Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий.

Час пробыли мы на вершине —

Один лишь час, но полный славы...

Он пролетел незаметно, мы начали собираться.

Посоветовавшись, как лучше организовать спуск, мы с Хадсоном решили, что Кроз пойдет впереди, а за ним Хэдау. Хадсон, который крепостью ног мог поспорить с любым проводником, вызвался идти третьим. Следующим предстояло идти лорду Дугласу, а за ним старому Петеру, сильнейшему из всех остальных. Я предложил Хадсону, чтобы, выйдя на более трудный участок, наши передовые из предосторожности навесили на скалы веревку. Хадсон одобрил это предложение, но мы так толком и не договорились. Партия построилась в указанном порядке, ждали только, чтобы я зарисовал вершину и присоединился к ним. Тут кто–то вспомнил, что надо оставить в бутылке записку с именами восходителей, и мне поручили это сделать. Отряд тем временем двинулся в путь.

Несколькими минутами позже связались и мы с Петером–младшим и, последовав за остальными, догнали их в то самое время, когда они подошли к опасной круче. Спускались с величайшей осторожностью: двигались поочередно, и только когда спустившийся находил твердую опору, начинал спускаться следующий. Дополнительной веревки, однако, так и не навесили, никто о ней не вспомнил. Когда мне пришла в голову эта мера предосторожности, я не думал лично о себе, а потом и я как–то упустил ее из виду. Первое время мы двое шли позади, отдельно, но около трех часов пополудни лорд Дуглас попросил меня привязаться к Петеру: он боялся, что, если кто–нибудь поскользнется, старик Таугвальдер не устоит на ногах.

Несколько минут спустя в гостиницу «Монте–Роза» вбежал с криком остроглазый подросток: он только что видел, как с вершины Маттерхорна сорвался обвал и рухнул на Маттерхорнский ледник. Никто ему не поверил, его даже отчитали — зачем он зря народ пугает. На самом деле он был прав; и вот что он увидел.

Михель Кроз отложил свой ледоруб и, для верности, сам своими руками переставлял ноги мистера Хэдау с одной зарубки на другую. Как я понимаю, никто другой в это время не спускался. Однако полной уверенности у меня нет: наши двое передовых были частично заслонены от меня выступом скалы. Судя по движению их плеч, Криз, оказав помощь мистеру Хэдау, повернулся, очевидно с намерением спуститься на одну–две ступеньки ниже. И как раз в эту минуту мистер Хэдау поскользнулся, налетел на него и сбил его с ног. Я услышал испуганный возглас Кроза и увидел, что оба они летят вниз. Мгновение — и веревка сорвала со ступеньки Хадсона, а затем и лорда Дугласа. Все произошло в две–три секунды. Услышав громкий крик Кроза, мы со старым Петером уперлись ногами насколько позволяла скала. Веревка между нами была туго натянута, и мы одновременно ощутили рывок. Мы держались крепко; но как раз посередине между лордом Фрэнсисом Дугласом и Таугвальдером веревка оборвалась. Несколько секунд мы видели, как несчастные наши товарищи скользят и пропасть, лежа на спине и раскинув руки в тщетной попытке за что–нибудь ухватиться. Пока мы их видели, они были невредимы; но потом они один за другим исчезли из виду, а там их пошло швырять с обрыва на обрыв к Маттерхорнскому леднику с высоты в четыре тысячи футов. С той минуты как оборвалась веревка, мы уже ничем не могли им помочь. Так погибли наши товарищи!

В течение последующих двух часов чуть не каждая секунда грозила стать для меня последней; Таугвальдеры, отец и сын, потрясенные происшедшим, не только не могли оказать мне никакой помощи, но и сами в этом состоянии ежеминутно рисковали оступиться. По прошествии некоторого времени мы почувствовали себя в силах сделать то, что должны были сделать с самого начала, — не довольствуясь связывавшей нас веревкой, мы стали навешивать на устойчивые скалы дополнительные веревки. Время от времени мы их срезали, оставляя куски позади. Но и при этой добавочной опоре людям страшно было сдвинуться с места; старый Петер несколько раз поворачивал ко мне свое мертвенно–бледное лицо и, весь дрожа, отчаянно повторял: «Не могу!»

Около шести часов пополудни мы вышли к гребню, глядящему на Церматт; теперь опасность миновала. Мы все озирались по сторонам, ища следов наших злополучных товарищей, мы громко звали их, перегнувшись через гребень, но никто не откликался. Наконец мы оставили эти попытки, убедившись в их бесполезности. В полном молчании, слишком подавленные, чтобы говорить, собрали мы свои пожитки и то немногое, что осталось из вещей погибших, и завершили спуск.

Таков красноречивый и волнующий рассказ Уимпера. В Церматте говорили шепотком, будто Таугвальдер–старший, когда стряслось несчастье, перерезал веревку— из страха, что она увлечет его за собой; но мистер Уимпер утверждает, что видел конец веревки, — он был именно оборван, а не перерезан. Впрочем, добавляет он, если бы Таугвальдер и захотел перерезать веревку, он просто не успел бы, так неожиданно и мгновенно все произошло.

