Том 4. Стихотворения 1930-1940

Я наспех пишу. По заказу. Всего не высказать сразу. Тороплюсь основное сказать как-нибудь, Не дав своим мыслям надлежащей чеканки. Молодых творцов, лишь начавших свой путь, Спешу отвлечь от опасной приманки. Нет «жрецов», «алтарей» и «лавровых венков», – Ни к чему атрибуты нам дряхлых веков И эстетическое худосочие. _Соцстроительство – дум наших всех средоточие. Мы у письменных наших – не столов, а станков – Мастера и рабочие. Подчинись трудовому режиму суровому, Осознав, как подъем наш опасен и крут, Окультурим и облагородим по-новому Боевой, пролетарский писательский труд_!

Электро-жар-птица *

К десятилетию государственного плана электрификации, то есть плана ГОЭЛРО.

С новым годом! С решающим годом! С основным трудовым переходом! С крутым перевалом, Который надо перевалить! Речь идет не о малом! Большевистским закалом Все себя мы должны закалить, Чтоб препятствия все удалить, Чтобы нам – с напряженьем всего организма И хозяйственного механизма – Достроить фундамент социализма! Скрепим его сталью, бетоном. А потом – за стены, за свод, Наконец займемся фронтоном! Наступил решающий год! «Решь-шяющий?!. Вот!» Кто там шамкает где-то? Надо вдуматься в это! Надо это понять! Кто не хочет понять Иль понять неспособен, Чем год по-особому этот особен, Тому неча пенять, Если при перекличке строителей И победителей В советской земле Повсеместно Прозвучит его имя в числе Или темных вредителей, Поступавших Бесчестно, Иль в числе безнадежно отставших И пропавших Безвестно. Кто там шамкает про неувязки? Кто там, полный опаски, Боится – чего? Не борьбы ль? Какой трухлявый бобыль Унылые мямлит побаски? Разве наша советская быль Не упоительней сказки? Что мы в сказках слыхали? Что деды и прадеды наши пахали, Пред царем и пред богом дрожали, вздыхали, Тому и другому бухаясь в ноги, Платили налоги, Сами часто перебивались едой – Хлебом с водой, Да и хлеб-то нередко бывал с лебедой, – Покоряясь начальства орде тунеядной, Жили век в темноте непроглядной, – И сказочный только Иван-дурачок, Мужичок-серячок, Однажды дорвался до света. Всем известна нам сказочка эта О сиявшей в царской столице Волшебной «жар-птице», Как Ивашка, до царских добравшись хором, Поживился жар-птицыным светлым пером. До чего эта сказочка кажется детской В сравнении с былью советской! Как поблекли все старые сказки, поверья! Поглядите, какие волшебные перья Сверкают у нас пред глазами! Какими сверхсказочными чудесами Нас новая жизнь ежедневно дарит! Перед нами горит, Покорив необъятный размах расстояний, Миллиардами солнечно-ярких сияний, За пером распуская перо, Чудо-птица, Электро-жар-птица, – Зовется она так хитро – ГОЭЛРО! В ее свете обильном, С каждым днем все более сильном, Пролетарская наша сверкает столица, Новой стройкой охваченные города, Заводы и шахты, поезда и суда, За деревней деревня, за станицей станица, Суша, вода, Вся страна под флагом пролетарского цвета Торжественно, празднично входит сюда – В потоки гигантского электросвета. Дивной электроптице всего десять лет, Но какие она уж преграды сносила! ГОЭЛРО – не только электросвет, Но и электросила! И она, эта сила, Ускоряя темпы движения, Умножая свои достижения, Побивая свои же рекорды. Покажет, что все буржуазные Форды Перед силою коллективного, Творчески-дивного Пролетарского гения Не заслуживают никакого сравнения. За работу! В поход! Перед нами – решающий год! Кто там шамкает где-то? Надо вдуматься в это, Надо это понять, Надо крепко понять, На каких дрожжах наша жизнь забродила, Чтобы после на нас не пенять, Очутившись в зубах… «Крокодила».

Вместо привета *

Делегатам IX Всесоюзного съезда ВЛКСМ.

Я думал – зычно и солидно Вам дать развернутый привет. Но получилось так обидно: Болезнь подкралася ехидно И весь мой план свела на нет. Я не из тех, кто без умолку Трезвонит модным докторам. (От них я видел мало толку!) Зато, читая «Комсомолку», Я оживаю по утрам. То, что сожмет она, спрессует (Бумажный голод строки ест!), Воображенье дорисует: Вот – обсуждает, голосует Девятый комсомольский съезд! Оратор. Что ни мысль, ни фраза, То комсомольский динамит. Так жарко, тесно – до отказа. Весь зал, исполненный экстаза, Рукоплесканьями гремит. В нем столько крепкого задору И полнокровного отпору Всем, всем пророчествам худым! Какое счастье в нашу пору Здоровым быть и молодым!

