Том 5. Рудин. Повести и рассказы 1853-1857
Шрифт:
Представителем «лишних людей» — впрочем, не столько по своему интеллектуально-психологическому содержанию, сколько по сюжетной роли, к которой близка позднейшая роль Рудина, — является герой повести И. И. Панаева «Родственники» (1847), Григорий Алексеевич (см. примечания к «Рудину», с. 474).
В плане изображения «лишних людей» был задуман и герой одноименного романа М. В. Авдеева Тамарин (1850), признанный критикой откровенным и рабским подражанием «Герою нашего времени», причем прототипом его оказался не сам Печорин, а пародия на него — Грушницкий (см. суровые отзывы о романе в статьях Чернышевского — Чернышевский,т. II, с. 210–221 и 241–262; см. также в изд.: Т, ПСС и П, Письма,т. II, с. 213).
Важным звеном в цепи образов «онегинского» типа явился Агарин, герой поэмы Некрасова «Саша», в котором суммированы и резко очерчены, с демократических позиций, основные черты «лишних
Резко сниженные в интеллектуальном плане и взятые с их бытовой стороны образы «лишних людей» дали в 1850-х годах А. Ф. Писемский и Н. Щедрин (M. E. Салтыков). Первый изобразил этот тип в Эльчанинове (повесть «Боярщина», опубликованная в 1858 г., но задуманная еще в середине 1840-х), а также в Шамилове (повесть «Богатый жених», 1851–1852 гг.; см. их сопоставление с Рудиным в статье Писарева «Писемский, Тургенев и Гончаров». — Писарев,т. 1, с. 211–223). Щедрин в «Губернских очерках», печатавшихся в «Русском вестнике» в 1856 г. (раздел «Талантливые натуры»), дал ряд сатирических зарисовок представителей «провинциального печоринства»; из них в особенности характерен молодой помещик Буеракин, который, по определению Чернышевского, «представляет себя чем-то вроде Гамлета». Щедринские типы «Гамлетов Крутогорской губернии» являются крайним пределом разложения и измельчания дворянско-помещичьей интеллигенции.
Последним и одним из значительнейших явлений в ряду литературных изображений «лишних людей» стал «Обломов» Гончарова, напечатанный в 1859 г., а задуманный и вполне выявившийся в сознании автора еще в конце 1840-х. Если тургеневский Рудин был кульминацией, полнейшим и наиболее глубоким выражением социально-психологического типа «русских людей культурного слоя», — типа, сложившегося в конце 1830-х — начале 1840-х годов, со всеми его противоречиями, положительными (в историческом плане) и отрицательными (преимущественно в плане личном) чертами, то гончаровский Обломов, каким он вылился к моменту его завершения и издания, т. е. накануне крестьянской реформы и при нарастании революционной ситуации 1859–1861 годов, явился логически завершенным и исторически изжившим себя выражением дворянского либерализма, близким по существу к щедринским зарисовкам. На нем заканчивается развитие литературно-общественного типа, начатого Онегиным и характерного для дворянского этапа освободительного движения вплоть до смены его разночинно-демократическим. Новый герой возникает тогда в творчестве Тургенева в лице Инсарова («Накануне», 1860) и затем Базарова («Отцы и дети», 1862).
Вопрос об идейном наследии, оставленном дворянскими интеллигентами 1840-х годов, и о его ценности для конца 1850-х, в условиях нарастающего крестьянского движения и углубляющихся расхождений между революционными демократами и либеральными дворянами, — этот вопрос встал перед критикой в связи с публикацией «Рудина» и особенно после выхода в свет «Повестей и рассказов» Тургенева в трех частях (в начале ноября 1856 г.). Основные моменты журнальной полемики по поводу каждого из входящих в настоящий том произведений и «Повестей и рассказов» в целом освещены в примечаниях к каждой из повестей, к «Рудину» и к «Предисловию», открывающему это собрание сочинений Тургенева. Здесь же важно отметить следующее.
«Рудиным» в основном была завершена длительная и многосторонняя работа Тургенева над художественным воплощением социально-психологического типа, занимавшего значительное место в русской общественной жизни в годы николаевской реакции, — типа «лишних людей». Но тема и ее проблематика далеко еще не были исчерпаны. После «Рудина» перед писателем возникают новые проблемы, относящиеся к тому же общему вопросу — об исторической и современной роли дворянской интеллигенции, но возникают они в новых аспектах и изображаются с других сторон. К развитию и углублению этой темы побуждало Тургенева то новое состояние, в которое вступило русское общество после окончания Крымской войны: сознание происшедшего перелома и невозможности сохранения старого, николаевского порядка; ожидание близких реформ и надежда на новое царствование,
быстрое разочарование и недовольство медлительностью и колебаниями правительства в вопросе о реформах; далее — с конца 1857 года — первые, робкие и неясные, но уже реальные шаги в сторону отмены крепостного права.В предстоящих реформах, как думал Тургенев и как считали близкие ему дворянские деятели, с которыми он общался за границей и особенно в Риме зимой 1857 / 58 г., роль передовой дворянской интеллигенции должна была быть очень велика, и так называемые «лишние люди» должны были найти себе достойное применение в реальной общественной деятельности.
