Том 6. Дворянское гнездо. Накануне. Первая любовь
Шрифт:
В литературу, посвященную «Дворянскому гнезду», вкрались и долгое время служили источником для различных умозаключений ошибочные сведения о дате чтения, состоявшегося якобы 28 и 29 декабря ст. ст. 1858 г. [137] Ошибка эта произошла из-за неправильно понятой записи в «Дневнике» Никитенко, где под датой 28 декабря (суббота) сообщается: «Был у И. С. Тургенева. Он написал новый роман совершенно в художественном направлении. Вот это хорошо! Пора перестать делать из литературы только деловые записки о казусных происшествиях и считать ее исключительно исправительным бичом». Никаких указаний на то, что Никитенко был у Тургенева во время коллективного чтения и обсуждения «Дворянского гнезда», здесь нет, как нет и вообще в мемуарной литературе указаний на то, что Никитенко находился среди присутствовавших на чтении.
137
ГутьярН. М. Хронологическая канва для биографии Тургенева. — Сб. Отд. рус. яз. и слов-сти ИАН,1910, т. XXXVII, № 2, с. 37; Клеман, Летопись,с. 102; Г, СС,т. 2, с. 321; НикитенкоА. В. Дневник. М.: Гослитиздат, 1955, т. 2, с. 570; Анненков,с. 629.
Если судить по словам самого Тургенева [138] , а также по воспоминаниям П. В. Анненкова и И. А. Гончарова, на коллективном чтении, кроме этих трех лиц, присутствовали Н. А. Некрасов, В. П.
Литературный «ареопаг», как его называл Тургенев, отнесся к новому роману писателя чрезвычайно благосклонно. П. В. Анненков в «Литературных воспоминаниях» так рассказывает об этом знаменательном для автора событии:
138
В письме к А. В. Дружинину от 25 августа (6 сентября) 1858 г. Тургенев называет желательных участников обсуждения нового романа, а в письме к П. В. Анненкову от 19 февраля (3 марта) 1878 г. вспоминает о тех, кто действительно присутствовал на чтении.
139
Из сохранившихся свидетельств участников чтения обычно не учитывается письмо А. Ф. Писемского к А. Н. Майкову от 24 ноября ст. ст. 1858 г., где автор, сообщая о многих литературных новостях Петербурга, говорит только о приезде и серьезной болезни Тургенева, ни словом не упоминая о его романе ( ПисемскийА. Ф. Письма. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936, с. 127). Из этого следует, что чтение состоялось не ранее 24 ноября. Близкой датой (26 ноября) кончается последняя запись 1858 г. в неопубликованном «Дневнике» А. В. Дружинина. Здесь тоже упоминаются многие литературные события, встречи и обеды, но ничего не говорится о «Дворянском гнезде» ( ЦГАЛИ,ф. 167, оп. 3, № 108).
«В один зимний вечер 1858 года Тургенев пригласил Некрасова, Дружинина и нескольких литераторов в свою квартиру с намерением познакомить их с новым своим произведением. Сам он читать не мог, нажив себе сильнейший бронхит и получив предписание от врача своего, доктора Шипулинского, не только не читать ничего для публики, но даже и не разговаривать с приятелями. Присужденный к безусловному молчанию, Тургенев завел аспидную доску и вступал посредством нее в беседу с нами, иногда даже очень продолжительную, что с некоторым навыком происходило довольно ловко и быстро. Чтение романа поручено было мне; оно заняло два вечера» [140] .
140
Анненков,с. 425. Последнее утверждение поддерживается надписью Тургенева на оттиске из журнальной публикации «Дворянского гнезда», подаренном П. В. Анненкову: «Павлу Васильевичу Анненкову на память двукратного чтения в очках во время моей безголосицы. От любящего его автора» (Библиотека ИРЛИ).