«Перекопская» *

Посвящается краснознаменной 51-й Перекопской дивизии.

Походная, песня

Уж как мы под Перекопом С белым скопом Бой вели. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! С белым скопом бой вели! Тлю господскую густую Всю вчистую Подмели. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Всех буржуев подмели! Нынче снова строят плутни Злые трутни И шмели. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Заграничные шмели! Но… скажи нам только: «Хлопцы, Перекопцы, Навали!» Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Где очутятся шмели?! Воют в страхе чуть живые Биржевые Короли. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Биржевые короли! Их машины и вагранки, Биржи, банки На мели! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Вражье дело на мели! А у нас иные думы. Все в поту мы И в пыли. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Все в поту мы и в пыли! Заводских громадин только Эвон сколько Возвели! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Сколько фабрик возвели! Пахнет слаще нам, чем роза, Дух навоза И земли! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли, Прут колхозы из земли! Чтоб свалить судьбу-недолю, Всю мы волю Напрягли! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Всю мы волю напрягли! Не собьет нас вражья жалость, Чтоб мы малость Прилегли. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Чтоб всхрапнуть мы прилегли! Чтоб враги нас, вялых, шалых, Оплошалых, Взять могли! Эх-х! Лю-ли, лю-ли лю-ли! Чтоб нас сонных взять могли! Вражья жалость дышит местью! Кто там – с лестью? Стань вдали! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Просим честью Стать вдали! С богатырской силой дивной, Коллективной, Не шали! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Нынче с нами не шали! А не то… Нам скажут: «Хлопцы, Перекопцы, Навали!» Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Где очутятся шмели?!

Уберем с пути *

«Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна…» Очутилася у кручи Меньшевистская шпана. Шпанка явно увядает. Срам страшнее, чем террор. Беспощадно наседает Большевистский прокурор. Соскребет кусочек грязи, А под грязью хлещет гной: «Есть с рабочим классом связи?» «Сорвалося! Ни одной!» «Где видалися вы с Даном?.. Вандервельде что сказал?.. Были в смычке с белым станом?» – Напряжен судебный зал. Гвоздь вопроса всеми понят, Подсудимые сдают. «Сколько их? Куда их гонят? Что так жалобно поют?» Меньшевистски-безобразны В продувной своей игре, «Закружились бесы разны, Словно листья в ноябре». «Мы мечтали вместе с Даном: Интервенция вблизи!» «Мы с торгпромовским карманом Находилися в связи!» Им и стыдно и обидно… Все глядят по сторонам. «Хоть убей, следа не видно: Сбились мы. Что делать нам?» Фразы деланно-трескучи, Но вся гниль насквозь видна. Треск словесный не из тучи, А из кучи… Вот она! К ней сумеем – к неопрятной! – Мы с лопатой подойти И с брезгливостью понятной Уберем ее с пути!

«Общий блок» *

Языки б хоть прикусили! Нет, «Соц-вестники», «Рули» Вдруг в одно заголосили, Желто-белые врали. Прикрывая с фронтом белым Общей гнусности этап, Врет с нахальством отупелым Меньшевистский желтый штаб. «Не слыхали! Не видали! Нет на нас грехов и вин. Финн сказал – мы деньги дали! Провокатор этот Финн!» Так они невинно-просты, Финн, однако, на суде Заявил: «Не все прохвосты И в ответе и в беде: Мы тут влипли, дуралеи, А в Берлине главари „Унтер Линден“ вдоль аллеи Ходят, черт их побери!» Обоснованная злоба. Финн взывает из суда: «Абрамович с Даном, оба, Не угодно ли сюда?!» «Не угодно» им, конечно. Знают, ждет какой их блин, Но, однакоже, не вечно Будет раем им Берлин! Грянет гром и над Берлином, Стены прошлого валя. И тогда сойдется клином Под прохвостами земля. И тогда совместно с Даном Абрамович даст ответ: «Да, мы жили век обманом. В нашем прошлом правды нет. Мы рабочим нагло врали, Мы втирали им очки. У буржуев деньги брали И ходили в кабачки. Сочиняли там мы планы За стаканами винца. Приезжали к нам болваны Вроде Финна-шельмеца. Обращались к нам и Шеры За получкой директив: «Принимать какие меры? Как сколачивать актив? С кем нам в блок вступать уместно?» Мог ли быть ответ иным: «Да работайте совместно Хоть с жандармом отставным! Хоть с погромщиком отпетым! Общий блок необходим! Общий лозунг: прочь советы! Мы другого не хотим. Пусть империей расейской Правит барин. Он умней. Мы привыкли жить в лакейской, И останемся мы в ней!» Абрамович с Даном, оба, Будут жалобно тужить: «Дайте как-нибудь до гроба Нам смирнехонько прожить!» Мы ж – по ясной всем причине – Эту пару по трудам, Хоть она в лакейском чине, Приравняем к господам, К родовитым фон баронам, К живоглотам-богачам, К политическим шпионам, К старым царским палачам, Блоку барства и лакейства – «Общий блок необходим!» – Мы за общие злодейства Общей мерой воздадим!

