Том 4. Стихотворения 1930-1940

2

Правда, место не очень завидное, но наша жизнь эмигрантская еще хуже. Предпочитаем быть в безлюдье, чей смотреть на голод детей. Я три месяца без работы, дети обносились, жена начала болеть от недоедания. Просить о помощи я не могу, совесть не позволяет, так как и без меня много несчастных.

3

Ищут Робинзона. Я желал бы знать это место. Я уже давно мечтаю куда-нибудь удалиться подальше от людей, потому что жить среди людей невозможно. В холоде и голоде очень трудно, а стреляться не хочется.

4

Я согласен подписать контракт на несколько лет. Я русский. Мне 25 лет. Теперешняя моя жизнь мне надоела! Остров, дающий приют пострадавшим от кораблекрушения, явится также островом спасения и для меня.

5

Господин Милюков знай шел я ваше объявление у вашей уважаемой газеты П. Н. у котором объявлено что требуется Сторож на Свинский остров так я очын заинътирисувался етым обявлением и очын имею большую охоту ехать туда… Напишите мине… адрес где ето находица; так как я ищо очын молод имею только 22 года…

6

Я бы с большим удовольствием уехал на Свиной остров от етой проклятой нынешней жизни. Я вас увиряю, что если у меня не будет счастя туда попасть то жить мне остается не много в етом гнусном кровожадном мире. Я безработный… Все ето мне надоело до отвращения… Один путь я вже сибе выбрал, а это другой! Первый – смерть, второй жить в одиночестве.

7

Из рассуждений М. Осоргина, сопровождающих цитируемые письма

…Это так естественно для русского человека! В дни полной безработицы и крушения всех надежд на будущее – и вдруг свободное место с хорошей оплатой. Один сторож умер в снегах, другой покончил самоубийством…

Отчаянье. Безвыходность. Тупик. Готовность жрать хоть из свиной помойки. Белогвардейский холод так велик, Что в радость им тепло тюремной койки. Как выглядит зверино «белый» лик И как звучит животный, дикий крик На фоне нашей грандиозной стройки! Партконференциям? Нет, нет, не им. И не ячейкам также заводским, И не своим читателям колхозным Для смеха, их живым речам не в тон, Я подношу вот этот фельетон С материалом гнойно-гангренозным, – Но тем, кто бредит желчно стариной, Кто брызжет ядовитою слюной На каждую строительную вышку, Кто злобствует за нашею спиной, Дарю мечту про остров про Свиной. Швыряю в их личины их же гной, Чтоб услыхать их хриплую одышку, Чтоб отравить предсмертную их злость, Чтоб «Островом Свиным» вогнать им гвоздь, Железный гвоздь б их гробовую крышку!

«Задули» *

Телеграмма-молния

МОСКВА. Д. БЕДНОМУ.

Задули первую домну. К дню выдачи чугуна ждем твоей ответной продукции.

Кузнецкстрой.

«Задули домну, голова!» Что это? «Мудрое» какое изреченье? А мудрость в нем меж тем, а радость какова! Обыкновенные – по внешности – слова Приобрели у нас особое значенье. «Задули»! Грубое словцо? Смотря для чьих ушей. Для нас в нем налицо Такая гордости оправданной безбрежность, Такая творческая нежность! Ведь домна каждая для нас – защитный форт, И мы о том всему Союзу рапортуем, Скосившись на врагов: пусть знают, чтоб их черт, Что мы, коль тронут нас, не так еще «задуем»!

«Правде» *

Один из зачинателей твоих, Тебе, глашатаю идеи необъятной, Восторженный, приветственный мой стих Я посвящаю с гордостью понятной. Свидетелю рожденья твоего, Соратнику тебя создавших великанов, Чьи гений, смелость, мастерство Определили торжество Одержанных побед, осуществленных планов, Мне радостен твой праздник боевой На рубеже великих достижений, Мне дорог строгий облик твой – Ударно-пафосный и четко-деловой, В котором отражен всепролетарский гений. Я отдал все тебе, весь скромный мой талант, И будешь ты сверкать в его последней вспышке. Октябрьско-ленинский бессмертный фолиант, Ты мне была близка в бою и в передышке, – Мне Ленин близок был «изустно», не по книжке, И близок был не понаслышке Испытанный и признанный гигант, Сменивший Ленина на пролетарской вышке. В приветственных словах всего не помянуть, Но радостью одной горжуся я бесспорной, Что героический твой путь Отмечен и моей работою упорной И что благодаря бессменному труду, Которому лишь смерть грозна угрозой срыва, В сознание потомков я войду «Правдистом первого призыва».

Пороги *

В день пуска Днепростроя

А. М. Горькому.

