Том 6. Лимонарь
Шрифт:
Обод солнца — дуга
И гулкие кони — черные вихри —
алчная ночь! — мчат по серебру дороги.
Говерналь очнулся — его ударил сквозь скрежет, вой и пену самый человеческий голос — чистейший, чище ледяных ключей и звонче, кристальный по лесному кукуя. Странно, откуда? И не случилось ли какой беды с Исольдой?
Отведя руки, одну в левую сторону, другую в правую для равновесия, шарахаясь,
Что он там увидел, а верно нечаянное что-то, только поматывая головой, он отлип, пятясь, отошел от двери и прямо на Брагиню.
И не нарушая окликом ее молитвы, лишь осторожным подщупом потянул ее за рубашку и как козу за волосяной ошейник, потащил к двери.
— Стой и смотри!
Брагиня прильнула к щелке и отшатнулась.
— Мы пропали!
Брагиня догадалась в чем дело, конечно, Говерналь в вине обознался! — но куда там проверить: все вверх дном и перебито в осколки.
— Оба мы пропали!
Какой это был печальный рассвет.
Буря угомонилась. И не о пропаде извывало море, колебая в одно неразделимое — Тристанисольда.
СУДЬБА
Это было во вторник — неделя Самайна — когда искалеченный бурей корабль вернулся из Корнуаля с Исольдой.
— Да здравствует Тристан! — встречали Тристана, и в это третье возвращение крик был еще живее: Тристан победил Аморольта, Тристан победил свою смерть, Тристан привез из Ирландии солнце.
Марк, взглянув на Исольду, подумал:
«А и вправду, ее золотые волосы затмят золото солнца, а глаза — канул и не один век и не счесть миров чернее и самого черного напева».
Свадьбу разыграли по- королевски.
Тристан в тени. Всюду и все Андрет, имя с вылетом — дрет. И наперекор выкрикивается любимое «Тристан».
За свадебным столом Марк поневоле много пьет и киселеет. Размазывая слова, бахвалился — да и есть чем, такой королевы ни у одного короля и равной не будет, Исольда! И кого-то благодарил, отводя глаза от Тристана. И по-пьяному прорвало:
— Чего ты так смотришь, чай не в гроб кладут!
Тристан опустил глаза погасить печаль, а на сердце ныло.
Пир окончился без задних ног: гости расходились, держась передними за стенку, а кто ползком.
С пожеланием — песнями проводили молодых: карлик Мядпауп красным саксаганом сороча передом вычмокивал воздух.
Марк, не дожидаясь церемоний, улегся на вспышенную кровать лицом к ковровой стене, и притворился, спит: чувствовал он себя неважно: под сомкнутыми веками плыло.
А еще долго величали новобрачных, дрязня быка и ободряя телку. Исольда и ее свита стояли у постели короля налегке — в длинных сорочках.
В комнате было жарко натоплено и по- церковному, дымясь, горели свечи.
И когда, наконец, после воя и прибауток наступило время оставить новобрачных и все свечи были погашены, Исольда вышла с Тристаном. А Говерналь, стоя за Брагиней, стал подпихивать ее руками под теплое место и выпихнул к краю кровати. А сам вышел.
Брагиня робко подложилась под одеяло, подогнула ноги, упираясь теплым местом в каменную стену, как ей кажется спина Марка. Если бы она легла навзничь, ночь прошла бы спокойно. Марк и на самом деле заснул,
но пригретый Брагиней, повернулся на другой бок носом в спину Брагине.В коридоре, у дверей спальни, примостился перед микро Говерналь.
Как всегда после взбудорада долго откашливался дом и когда успокоился, еще долго Мядпауп хихикал, потом принялся сурьезно икать. Говерналь прислушивался, но зачем-то стал вглядываться и заметил карлик таращится, а на локоть от карлика по одной линии Мядпауп, как если бы он был не карлик. Тут Говерналь сказал себе: «это предсонье» и незаметно заснул. И вдруг слышит: с эротическим вздохом «Изотта!». Говерналь очнулся, а ему взагривок и резче «Изотта!».
«Дура». Говерналь понял, встряхнувшись залихватски, как какой — нибудь «Paris vous parle» «звучно постелил в трубку: «Марк, король Корнуаля, на ирландской королеве Исольде «аженился!».
Завернутую в багряную парчу пронесли Брагиню в комнату Исольды.
И за окном поднялась неистовая воздушная мракобесь: свист в два пальца, урчанье грудо — брюшное, саксофон. Кудa спать и даже натюкавшийся до поплавка, вскоча, вытаращил глаза, не знай бежать, или забиться в щелку.
Андрет, накинув на себя что-то неподходящее, высунулся по пояс из окна и крикнул прекратить безобразие и дать покой новобрачным:
«Завтрашний день всякому в глаза показана будет ирландская кровь непорочной молодой королевы Исольды».
И вправду, с утра началась демонстрация. Народу набралось, как на проводы осужденного на смертную казнь. Наряженные чучелами носили по улицам всем напоказ окровавленную сорочку Брагини, выплясывая под скрипку мелкой семенью, и совсем ни к чему тут и там выжигивалось из горлодёра в честь Исольды «да здравствует Тристан!».
С утра поздравители.
Марк был очень доволен и хвастал перед гостями, выхваляя достоинства жены: он поминал тесные Иверские ворота, достопримечательность Москвы, снесены в Революцию, а ноги Брагини сравнивал с копченым угрем. Быка подзадаривали.
Исольда слушала окаменев.
Весь день Брагиня не показывалась, она оставалась в комнате Исольды, она была особенно хозяйственна — разбирала белье, вздыхая. А вечером, и это заметила Исольда — тихонько пела.
«Изотта, — сказал Брагиня, — может быть мне опять за вас пойти?»
Исольда ничего не ответила: наступил час — неизбежно. И это не по долгу клятвы — зарегистрировалась в мэрии, а по долгу любви — разлученная судьбой она своей жертвой будет неразлучна с Тристаном.
Долговая связь жертва — проклятие человеческой судьбы! Жертва Исольды по долгу любви к Тристану; Тристан исполнил свой долг: привез невесту Марку, — жертва не расставаться с Исольдой. Брагиня исполнила свой долг — ее жертва долг верности Исольде.
Редкий случай: жертва обернулась в удовольствие: в первый раз с недобрым чувством к своей Изотте — с затаенной обидой, с потайной жалобой судьбе, проводила Брагиня Исольду к Mapку на свое завидное место.
Вся в себя, Исольда на нее не посмотрела. Она взглянула на Тристана — вся и какой поток печали ей ответил и проводил ее до двери спальни.
Была тихая ночь. На другой день неинтересно, весь дом непробудно спал, заснула и Брагиня. А Тристан все спрашивал: почему все так, а разве не могло быть иначе? И на почему не было потому что, а не иначе — только так.