Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913

Снова все смотрят на корабль, на его аккуратненькие паруса-лоскуточки. Входит Лебон.

— Не знаю, как тебе сказать, аббат. Женщины говорят, будто Хаггарта и его матроса ведут сюда. Женщины боятся.

Мариетт вздрагивает и переводит глаза на дверь; аббат останавливается:

— Ого, уже светает, туман синеет! — говорит один рыбак другому, но голос его срывается.

— Да. Отлив начался, — отвечает тот глухо.

Молчание — и в молчании звучат нестройные шаги идущих. Несколько молодых рыбаков с возбужденными лицами вводят связанного Хаггарта и за ним проталкивают Хорре, также связанного, Хаггарт спокоен; у матроса, как только его связали, появилось что-то свободно-хищное в движениях, в ухватке, в остроте бегающего взора.

Один из приведших Хаггарта тихо говорит аббату:

— Он был около церкви. Мы десять раз проходили мимо и не видели никого, пока он сам не позвал: вы не меня ищете? Такой туман, отец.

Аббат молча кивает головой и садится. Мариетт бледными губами улыбается мужу, но тот не смотрит на нее — так же, как и все, он удивленно уставился глазами на игрушечный кораблик.

— Здравствуй, Хаггарт, — говорит аббат.

— Здравствуй, отец.

— Это ты мне говоришь: отец?

— Тебе.

— Ты ошибся, Хаггарт. Я тебе не отец.

Рыбаки одобрительно переглядываются.

— Ну, тогда здравствуй, аббат, — с внезапным равнодушием говорит Хаггарт и снова с интересом рассматривает кораблик.

Хорре бормочет:

— Так, так держись, Нони.

— Кто делал эту игрушку? — спрашивает Хаггарт, но не получает ответа.

— Здравствуй, Гарт! — говорит Мариетт, улыбаясь. — Это я, твоя жена, Мариетт. Дай, я развяжу тебе руки.

С улыбкой, делая вид, что не замечает кровавых пятен, распутывает веревки. Все молча смотрят на нее; смотрит и Хаггарт на ее склоненную тревожную голову.

— Благодарю, — говорит он, расправляя руки.

— Хорошо бы и мне развязать руки, — говорит Хорре, но не получает ответа.

Аббат. Хаггарт, это ты убил Филиппа?

Хаггарт. Я.

Аббат. Не скажешь ли ты, — эй, ты, Хаггарт! — что ты сам своей рукою убил его? Может быть, ты сказал матросу: матрос, пойди, убей Филиппа, и он это сделал, так как любит тебя и чтит, как начальника? Может быть, так вышло дело? — скажи, Хаггарт. Я называл тебя сыном, Хаггарт.

Хаггарт. Нет, я не приказывал матросу. Я сам своею рукою убил Филиппа.

Молчание.

Хорре. Нони! Скажи-ка им, чтобы развязали мне руки и отдали трубку!

— Не торопись! — гремит поп. — Побудешь и связанным, пьяница! И бойся развязанной веревки, как бы не свернулась она петлей.

Но, следуя какому-то неуловимому движению или взгляду Хаггарта, Мариетт подходит к матросу и распутывает узлы. И снова все молча смотрят на ее склоненную, тревожную голову. Потом переводят глаза на Хаггарта — как смотрели прежде на кораблик, так теперь на него.

И сам он позабыл об игрушке — словно очнувшись, обводит взором рыбаков, долго глядит на темную занавеску.

Аббат. Хаггарт, это тебя я спрашиваю. Кто принес тело Филиппа?

Хаггарт. Я. Это я принес его и посадил у двери, головой к двери, лицом к морю. Это было трудно, так как он все падал. Но это сделал я.

Аббат. Зачем ты сделал так?

Хаггарт. Не знаю, наверное. Я слыхал, что у Филиппа есть мать, старуха и я подумал, что так будет приятнее им обоим — и ему и матери.

Аббат( сдержанно). Ты смеешься над нами?

Хаггарт. Нет. Почему ты думаешь, что я смеюсь? Мне совсем не смешно, как и вам. Это он, Филипп, сделал кораблик?

Никто не отвечает. Мариетт говорит, вставая и через стол наклоняясь к Хаггарту:

— Ты не сказал ли так, Хаггарт: мой бедный мальчик! Я убил тебя, потому что должен был убить, а теперь я отнесу тебя к матери, мой милый мальчик.

— Это очень печальные слова. Кто подсказал их тебе, Мариетт? — удивленно спрашивает Хаггарт.

— Я слышала их. И не сказал ли ты дальше: мать, вот я принес тебе твоего сына и у твоей двери посадил его: возьми твоего мальчика, мать.

Хаггарт молчит.

— Не знаю, — с горечью гудит аббат:— не знаю, у нас никто не убивает, и мы не знаем, как это делается. Может быть, так и надо: убить и убитого принести к порогу матери… Ты что смотришь на меня, рожа?

Хорре( грубо). И — по-моему — его надо было бросить в море. Ваш Хаггарт с ума сошел, я давно говорю это.

Вдруг старый Десфосо кричит при гуле одобрения остальных:

— Ты молчи! Его мы отправим в город, а тебя сами повесим, как кошку, хоть ты и не убивал.

— Тише, старик, тише! — останавливает аббат, пока Хорре с молчаливым презрением смотрит поверх голов. — Хаггарт, я спрашиваю тебя: за что ты отнял жизнь у Филиппа? Она была ему нужна, как тебе твоя.

Хаггарт. Он был женихом Мариетт — и…

Аббат. Ну?

Хаггарт. И… Не хочу говорить. Зачем вы раньше не спросили, пока он был жив? Теперь я убил его.

— Но… — говорит аббат и в тяжелом голосе его звучит мольба:— может быть, ты уже раскаиваешься, Хаггарт? Ты славный человек, Гарт, я тебя знаю, ты трезвый не можешь обидеть и мухи. Может быть, ты хлебнул лишнего, это бывает с молодыми людьми, и Филипп что-нибудь сказал тебе, а ты…

— Нет.

— Нет? Ну, нет, так нет — верно, дети? А может быть, на тебя что-нибудь нашло, ведь это тоже бывает с людьми: вдруг найдет на человека красный туман, завоет в сердце зверь и… Тут достаточно и слова, чтобы…