Сегодня – день от всех отличный, Сегодня – праздник символичный: Сегодня утренней порой В наш боевой рабочий строй Победно входит «энергичный» Наш торжествующий герой – Электросильный Днепрострой. Как мы мечтали, как гадали, Как нажимали все педали, Как торопили дни, часы, Чтобы скорей мильонно-тонной Мускулатурою бетонной Он обрастал – кремнисто-донный Гигант невиданной красы! Как много пиголиц пищало, Как много воронов вещало О «фантастической игре», «Затее дикой» на Днепре. И вот – затея стала фактом, Игра – великим, смелым актом, И мир, весь мир, в любой стране, Мир пролетарский – с теплой лаской, Мир буржуазный – с злой опаской, С тоской, понятной нам вполне, Внимает радиоволне И ловит радостные хоры, Рабочий смех и разговоры, И – голос будущих судьбин – Гул торжествующих турбин! А там, за звуками, картина: Сталебетонная плотина, Замкнувши ток днепровских вод, Дает им новый, точный ход, Чтоб Украине, «неньке милой» [4] , Они запели в наши дни Не то, что пели искони. Организованною силой Отныне сделались они! Вперед днепровские пороги Не преградят уж им дороги, Не будет их водоворот Ломать челны, губить народ. Все вековечные заторы, Ликуя, волны погребли. В глубоководные просторы Войдут морские корабли И станут гордо у плотины, Где чудо-электротурбины Дают – неслыханный захват – Мильярды сило-киловатт, Невидимых, но ощутимых Богатырей неутомимых. Отважных электросолдат, Всегда готовых вмиг, по знаку, За поворотом рычага, Лавиной ринуться в атаку На старо-косного врага, Который уж не будет боле Держать в убожестве, в неволе, И чудо-Днепр, и чудо-поле, И эти чудо-берега! Взрывая скалы, землю роя, Водой Днепра пороги кроя, Мы на плотине Днепростроя Свершали подвиг трудовой. Темп забирая боевой, Мы до конца его не сдали И – средь машин, бетона, стали – В работе творчески-живой Мы, закаляясь, обрастали Мускулатурой волевой. На горе вражеским пророкам, Их предсказаньям вопреки, Мы повышали гонку срокам, Снуя по руслу и протокам В бетон закованной реки. Мы сдали творческий экзамен! Всей зло-пророческой гурьбе Теперь кричать «аминь» и «амен» Не нам придется, а себе. Там, где с порогами в борьбе Вода, бурля, взметалась пылью, Где историческою былью Дышала каждая скала, Свершились дивные дела: Над ровной водной пеленою, Над новозданной глубиною, Гряду порогов поборов И к реву их неумолимы, Победу празднуя, зажгли мы – Взамен угаснувших костров – Гирлянду солнц-прожекторов. Чтоб больше древние пороги Не заступали нам дороги К грядущей, сказочной судьбе, С водой и скалами в борьбе Мы не работали – горели! Пороги есть в одном Днепре ли? Им в жизни не было числа. Не позабыть всей тьмы и зла, Всей тяготы непереносной Минувшей жизни старо-косной: Она «порожиста» была. Не только взрослые – и дети – В пучине жизни заодно, Разбившись о пороги эти, Метались горестно, бедно, В тоске – изранено смертельно – Метались брошенно, бездельно И опускалися «на дно». О, сколько жизней, сил, талантов, Народных творческих гигантов, Топя тоску свою в вине, Тоску по жизни светлой, новой, С разумной творческой основой, Страдало, корчилось «на дне»! Их всех, чьи гибли дух и тело «На дне» погибельно-гнилом, Их сердце Горького узрело, И пожалело, и согрело Сердечно-ласковым теплом, И перед всем раскрыло светом: Кто погибал «на дне» на этом, Кого забросила сюда, Кого измяла, сокрушила, Услады жизненной лишила, Лишила радостей труда Порогов жизненных гряда. Работы горьковской итоги Росли пред нами вглубь и вширь. Он рвал проклятые пороги, Передовой наш богатырь, – В боях с ним вражеская стая Не мало понесла потерь, – Он шел, ряды врагов сметая, Как он сметает их теперь. Ему, грозе дворцов, чертогов При старом строе, при царе, Ему, «взрывателю порогов», Тех, что мы рвали в Октябре, Ему, певцу иной культуры, Культуры нашей, трудовой, Ее стальной мускулатуры, Ее закалки волевой, Ему, чье знамя буревое Пред нами реет столько лет, Моим «Стихом о Днепрострое» О нашем энерго-герое, Я энергичный шлю привет!

4

Ненька – мать.

Есть за что *

У заводской пионерской площадки

Пионер! Смотрите, как он ловок! Пионер! Смотрите, как он смел! Сколько их, ребяческих головок, Озорных, упругих детских тел! Расцвела спортивная площадка Разномастной шустрой детворой. Пионер! Какая в нем ухватка! Как он горд спортивною игрой! Он сейчас был первым в перегонке. Так легко понять его экстаз: Может быть, там мать стоит в сторонке И с него не сводит добрых глаз. Может быть, с культурной эстафетой По пути в партком или завком Подошла она к площадке этой И стоит, любуяся сынком. Простояв минутку, полминутки, Вновь она пойдет, ускорив шаг. Но ребячьи шутки-прибаутки Будут все звенеть в ее ушах. Под конец тряхнет она задорно Головой и станет напевать: «Есть зачем работать нам упорно! Есть за что с врагами воевать!»