«В Америке нет рабского труда» *

Ах, правду пишут о большевистских тиранах! Да, да, да! Только в буржуазных культурных странах Рабского нету труда! Особливо в Америке! Ах, в свободной Америке! Можно прийти от нее в экстаз! Вы не слыхали о гражданине Ерике? О Никанор Аполлоныче Ерике?.. Так вот его собственный рассказ. Он, голодая в белой эмиграции, Очутился на фордовской плантации. Дошла до него молва Такова (Не подумал Ерик, что молва эта хламная, Вербовочно-рекламная): Заработки-то, дескать, у Форда До какого доходят рекорда! Лишь почудиться может спросонку! На реку Амазонку Гений этот залез, Сводит там дикий лес И землю, жирную сказочным туком, Засаживает каучуком На предмет эксплуатации Резиновой плантации. Всех, кому подработать не лень, Привлекает такая приманка: От пяти до пятнадцати долларов в день Выдается у Форда рабочим из банка! Моментально наш Ерик помчался туда. А нынче он вопит оттуда: «Ай, беда! Ай, беда! Ай, беда!» (Этот вопль оглашает газета-паскуда, Называемая эмигрантским «Рулем», Помеченная 27-м февралем.) Жалкий Ерик вопит в истерике О «свободном труде» в Америке:

Узнав, что на резиновых плантациях Форда постоянно нужны рабочие, я решил, что это самый благоприятный случай познакомиться с заманчивой рекой Амазонкой и ее возможностями.

Из каких-то неведомых источников ползет по миру слух, что у Форда на плантациях платят от 5 до 15 долларов. И со всех сторон приезжают сюда специалисты по разным отраслям. Но всех их ждет неприятное разочарование. Не многим удается получить более 10 мильрейсов в день (около 1 доллара на американские деньги). И большинство соглашается, так как обычно едут на последнее и на обратную дорогу денег нет… Медицинскому осмотру подвергаются все, желающие поступить на работу, и бракуют около половины желающих.

…Оказалось, что все рабочие спят по ночам в собственных самодельных гамаках, так как на них трудно взобраться муравьям, змеям, крысам и т. д. Зато москитам открыт доступ со всех сторон.

…Работать приходилось под отвесными беспощадными лучами тропического солнца. Тракторы подымают целые тучи мельчайшей пыли. Она проникает во все поры и в легкие трактористов, и смертность выше среди них, чем среди остальных рабочих. При вскрытии в легких обнаруживаются целые залежи этой пыли.

…Хлеба не дают. Пища вареная, но очень плохого качества, часто с душком и весьма однообразная: обычно мясо и прелый, недоваренный рис в шелухе. За это продовольствие высчитывается чуть не половина заработка.

Жизнь проходит в полном однообразии, развлечений никаких… Правда, было одно празднество в день годовщины освобождения от рабства. Уж в пять часов утра запиликали, запищали, затрубили любители-музыканты из рабочих, не чувствуя, повидимому, горькой иронии этого торжества.

…В здешних лесах – масса всевозможных животных, гадов, диких хищников… Масса зверей, о существовании которых я и не подозревал… Но, кажется, всего разнообразнее микробы, особенно охотно нападающие на утомленных, измученных жарою европейцев. Есть микроб, который размножается под кожей, умерщвляя тело… Захватить лихорадку тут очень не трудно… Смертность здесь колоссальная среди рабочих. Штук пятнадцать могил всегда стоят наготове: умирают ежедневно.

«Руль» от 27 февр. 1931 г. № 3118. Очерк «На плантациях Форда».

Ну, чем не сплошная идиллия? Свобода. Никакого насилия. Никакого похабства. Праздновали освобождение от рабства! Говорили ораторы темные, Несомненно, прохвосты наемные, О рабском труде, Чуть не о забастовках – Ну, известно, где: На советских лесных заготовках! Культурнейшие господа иностранцы, Американцы, Нынче леса у нас не берут. Принудительный труд! Говорили ораторы темные, Прохвосты наемные, Ловко пряча улыбку в усах, О советских засыпанных снегом лесах, – Говорили, собравши цинично собрание У могил, для рабочих нарытых заранее. Говорили, кусая со смеху губы: «О, если б советские лесорубы Увидали плантацию эту, К нам попали б на праздник сюда! Они б убедились, что в Америке нету Принудительного труда!» Ораторы темные, Прохвосты наемные, Не жалели слов блудливо-умильных, Прибегали к газетным буржуазным статьям, Толпа рабочих больных и бессильных Понуро их слушала… возле могильных Срежевырытых ям!