Тело лорда Дугласа так и не было найдено. Должно быть, оно застряло где–нибудь на недоступном карнизе, нависшем над пропастью. Лорду Дугласу было девятнадцать лет. Трое других пролетели вниз без малого четыре тысячи футов. Их тела были найдены на следующий день мистером Уимпером и другими, кто вышел на поиски; они лежали рядом на леднике. Все трое погребены на церматтском кладбище, возле церкви.

Глава XIII

Швейцария. — Кладбище в Церматте. — Из местечка Сент–Николас в Висп. — Опасное путешествие. — Шильонский замок. — Монблан и его соседи. — Сумасшедшая езда. — О том, как иногда полезно напиться.

Швейцария это просто–напросто огромный бугристый камень, подернутый тонкой кожицей травы. Поэтому могилы здесь не роют, а взрывают с помощью пороха и запала. Швейцарцам не по карману содержать большие кладбища, каждый фут травяной кожицы у них на счету и слишком ценен. Она им насущно необходима для поддержания жизни.

Кладбище в Церматте занимает не более осьмушки акра. Могилы выдолблены в горной породе на долгие времена, но они сдаются лишь во временное пользование, пока не явится новый постоялец, потому что здесь не захоранивают мертвецов друг на дружке. Насколько я понимаю, каждое семейство обзаводится собственной могилой, как обзаводится домом. Отец умирает и оставляет сыну дом, а сам в свой черед наследует могилу отца. Из дома он переезжает в могилу, в то время как его предшественник из могилы переезжает в церковный подвал. Я видел во дворе церкви ящик с изображением черепа и скрещенных костей, и мне объяснили, что в этом ящике останки переносятся с погоста в подвал.

В подвале, говорят, хранятся перевязанные веревкой черепа и кости нескольких сот горожан. Они образуют кучу в восемнадцать футов длиной, семь футов высотой и восемь футов шириной. Мне рассказывали также, что в некоторых швейцарских деревнях все черепа клеймятся, и если кому–нибудь понадобится разыскать черепа своих предков за несколько поколений, он может это сделать по записям в фамильных книгах.

Англичанин, проживший в этой местности несколько лет, сообщил нам, что здесь колыбель обязательного обучения. По его словам, распространенный в Англии взгляд, будто обязательное обучение приводит к снижению рождаемости внебрачных детей, а равно и к пьянству, — ошибочно, оно вовсе не дает таких результатов. В протестантских кантонах случаи совращения девиц будто бы многочисленнее, чем в католических, где на страже их чести стоит исповедь. Но тогда почему же исповедь не охраняет чести замужних женщин во Франции и Испании?

Тот же англичанин рассказал мне, что в кантоне Валлес среди бедного крестьянства существует обычай: братья мечут жребии — кому выпадет желанная судьба жениться. После чего счастливчик женится, а его братья, обреченные на холостую жизнь, героически впрягаются в лямку и общими усилиями тянут вновь основанную семью.

Из Церматта в Сент–Николас мы выехали в фургоне; было десять утра, лил проливной дождь. Мы снова проезжали мимо утесов, поросших зеленой травой и усеянных крошечными домиками, глядевшими на нас с бархатистых зеленых стен высотой в тысячу — тысячу двести футов. Даже пресловутой серне не взобраться на эти кручи. Влюбленные, живущие на двух противоположных склонах, должно быть целуются в подзорную трубу и перемигиваются с помощью ружейных выстрелов.

В Швейцарии плугом крестьянину служит широкая лопата, которой он ковыряет и перевертывает тоненький пласт земли на своей родной скале; пахарь здесь — истинный герой. По дороге в Сент–Николас показали нам одну могилу и поведали ее трагическую историю. Крестьянин трудился на своей землице сдирал с нее кожу — и даже не на самом отвесе, а на более или менее обычной крутизне, — говоря образно, он ковырялся не на фасаде своей фермы, а на крыше, около стрехи, — и по рассеянности выпустил из рук лопату, чтобы смочить ладони, как это водится у крестьян; но тут он потерял равновесие и сверзился со своего участка. Бедняга упал навзничь и коснулся земли не раньше, чем пролетел тысячу пятьсот футов [24] *. Мы героизируем жизнь моряка и солдата, потому что им приходится глядеть в лицо смерти. И мы не видим героизма в крестьянском труде, потому что не живем в Швейцарии.

24

* Заметим, что это случилось в воскресенье. – М.Т.

Из Сент–Николаса мы отправились в Висп, иначе Виспах, пешком. Несколько дней подряд шли проливные дожди, причинившие много вреда в Швейцарии и Савойе. Мы видели реку, изменившую свое русло, она ринулась с горы в новом месте, снося все на своем пути. Два бедных, но драгоценных хутора у самой дороги были вконец разрушены: один смыло водой до каменистой подпочвы, другой похоронен под нагромождением обломков скал, гравия, тины и мусора. Во всем наглядно проявилась здесь неукротимая сила бушующих вод. Несколько молодых деревцев пригнуло до самой земли, содрало с, них кору и нанесло щебнем и обломками. Бесследно исчезло проходившее здесь шоссе.