Том 4. М-р Маллинер и другие
Шрифт:
Джерри это не очень понравилось. Он видел Бернадетту один раз, но, несмотря на дядины слова, она понравилась ему.
— Ты уверен?
— Конечно! Кто еще мог украсть? Она, больше некому. В общем, едешь в Меллингэм, ищешь у нее в комнате.
— Не могу я, Господи!
— А я не отдам денег. Ты — мне, я — тебе. Взаимопомощь.
— В субботу я обедаю с Джейн!
— Отложи. Пошли телеграмму, что тебя вызвали в деревню.
— Я не знаю адреса.
— У меня в конторе он есть. Напиши телеграмму, завтра пошлем.
— Я не умею обыскивать комнаты.
— Научишься. Ради Бога, не
Джерри в этом усомнился и просто задрожал при мысли о том, что ждет его в Меллингэм-холле (Меллингэм-он-Вэйл, телефон Меллингэм 63), но понял, что спорить не стоит.
— Хорошо, — ответил он без какой бы то ни было интонации.
— Прекрасно, — сказал Уиллоуби. — Около семи — удобный поезд. Я позвоню Криспину, чтобы он тебя встретил.
ГЛАВА XI
Джерри без труда успел на превосходный поезд, а ровно через сутки, поджимая губы, хмуря алебастровый лоб, приехала из Бельгии Вера.
Хмурилась она редко, мать ей объясняла, что от этого бывают морщины; но тут удержаться не могла, тем более что матери и дома не было. Есть проблемы, которые решит только сердечная беседа с одним из родителей. Именно такая проблема терзала прекрасную эссеистку.
К счастью, морщины не успели впечататься, как зазвенели ключи и вошла Флора, сообщая при этом, что она аб-со-лютно измотана.
— Литературный завтрак, — пояснила кавалерственная дама. — Сама не понимаю, зачем я на них хожу. Ну, Джимми Фавергил хочет получить сэра, а что мне? Сегодня чествовали Эмму Эджи — знаешь, знаешь, такой мерзкий роман, тиражи огромные. Ей все мало, вот и подсуетилась, дали завтрак. Куриный волован, фруктовый салат, пятнадцать аб-со-лютно идиотских речей. Она, мымра, четверть часа рассказывала, как этот, простите, замысел пришел ей в голову. Покаяться бы, а то — замысел! Джимми отвечал. Ну, этого уж никто не выдержал, и нас отпустили. Но до того ли теперь? — как говорят обычно во втором акте. Ну, что у тебя?
— Ничего.
— Ничего?!
— Видела Брюссель, ездили в Мехелен, в Антверпен. Был концерт, был банкет, много балканских писателей….
— Я тебя прошу, не шути. Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю. Телеграмму ты получила. Значит, отсчитываем с той минуты, когда я дала отставку твоему Рембрандту. Ну как, теряю я дочь, приобретаю сына? Кстати, один американец сказал, что твой Гомер загребает кучу денег. Если у него в год меньше ста пятидесяти тысяч, он плачет и рыдает. В общем, моя душенька, для счастья хватит.
Вера рассмеялась точно так, как смеялась в книжном магазине.
— Очень может быть, — заметила она. — Только мне они не достанутся.
Флора Фэй издала звук, который у другой женщины казался бы чем-то средним между кряканьем и фырканьем. Даже на сцене она не выражала недоверия с таким блеском.
— Никогда не поверю, — сказала она, — что он в тебя не влюбился!
— А ты поверь.
— Чепуха. Я знаю, в чем дело. Вы были на людях. Как объясниться среди балканских писателей? Только собрался — бац, писатель! Все равно что на площади.
Веру это не утешило.
— Мы каждый вечер ходили
в ресторан, — возразила она.— И ничего?
— Ничего.
— Ну, знаешь! — воскликнула Флора. — Чушь какая-то! Однако объяснялось все просто. Гомер был робок. Он не верил в себя. Он знал, что роговые очки и круглое лицо — не подарок. Словом, он боялся прекрасной, Веры, как боялись принцесс свинопасы.
Когда год за годом получаешь по сто пятьдесят тысяч (а Гомер, говоря строго, получал скорее двести), привыкаешь и не удивляешься. Конечно, он знал, что женщины любят богатых, но к данному случаю этого не относил, тем более что речь шла об одухотворенном создании, написавшем «Дни нарцисса». Потому он и не объяснялся, Вера — хмурилась, рискуя обрести морщины, а Флора Фэй недоверчиво хмыкала.
— Сегодня мы тоже идем в ресторан, — продолжала божественная эссеистка. — Говорить будем о том, как важны эти съезды и сколько на них собирается интересных людей. А завтра он уедет к сестре. Она сейчас где-то в Хемпшире или в Сассексе. Меллингэм-холл.
Тут она остановилась, услышав воинский клич.
— Как-как? — спросила после этого Флора.
— Меллингэм-холл.
— Тогда дело в шляпе.
— Почему?
Глаза у кавалерственной дамы сверкали так, словно она отбрила режиссера.
— Слушай, — сказала она, — Меллингэм-холл я знаю. Двадцать пять лет назад меня возил туда Уилли Скроп. Это их усадьба. Место — романтичней некуда, тропинки и закутки самых рыцарских времен. Что говорить, там я познакомилась с папой. Прошлись по тропинке раза два — и пожалуйста, объяснился. Неудобно получилось, — раздумчиво прибавила она, — я была помолвлена с Уилли, папа — еще с кем-то. Но такие дела всегда можно уладить. В общем, не волнуйся, атмосфера его доконает. Ты не рада? Странно. Я думала, ты будешь плясать.
— Ты упустила небольшую деталь, — отозвалась Вера. — Как я туда попаду? Войду и скажу: «Привет!», вроде балканских писателей?
Флора Фэй презрела сомнения.
— Заплатишь и поселишься, — сказала она. — Старший брат обеднел и берет постояльцев. Расстелет алый ковер.
Вера мгновенно оживилась, но все равно заметила:
— Так нельзя, надо что-то купить.
— Покупай, душенька, — сердечно сказала Флора Фэй. — Зачем мелочиться? Ослепим Гомера.
Пока Гомер удручал своей пассивностью Веру и Флору, Дж. Г. Ф. Уэст раздражал Джейн Ханникат своей эксцентричностью. Телеграмма, откладывающая и без того отложенный ужин, привела ее в полную ярость. У нее был хороший характер — попробуй с плохим улыбаться всем мистерам Донахью! — но сейчас ей очень хотелось ударить рыжим кирпичом по рыжей голове.
Он сообщал, что срочно уезжает за город. Почему? Куда? Надолго ли? Это мог сказать его дядя. Позвонив в контору, она узнала, что он ушел — по-видимому, домой. Тогда, еще дымясь от ярости, она села в такси и поехала на Челси-сквер.
Уиллоуби сидел в кабинете, куря сигару, попивая виски с содовой и читая письмо, которое утром получил от племянника. С тех пор он прочитал его дважды, с большим удовольствием, если не учитывать постскриптума. Приятно знать, что твой поверенный справляется с деликатнейшим делом.