До решительной… *

(К выполнению нефтяной пятилетки в 2 1/2 года)

Пятилетка нефтяная Завершилась в полусрок. Эх ты, милая, родная, До чего нам это впрок! Точно раннею весною Первой ласточки прилет: Далеко еще до зною, Но уж рухнул зимний лед. Но уж дни теплей и ярче, Но уж соки всюду прут. Но бодрей, Спорей И ярче Боевой весенний труд! За границей с кислой миной Все враги поднимут лай: «В два, представьте, с половиной!» «Ай-ай-ай!» «Ай-ай!» «Ай-ай!» Лайте, сколько вам угодно, – Нам на это наплевать. Вы ж кричали. «Сумасбродно!» «Пятилетке не бывать!» «Несерьезно!» – «Водевильно!» «Дураков лишь надувать!» «Невозможно!» – «Непосильно!» «Пятилетке не бывать!» Вы кляли ее словами И грозили ей войной. А она вот – перед вами В виде вышки нефтяной В виде вышки небывалой – С морем нефти в глубине, Со звездою яркоалой На гигантской вышине! Нефтяной фонтан ударно Выполняет наш заказ! Это зрелище кошмарно Для горящих вражьих глаз! Но для нас картина эта – Выполняемый обет, Боевая эстафета Наступающих побед! Вслед за нею, за досрочной, За победой нефтяной, Загремит на базе прочной Фронт чугунный и стальной! Пятилетка поначалу Вышла в море – хлябкий плот. Но к победному причалу Подойдет могучий флот. Подойдет. И станет грозно. И опять, скопив пары… Сумасбродно?! Несерьезно?! До решительной поры!!

За технику и за учебу! *

Пролетписателям «амовцам».

Вот уперся во что весь вопрос-то: Не все то просто, что выглядит просто. Это не ново. Есть вещи простые до смешного, Всем, как говорится, известные. Разговоры о них – разговоры неуместные, Чего, дескать, тут толковать! Ан – хвать! – На проверку не то получается. Толкуют о красоте: «Красота – в простоте!» Но такой простоте человек обучается. Известно, к примеру, от века, Что у нормального человека Имеются две ноги. Натянув на них сапоги Иль ботинки, вообще, что имеется, – Не рукавицы, разумеется! – Человек идет, куда ему нужно, Походкой простой, но простой лишь наружно: Один идет – хилым задом виляет, Другой – не идет – ковыляет, Третий ступню выворачивает, Четвертый ноги раскорячивает, Пятый, как утка, качается… Что на проверку получается? Походка, и та Не так-то проста. Плетется иной, согнувшись фигурою Уныло-понурою, Волочит и этой и тою ногой. Но его не узнать, если годик-другой Обработать его физкультурою. Подойдет к нему кто-то, понимающий дело, Повернет раскоряку умело Направо, налево, кругом, Заставит пробежаться бегом, Пройтись твердым шагом, – тут скажет, Там примером покажет, Подберет раскоряке живот, – Глядь, Федот Уж не тот: Был тюфяк, вдруг – полнейшее преображение! Стройность вместо унылой дуги! Другое совсем выражение! Другие шаги! На стройных ногах окрепшее тело! Похож на тюфяк? Не похож! Вот так и всякое дело. Писательство тож. Кажется просто так сразу: Наматывай фразу на фразу, Рассказывай, Щедро размазывай – Не рассказ, так смешной анекдот, Авось да что-либо получится! Нет, в писатели выйдет лишь тот, Кто писательству каторжно учится, «Стиснув зубы», как Сталиным сказано точно. Лишь что взято упорной борьбою, то – прочно, И к тому моя речь, Чтобы юных соратников предостеречь От погони за легкими пусто-успехами. Тяжел на редкость писательский труд, Подъем к мастерству очень крут, Перевалы отмечаются вехами, – Берется упорно этап за этапом, Этап за этапом, Устремив точно натиск, не вкривь и не вкось, Чтобы не сорвалось, А не так – разудалым нахрапом: Выйдет, нет ли! – эх, дуй на авось! Я пишу вам про эту механику Не затем, чтоб нагнать на вас панику. Наоборот! Вы все – молодые. Вы – храбрый народ. Речь к тому моя клонится, чтобы Перед штурмом учебы Вы не дрогнули, взяли б учебу в штыки, – Виноват, по-писательски: в перья!! Ваши свежие силы так велики! Больше к собственной силе доверья! Пролетарская сила все преграды берет, Гору сносит, сметает лесную чащобу! Веселее, смелее, задорней – вперед! За технику и за учебу!