Том 6. Лимонарь

Ой рано, рано —

Таусень! Таусень!

Красная панна Иродиада, дочь царя, пляшет.

И пляшет неистово, быстро и бешено — панна стрела.

Пляшет метелицу, пляшет завейницу.

Навечерие — свят-вечер, ночи сквозь, ночь.

И встал царь.

Не дуют дуды, не кличут Плугу, замолкли сурны, домры; зачерненные сажей жутко шмыгают удоноши; сопят медведи.

Сказал царь:

— Чего ты хочешь, Иродиада, — и клянется, — чего ни попросишь, я все тебе дам.

Прожорливо пламя — огнь желаний, тоска — тоска любви неутоленной, неутолимой жжет...

— Хочу, чтобы ты дал мне голову Ивана Крестителя.

И опечалился царь, опечалился белый златоверхий терем.

Зачерненные сажей жутко шмыгают удоноши; сопят медведи.

Зажурилась черная гора.

Тутнет нагорное царство.

Повелением царя усечена голова Ивана Крестителя.

Нагорное царство — туда ветер круглый год не заходит — на черной горе и кручинится.

Белая порошица выпала, белая кроет — порошит кручину да черную гору.

Белые цветы!

Звонче меди, крепче железа царская власть.

О, безумие и омрачение нечестивых царей. Нет меры и конца жестокости.

Он не рыщет в пустыне сивым оленем, не крестит в реке во Иордане.

Пророк Божий, Предтеча в темнице.

Его тело одеяно кровию — гроздию.

И в село до села не пройдет его голос.

Белые цветы!

В прогалинах белой порошицы в ночи показалась луна.

В зеленых долинах на круторогой Магдалина прядет свою пряжу — осеннюю паутину — Богородичны нити.

Тихий ангел из терема залетел на луну к Магдалине.

— О чем ты плачешь, тихий ангел?

— Как мне не плакать, — говорит тихий ангел, — моя панна Иродиада свои дни считает.

Белые цветы!

На серебряном блюде, полотенцем окрытая, с тяжелой золотой царской вышивкой, голова Ивана Крестителя.

Зарная змейка с лютым жалом в ручках царевны.

Острая вспыхивает в ручках царевны.

И красная из проколотых оленьих глаз по белому кровь потекла и не канет, течет ей на белую грудь прямо в сердце, в ее сердце, — ее сердце — криница, не вином — огнем напоена.

Красна — свеча венчальная — Иродиада над головой Крестителя.

Она даст Ему последнее в первый раз; первое в последний раз — целование.

Стучит сердце, колотится.

Раскрыты губы к мертвым, горячие — к любимым устам, — тоска, тоска любви неутоленной, неутолимой —

Стучит сердце, колотится.

Отвергнутое сердце.

И очервнелись мертвые, зашевелились холодные губы и вдруг, отшатнувшись от поцелуя, дыхнули исступленным дыхом пустыни — —

Задрожала гора, вздрогнул терем, выбило кровлю, согнулся железный тын, подломились ворота.

Попадали чаши и гости.

Кто куда, как попало: царь, царица, глумцы, скоморохи, кони, волки, кобылы, лисицы, старухи, козлы, турицы, аисты, туры, павлины, журавли, петухи и Береза-Коза и медведи —

Пусто место — — — !

Злая ведьма, а с ней ее сестры, одна другой злее, без зазора, без запрета ринулись по черной горе прямо в терем.

И другие червями ползли по черной горе прямо в терем.

Там заиграли волынку — чертов пляс.

Шипели полосатые черви, растекались, подползали, чтобы живьем заесть поганого козара — царя Ирода.

Слышен их свист за семь верст.

В вихре вихрем унесло Иродиаду.

*

Красная панна Иродиада —

Несется неудержимо, навек обращенная в вихорь — буйный вихорь — плясавица проклятая и пляшет по пустыне, вдоль долины, вверх горы, — над лесами, по рекам, по озерам, по курганам, по могилам, по могильным холмам, по могильникам — — и раздирает черную гору, сокрушает нагорное царство, нагоняет на небо сильные тучи, потемняет свет, крутит ветры, вирит волны, вал на вал — — пляшет плясея проклятая.

Белая тополь, белая лебедь —

И тесно ей, теснит грудь, и красный знак вокруг шеи красной огненной ниткой жжет, но пляшет — — не может стать, не знает покоя, вся сотрясаясь, все сотрясая.

Так вечно на вечно, до скончания века, на веки бесконечные.

О МЕСЯЦЕ И ЗВЕЗДАХ И ОТКУДА ОНИ ТАКИЕ{*}

ХРИСТОВА ПОВЕСТЬ

Модесту Гофману

Ты видишь те зеленые луга, зеленые с белыми цветами. Не от цветов белеют луга, белеют от чистых риз Господних.

По весеннему полю в потаенный час вечера шел Христос, а с ним тростинка-девочка, Мария Египетская.

Поспешала девочка, цеплялась пальцами за чистые ризы, засматривала вечеровыми глазками в глаза Спасителя.

Допрашивала, пытала святая у Господа Бога:

— Господи Милостивый, отчего это месяц такой, и сверкают звезды?

Говорил ей Господь:

— Непонятливая ты, недогадливая девочка, хочешь испытать меня. А как был я маленьким, сосал себе палец. С сосунком и спать укладывался. Отучала меня Богородица. А я знай сосу себе. Вот раз она и говорит мне: «Не будешь трогать пальчика, сотку тебе к празднику золотую рубашку». Бросил я пальчик, послушался, всего раз только притронулся и прыгал от радости: будет у меня золотая рубашка! Торными дорогами отправилась Богородица на зеленую тропку к вратам рая, где стоит цвет солнца, творя суд над цветами, и стала там прясти золотые нити. Откуда ни возьмись, налетели соколы, похитили красные золотую пряжу. Нечего делать. Позвала Богородица Ивана Крестителя: Креститель разыщет соколиное гнездо и принесет ей, а соколят возьмет себе. Пошел Иван Креститель искать пропажу, да не долго путешествовал, скоро вернулся. «Не могу, — говорит, — я это сделать, сил моих нету: унесли соколы золотую нить высоко под небеса, свили из золотой нити гнездо — золотой месяц, а соколят негде взять: понаделали из них дробные звезды». Вот отчего месяц такой, и сверкают звезды.

— Господи, дай мне одну золотую нитку! — пристала тростинка-девочка, Мария Египетская, и тянет за ризу, засматривает вечеровыми глазками в глаза Спасителя.

— А зачем тебе золотая нитка?

— А я в коску вплету.

И, подумав мало, прорицая судьбу святой, сказал Господь:

— Будет тебе золотая нитка.

Блестел золотой месяц, сверкали дробные звезды.

Ты видишь те серые горы, не по себе они серые, серы от дел человеческих.

Там ангелы, приставленные к людям, столпились на Западе. Так и всякий день по захождении солнца они идут к Богу на поклонение и несут дела людей, совершенные от утра до вечера, злые и добрые.

ГНЕВ ИЛЬИ ПРОРОКА,{*}

ОТ НЕГО ЖЕ СОКРЫЛ ГОСПОДЬ ДЕНЬ ПАМЯТИ ЕГО

М. А. Кузмину

Необъятен в ширь и в даль подлунный мир — пропастная глубина, высота поднебесная.

Много непроходимых лесов, непролазных трущоб и болот, много непроплывных рек, бездонно-бурных морей, много диких горбатых гор громоздится под облаки.

Страшны бестропные поприща, — труден путь.