По воспоминаниям того же Анненкова, мнением которого Тургенев особенно дорожил [141] , автор был удовлетворен во время обсуждения «всеми отзывами о произведении и еще более кой-какими критическими замечаниями, которые тоже все носили сочувственный и хвалебный оттенок» [142] . Анненков не приводит самих отзывов — ни своего, ни других лиц, но из писем и воспоминаний И. А. Гончарова видно, что ряд критических замечаний относился к образу Лизы Калитиной. Он сам называет его «недосказанным, недопетым» в письме к Тургеневу от 28 марта ст. ст. 1859 г. ( Рус Ст,1900, № 1, с. 13), а позднее передает слова Анненкова, сказанные Тургеневу после чтения: «Анненков ему сказал, что не видно источника ее <Лизы> религиозности — и тогда Тургенев приделал какую-то набожную няню» [143] . Верность этого свидетельства подтверждается тем, что Тургенев действительно после обсуждения написал новую главу для романа о детстве и воспитании Лизы Калитиной (глава XXXV, в автографе она отсутствует).
141
Боясь, что Анненков уедет из Петербурга и не будет участвовать в обсуждении «Дворянского гнезда», Тургенев писал А. В. Дружинину из Спасского 10 (22) октября 1858 г.: «Объясните ему, как это будет для меня и неприятно и дорого: употребите Ваше красноречие, пустите в ход лафит, дружбу, ростбиф, литературу, шампанское и обязанность перед отечеством: удержите его в Петербурге, — и благодарность пламенного сердца да будет Вашей наградой!»
142
Анненков,с. 425.
143
Гончаров, Необыкновенная история,с. 21.
О роли Анненкова в создании названной главы рассказывается и в воспоминаниях М.М. Ковалевского. По словам мемуариста, на одном из вечеров, устроенных им для встречи с Тургеневым деятелей литературы и искусства, Тургенев пообещал в следующий раз «прочесть вновь написанный им рассказ: „Я сделаю это, как только рассказ вернется от Анненкова, мнения которого я всегда спрашиваю, прежде чем напечатать что-либо“. Послышался окрик: „Ну, какая польза вам в том! Не такой уж Анненков стилист!“ Тургенев ответит опять-таки серьезно: „Анненкову я обязан тем, что вставил в „Дворянское гнездо“ целую главу, выясняющую, как сложился характер Лизы. Анненков убедил меня, что без этого исход моего романа остается непонятным“» [144] .
144
КовалевскийМ. За рубежом. (Из переписки русских деятелей за границей: Герцена, Лаврова и Тургенева). — ВЕ,1914, № 3, с. 229; сходные сведения содержатся в воспоминаниях И. Павловского ( PavlovskyIsaac. Souvenirs sur Tourgu'eneff. Paris, 1887, p. 171–172).
Анненков увидел в «самоотречении» Лизы проявление ущербности ее натуры. Тургенев при литературной правке романа уделил большое внимание прояснению своей позиции в этом вопросе, но критик был не вполне удовлетворен результатами.
На том же собрании литераторов разыгрался известный эпизод объяснения между Тургеневым и Гончаровым, заподозрившим автора «Дворянского гнезда» в плагиате [145] .
Болезненно мнительный Гончаров увидел в романе Тургенева «сжатый, но довольно полный очерк „Обрыва“», программу которого он читал Тургеневу в 1855 г. По утверждению писателя, «основанием» романа Тургенева взята была развернутая в плане «Обрыва» глава о предках Райского, «сколком» с Райского явились якобы образы Лаврецкого и Паншина, заимствованными считал Гончаров также образы Лемма, Михалевича и Марфы Тимофеевны. Особенное раздражение Гончарова вызвало сходство некоторых черт Лизы и Веры (религиозность, отношения Лизы с Марфой Тимофеевной и Веры с бабушкой). Тургенев отвел обвинения Гончарова, но по его просьбе изменил в рукописи некоторые детали повествования. Так, первоначально в сцене объяснения Лизы и Марфы Тимофеевны, когда старушка упрекает Лизу за ночное свидание с Лаврецким в саду (конец главы XXXVIII), проскальзывал намек на «падение» девушки. В черновой редакции рассказывалось подробнее о страданиях Лизы, нравственное