Но вместе с тем личные переживания Тургенева, его собственное мироощущение в те же годы складывались так, что наряду с общественными вопросами, выдвигавшимися русской жизнью и волновавшими его, у писателя возникали и вопросы иного, индивидуально-этического порядка. Этическая проблематика была существенным звеном в прогрессивной идеологии этого переходного времени; в нее входили и вопросы воспитания и подготовки участников и деятелей новой исторической эпохи. Вопросы этики в их соотношении с общественным делом занимали большое место и в системе воззрений революционных демократов, в частности Чернышевского, но трактовались ими не так, как Тургеневым.
Тургенев, считая эти годы переломными для себя не только в литературно-общественном, но и в личном плане, склонен был подводить итоги своему прошлому и заниматься вопросами одновременно лично-психологического и общефилософского значения: вопросом «личного счастья» человека или, точнее, его права на личное счастье в столкновении с его нравственным и общественным долгом; вопросом об отношении человеческой индивидуальности к окружающему ее миру, к природе, о месте человека в природе; наконец — опять-таки не только в общественном, но и в лично-этическом плане — вопросом об отношении дворянского интеллигента к народу и о его долге перед народом.
Первый из этих вопросов — о возможности достижения человеком личного счастья, когда эта возможность вступает в столкновение с моральным долгом, — лежит в основе «Фауста» и, хотя и в меньшей степени, «Аси». Как это наблюдается не раз в творчестве Тургенева, вопрос этот облекается в сюжетные формы, характерные для писателя, — в формы «испытания» героев чувством любви, причем в обеих повестях — и в «Фаусте», и в «Асе» — герой не выдерживает «испытания» и, как это уже было перед тем в «Рудине», оказывается морально слабым и неустойчивым по сравнению с героиней.
Между «Фаустом», наиболее законченно выражающим философию отречения и пессимистический взгляд на жизнь, и «Дворянским гнездом», где идея отречения подвергается пересмотру и, в конце концов, осуждению, лежит переход, заполненный не только хронологически, но и в идейно-творческом отношении «Асей» и «Поездкой в Полесье». Последняя повесть (или, точнее, очерк) по своему происхождению и по времени замысла (1863) является своего рода продолжением «Записок охотника», в число которых она даже была включена в ближайшем издании сочинений Тургенева, 1860 года, но изъята из «Записок» и перенесена в состав повестей во всех следующих изданиях. «Поездка в Полесье» писалась с большими перерывами и при ее окончательной обработке в 1856–1857 годах приобрела новые качества и наполнилась новым содержанием, глубоко отличающимся от содержания и тона «Записок охотника». Большое место заняла в ней философия природы — проблема отношений между человеком и природой, ничтожества человеческого разума перед ее вечной стихийной жизнью, перед всемогущей силой, которой человек подвластен. Постановка и разрешение этой проблемы восходят, с одной стороны, к давним размышлениям Тургенева, неоднократно выражавшимся в его письмах, с другой — к воздействию философии Шопенгауэра, которая именно в это время привлекает особое внимание Тургенева.
Действие «Аси» происходит, по утверждению Тургенева, «лет двадцать тому назад», т. е. в конце 1830-х годов, тем не менее проблемы, затронутые в повести, характерны для того времени, когда она создавалась. Недаром Чернышевский воспользовался образами именно этой повести для приговора над дворянским либерализмом конца 1850-х годов.
Журнальный спор об исторической ценности «лишних людей» и в связи с этим о значении творчества Тургенева в целом развернулся в 1856–1857 годах в основном вокруг образа Рудина и проблематики романа. В центре внимания здесь оказалась статья С. С. Дудышкина «„Повести и рассказы“ И. С. Тургенева» (Отеч Зап,1857, № 1, отд. II, с. 1 — 28) и разбор ее Чернышевским в «Заметках о журналах» за январь 1857 г. (Чернышевский,т. IV, с. 696–701). Дудышкин, выразитель умеренно-либеральной буржуазной идеологии, выступил с осуждением «лишних людей» от Онегина до Рудина за то, что они не являются «тружениками», не удовлетворяют требованиям полезной деятельности и находятся в состоянии разлада, конфликта с окружающей действительностью вместо того, чтобы «гармонировать» с ней; в отыскании гармонических начал общественной жизни, в примирении с ней критик видел главную задачу литературы.