1933

Подрез *

Часть первая

Историческая

Представьте же теперь, что лучший косарь (сам хозяин) идет не впереди, а сзади партии (наемных косарей) и что он из 1000 взмахов «на ручке» будет делать 100 взмахов не средней, а высшей силы. Понятно, что в каждом случае, когда задний косарь станет «подрезывать переднего», вся партия должна будет делать порывистые, усиленные напряжения…

Случаи таких «подрезываний» (хозяином батрака) в буквальном смысле неоднократно замечались. Так приходилось наблюдать следующие факты: хозяин-крестьянин шел с косой позади работника, а работник, шедший впереди, несмотря на усталость, должен был волей-неволей шагать быстро вперед, боясь быть захваченным косою своего хозяина. Оказывается, что случаи ранения рабочих таким образом нередки и зарегистрированы даже земскими участковыми врачами. Один из них в своем отчете рассказывает, что вечером был привезен в амбулаторию крестьянин, весь залитый кровью, со слабыми признаками жизни. Оказалось, что у него перерезана артерия и случилось это так: на косовице он шел впереди, а сзади него в том же столбе шел его хозяин. Чтобы работник не отставал, обыкновенно хозяин идет сзади и таким образом подгоняет впереди идущего батрака. Батрак порядочно устал, и размах косы, а также его шаги стали замедляться; в одном из таких замедлений хозяин, шедший сзади с косой, хватил по правой ноге сзади работника и перехватил ему всю заднюю часть мускулов ноги до обнажения кости, работник свалился, обливаясь кровью… Соседи, тут же находившиеся, засыпали ему рану землей и залепили мякиной хлеба…

См. книгу кн. Н. В. Шаховского «Земледельческий отход крестьян», СПБ. 1903 г., стр. 256.

Часть вторая

Фактическая

Дед Сысой хрипит на сходе При честном при всем народе: «Вот подохну, пропаду, А в колхоз ваш не пойду!» Дед Сысой, сердитый, хмурый, Весь пришибленный, понурый, Волком травленым глядит И дудит, дудит, дудит, Тянет нудную волынку Про старинушку-старинку, Про минувшие дела: Дескать, вот где жизнь была! В старину-то как живали! Как живали?! Хлеб жевали, Запивали Хлеб водой, Заедали Лебедой, Воем выли временами На голодной полосе. Нет, на масляной блинами Объедалися не все. Свой покос не все косили, К богатею шли, просили: «Плохо дело, хоть помри. Не возьмешь ли в косари? На тебя, Сысой, надея». «Сердце» есть у богатея, В человеке есть «душа», Говорит он не спеша, Рассудительно, серьезно: «Ладно. Просишь больно слезно. Я ж нуждаюсь в косаре». Ранним-рано, на заре С батраком хозяин – в поле: «Ну, накосит кто поболе? Перекосит кто кого?» Сам косарь хозяин – во! Жилы крепкие у дяди, Мужичина весь в соку! «Ты вперед, а я уж сзади», – Говорит он батраку. Смотрит хитрою лисою. Замахал батрак косою, Машет, машет без конца, У бедняги пот с лица. Ослабел он, тяжко дышит, Хочет вырваться вперед, А хозяин сзади, слышит, На него все прет и прет. Опершись сильней на пятку, Сжав покрепче рукоятку, Весь разваренный, как рак, Косит яростней батрак В страхе-ужасе великом Пред хозяйским строгим ликом. Вдруг качнулся, сразу – хлоп! – Помертвевши, с диким криком Наземь рухнул он, как сноп, – На щеке его на впалой Стынут синие круги, Хлещет кровь струею алой Из подрезанной ноги. Люд с полос других сбежался, «Что случилось?» – говоря. «Что! – Сысой заобижался: – Вот сыскал я косаря!.. Ён косил – глядеть обидно. Шел я сзади полосой. Сгоряча ему, как видно, Полноги отсек косой». «Кто бы сбегал за водицей? Надо дать ему испить». «Рану сверху бы землицей». «Или хлебцем залепить». На Сысоя взгляды злые. «Жадность!» «Слопал мужика!» «Ён, зверюга, не впервые Подрезает батрака!» «На тот свет придет с ответом – Все зачтут ему грешки». «Эх, на свете бы на этом Гаду выпустить кишки!» Гад Сысой дождался кары: Под октябрьские удары – Вместе с полным сундуком – Он попал уж стариком. Растрясли его нещадно, И трясли потом изрядно, И, как был он злой стервец, Раскулачили вконец. Подмели с пути помеху. И не мало было смеху От Сысоевых угроз: «Не пойду я в ваш колхоз!» Животы все надрывали: «Да тебя ж туда не звали!» Дед дудил в свою дуду. «Раззовитесь, не пойду!» Нынче он сердитый, хмурый, Псом пришибленным, понурый На завалинке сидит И дудит, дудит, дудит, Тянет нудную волынку Про старинушку-старинку, Про минувшие дела: Дескать, вот где жизнь была! Речь Сысоя – вражий скрежет. Он издаст последний хрип, Смерть когда косой «подрежет» Ядовитый старый гриб!