чувство которой подверглось суровому испытанию. После слов: «…как грубо коснулись чужие руки ее заветной тайны!» (с. 123, строка 2) следовал текст: «Но она ни в чем себя винить не могла, и Лаврецкий стал ей еще дороже. Ее любовь к нему не боялась ничего, ни даже и укоров. Она сильно и крепко привязалась к нему». Эти строки густо зачеркнуты чернильными петлями и вместо них под соответствующим значком на полях записан новый вариант, также затем зачеркнутый: «Вдруг всё раскрыто, всё вырвано наружу, о чем она сама еще так недавно ничего не ведала». На том же листе автографа зачеркнуто: «она отдалась ему» (первый вариант строк: «она уже колебаться
не могла; она знала, что любит, и полюбила честно, не шутя» — с. 123, строки 5–7). Все зачеркнутые строки сами по себе не имеют прямой аналогии в романе Гончарова, но если допустить, что они связаны с первоначальным замыслом Тургенева усугубить нравственную трагедию Лизы противоречием между ее строгими нравственными принципами и ее беззащитностью перед натиском подлинной страсти, то можно найти сходство в любовных ситуациях, послуживших предметом объяснений между Лизой и Марфой Тимофеевной в «Дворянском гнезде» и между Верой и бабушкой в «Обрыве» [146] .145
О конфликте между Тургеневым и Гончаровым, обострившемся в период создания романа «Накануне» и приведшем к третейскому суду писателей, см.: Гончаров, Необыкновенная история; Гончаров и Тургенев; Анненков,с. 441; МайковЛ. Н. Ссора между И. А. Гончаровым и И. С. Тургеневым в 1859 и 60 годах. — Рус Ст,1900, № 1, с. 5–23; МинаевД. Д. Стихотворение «Парнасский приговор». — Искра, 1860, № 19.
146
В тексте «Дворянского гнезда» Лиза дважды объясняется с Марфой Тимофеевной. О первом объяснении говорилось выше; во втором случае Марфа Тимофеевна просит у племянницы прощения за свои несправедливые упреки (конец главы XXXIX). М. К. Клеман, не видевший автографа, выразил предположение, что Тургенев произвел правку по просьбе Гончарова во втором из названных эпизодов ( Тургенев, Рудин,1933, с. 493; эта гипотеза в виде утверждения повторена в комментариях к «Дворянскому гнезду» — Т, СС,т. 2, с. 321). Однако автограф не подтверждает этого предположения. На л. 192 в соответствующем месте текста нег никаких сокращений и вычерков.
Об этом сходстве и говорит Гончаров в своих воспоминаниях: «Когда я заметил ему <Тургеневу>, отчего ж он не приводит в письме [147] о падении Веры (в плане она называлась у меня Еленой), о сценах, между ею и Бабушкой, он замялся: ему, очевидно, не хотелось упоминать об этом — по будущим своим соображениям. Но нечего делать — упомянул» [148] .
В письмах Гончарова к Тургеневу от 28 марта (9 апреля) 1859 г. и от 27 марта (8 апреля) 1860 г. прямо названа исключенная Тургеневым сцена. В первом из них говорится: «Разбор и переписку моих ветхих лоскутков взяла на себя милая больная <С. А. Никитенко>. „Это займет меня“, — говорит она. Она до слез была тронута тою сценой бабушки с внучкой, сценой, в пользу которой вы так дружески и великодушно пожертвовали похожим на эту сцену, но довольно слабым местом Вашей повести, чтобы избежать сходства» [149] .
147
За объяснением после чтения «Дворянского гнезда» последовал обмен письмами между Гончаровым и Тургеневым. Упоминаемое Гончаровым письмо Тургенева не сохранилось.
148
Гончаров, Необыкновенная история,с. 23, а также Гончарови Тургенев,с. 37–38.
149
Гончаров и Тургенев,с. 34.
Во втором письме — снова о той же сцене: «…я, при появлении, Дворянского гнезда“, опираясь на наши старые приятельские отношения, откровенно выразил Вам мысль мою о сходстве этой повести с сюжетом моего романа, как он был Вам рассказан по программе. Вы тогда отчасти согласились в сходстве общего плана и отношений некоторых лиц между собой, даже исключили одно место, слишком живо напоминавшее одну сцену, и я удовольствовался» [150] .
