан». Какая грандиозная тема! Она охватывает половину земного шара. От Китая до Венгрии. Во сколько времени можете ее написать?» — «Месяц — лист». — «А не можете ли писать лист в полмесяца?.. Начинайте работать немедленно!» Дан размер — 12 листов. Срок — февраль… Итак, фигура высокого монгола, умом и волей охватившего всю Азию, выплывает передо мной… Как написать книгу— в виде повести с приключениями выдуманных лиц или биографии — полной массовых сцен?..» [140] (15.VIII.34). «…описать ли всю жизнь Чингиз-хана или ограничиться одним периодом, даже эпизодом его жизни? Я пришел к выводу, что необходимо изучить возможно подробнее всю его жизнь и эпоху, обстановку, в какой он находился. А эпизод выбрать наиболее близкий и значительный для советского читателя— вторжение армии Чингиз-хана в Среднюю Азию, на те земли, где теперь живут народы советских республик…»

140

Здесь и далее цитируются: дневники В. Яна за 1934–1950 гг.; конспекты лекций и бесед с читателями, статьи «Как я работал над своими книгами», «Историческая достоверность и творческая интуиция», «Создание исторического образа Чингиз-хана», «Как я работал над повестью, Батый»», «Александр Беспокойный (Невский) и Золотая Орда», «История и современность», «Над чем я работаю». — Архив В. Яна; В. Ян «Путешествия в прошлое», журнал «Вопросы литературы», 1965, № 9.

«…Бороться с Чингиз-ханом я решил уже наяву и принялся изучать самым тщательным образом его жизнь, историю Монголии, быт кочевников, их фольклор и т. п. Я не буду перечислять все прочитанные книги, их очень много: это — монгольские, китайские, персидские, арабские летописи — Рашид ад-Дина, Ибн аль-Асира, Джузджани, Несеви и многие другие; всевозможные сочинения русских и европейских ученых: Бартольда, Владимирцова, Березина, Козмина, Д’Оссона, Говорта и других историков.

Кропотливая работа над изучением источников и материалов о жизни и деятельности Чингиз-хана имела одну цель: установить возможно точнее несомненные «ориентиры», отправные точки, на которых можно бы базироваться, создавая правдивый и живой образэтого беспощадного завоевателя…»