Следы устранения из текста другой детали, раздражившей Гончарова, сохранились в том месте автографа, где рассказывается о старинном доме Лаврецких в Васильевском и, в частности, о семейных портретах. В окончательной редакции дано описание одного портрета — прадеда Лаврецкого Андрея (глава XIX). А в автографе вначале упоминались три портрета (прадеда Андрея, деда Петра и его жены Анны Павловны), затем четыре портрета (без указания имен), и, наконец, автор остановился на одном портрете. Судя по дальнейшей переписке, Гончарову были известны варианты, предшествующие окончательному. Они и вызвали его подозрительность. Отвечая на объяснения Тургенева, пытавшегося, вероятно, доказать, что родословная Лаврецких, сходная во многих деталях с историей рода Лутовиновых (см. об этом ниже), была осуществлением давно намеченного замысла, Гончаров писал: «Вы могли говорить об этом очень давно, и всё это ничего не значит. У меня и в бумагах есть коротенькая отметка о деде, отце и матери героя. Но говорить о четырех портретах предков (из письма) вы не могли…» [151]
150
Там же, с. 31. В «Литературных воспоминаниях» П. В. Анненкова также есть рассказ о том, что Тургенев, «согласно с указанием И. А. Гончарова, выключил из своего романа одно место, напоминавшее какую-то подробность» ( Анненков,с. 441).
151
Письмо Гончарова к Тургеневу от 28 марта (9 апреля) 1859 г. ( Гончаров и Тургенев,с. 29).
Правка Тургенева в автографе, внесенная им при переработке романа, не ограничивалась отдельными исправлениями, сделанными в связи с тем или иным критическим замечанием. Она представляет собой систему дополнений и изменений, углублявших основные идеи романа и оттенявших то новое, что появилось в отношении автора к издавна волновавшим его проблемам счастья, любви, долга, самопожертвования в конкретных исторических условиях конца 50-х годов. Изменения эти заключаются в следующем.
На полях в виде вставки записана наиболее значительная часть спора Михалевича с Лаврецким — 24 строки, содержащие упреки в адрес Лаврецкого за эгоизм, цинизм, безверие и «постыдное», сознательное бездействие. Здесь же формулируется понятие «дела», которым «необходимо заниматься на земле» (основная идеологическая проблема эпохи). Автором вписана фраза: «умолял его [смело] серьезно заняться [своими крестьянами] бытом своих крестьян» — совет Михалевича, осуществленный затем в деятельности Лаврецкого.
В разговоре тех же лиц о нравственных качествах деятеля добавлена фраза о «нравственном вывихе» Лаврецкого, записанная ранее на полях в виде программы с пометами «NB» и «Главное». Тургенев вписывает также строки, вложенные в уста Михалевича, о происхождении Лаврецкого от матери-крестьянки («благодари бога, что и в твоих жилах течет честная плебейская кровь»). Писатель упорно оттеняет вставками важное для него обстоятельство — мужицкие черты в характере Лаврецкого. Говоря о сходстве Лаврецкою с матерью (глава VII), Марфа Тимофеевна произносит: «Ну, а молодец ты, молодец; чай, по-прежнему десять пудов одной рукой поднимаешь?» (с. 27). Фраза: «а ты, Федюшка, дай мне руку» также вставлена. В дальнейшем Тургенев еще усиливает это место «богатырскими» ассоциациями. Он добавляет после слова «руку»: «О! да какая же она у тебя толстая! Небось с тобой не упадешь». (В автографе это дополнение отсутствует, оно сделано, очевидно, в наборной рукописи или в корректуре.) В главе XVI к фразе «избить ее до полусмерти» (реакция Лаврецкого на измену жены) автор добавляет вставкой «по-мужицки» (с. 52). Через страницу — аналогичное дополнение: «Вы со мной напрасно пошутили; прадед мой мужиков за ребра вешал, а дед мой сам был мужик» (с. 53). В главе XVII — снова вставка на ту же тему. Во фразе: «Марья Дмитриевна с неудовольствием посмотрела ему вслед и подумала: „Экой тюлень, мужик!..“» слово «мужик» добавлено позднее.
Дополняя характеристику Лаврецкого сопоставлением с Михалевичем, Тургенев в то же время вносит дополнительные штрихи и в его портрет. В тексте появляются 9 дополнительных строк, характеризующих бедность Михалевича, его дурные привычки, вызванные полуголодным существованием, его пренебрежение к одежде и по контрасту — его преданность идеалу, во имя которого он готов подвергаться всем возможным лишениям. В этих дополнениях обнаруживается текстуальное сходство с характеристикой Дон-Кихота в статье Тургенева «Гамлет и Дон-Кихот».