Том 6. Лимонарь
Шрифт:
Савву поставили перед боярина.
И с первых же слов Савва очаровал вельможу.
«Хочешь, Савва, сказал Стрешнев, я приму тебя в свою службу и отличу из всех моих приближенных».
«Есть у меня брат, отвечал Савва, будет на то его воля, я с радостью послужу тебе».
А когда Савва рассказал Виктору о предложении Стрешнева, Виктор пришел в ярость:
«И ты хочешь отвергнуть царскую милость и служить его рабу? Чем ты ниже Стрешнева? О тебе говорит вся Москва, а скоро узнает и царь. И когда он увидит твою службу, он возведет тебя куда повыше Стрешнева. Да то ли еще будет! Помни, ты этим выскочкам не ровня,
«Клим царевич», подсказал Савва и горько усмехнулся.
Когда Виктор взбесится, все в нем в припрыжку и колючий. И шутки с ним плохи. Савве не подчиниться ему никак. К Стрешневу он больше не пошел и затея честолюбивого боярина не осуществилась.
Солдаты, обученные иноземному строю отданы по стрелецким полкам в дополнение. Савва и его оруженосец Виктор поставлены на Сретенке в Земляном городе в Зимине приказе в дом стрелецкого сотника Якова Шилова.
Подходило время к выступлению под Смоленск. И начинаются ратные подвиги Грудцына и его известность царю.
3
О Смоленских подвигах Грудцына рассказывали, как сказку.
Во главе московского войска стоял боярин Федор Иванович Шеин. В Смуту воевода в Смоленске знал он город, как свой двор в Москве на Болвановке. И все-таки перед выступлением поговаривали о лазутчиках проверить укрепления города и места, где стоят орудия.
Вызвался Савва, а подговорил его на такое опасное дело Виктор.
Рассказывают, что накануне Виктор водил Савву в баню: «покажу де тебе царские знаки». Нет никакого сомнения, в голове у беса было укрепить веру в свою нечеловеческую природу и всемогущество.
У Виктора оказался порядочный хвост, не похожий ни на какого зверя, цвет тела и этим тельным хвостом оплетает он себя, как поясом, а кончик спущен посередке от пупка вниз прикрывая детородное. К удивлению Саввы, никаких детородных не оказалось, а на ихнем месте, как у трехпечатных скопцов, звезда. «Ханская! заметил Виктор, золотой орды». А когда Савва, поддав пару, затеял потереть спину, Виктор честь-честью лег на лавку, — да тереть-то было нечего: прозрачная слюда прикрывала сзади от плеч до хвоста и видно было, как он дышит, никакого хребта, и пяток в помине не было. Виктор будто бы заметил: «старайся, брат Савва, и у тебя впоследствии такое будет». И без веника, помоча в кипятке хвост, так хвостом настягал Савву, что тот и не помнит, как у стрельца очнулся, и к удивлению Шилова и Шилихи выдул залпом три бочонка молодого кваса и сожрал соленых огурцов без счета.
Наутро Виктор повел Савву на Красную площадь. И прямо на Лобное место. И став лицом к Покровскому собору, что на рву (Василий Блаженный) свистнул своим дьявольским свистом и вмиг очутились они в Смоленске.
Три дня провели они в городе, сами все видя, и никому в глаза. На четвертый день объявляют себя полякам. Поднялась стрельба: подбирай полы и беги. И тут вышла заминка: Виктор мог превращаться в любого зверя и птицу, а Савва, как есть, и все на него пальцем: этот!
Рассказывают, выскочили они из города и к Днепру: вода расступилась и они посуху перешли на ту сторону.
«Не иначе, как московские бесы в человеческом образе, говорили поляки, где ж это видано: Днепр расступился!»
И не такое еще бесовское действо, не три дня, восемь месяцев будут они чуметь в осаде, пока на выручку
ни явится Владислав, новый король польский, и погонит нас взашей вон к Москве, отобрав обоз и все до одной пушки.А когда московское войско 32.000 под барабан выступило из Москвы к Смоленску, Савва шел неразлучно с Виктором.
Виктор говорил Савве:
«Будут поляки вызывать на единоборство, выходи, всех одолеешь. Третий и последний копьем ударит тебя в стегно, не бойся, я тут и никакой боли».
И как будет московское войско передними рядами подступили к Смоленску и начались переговоры: думали, голыми руками возьмем поляков, да не тут-то, верх взял гонор.
Из города выслан был воин. И летопись пишет: «страшен зело, на коне ездя и искаше из московских полков противника себе». А кто осмелится против такого, идолище, посмотреть, душа в пятки?
«Будь, говорит, у меня воинский добрый конь, я бы вышел на брань против этого царского супостата».
Оповестили боярина Шеина. Велит дать Савве коня и оружие. И пожалел Савву: ни за что пропадет: так свиреп был и страшен польский воин.
Бесстрашно выезжает Савва. Бьются. Виктор черным колесом у стремени: то завьется, как дым, то заискрится. И польский исполин побежден. Савва привел его с конем в московский полк. Единый клич: «Грудцын!»
На следующий день выехал польский воин еще страшнее — заглянуть было б ему в зеркало, сам себя испугался б, страшилище! Но Савва не оробел и этого кокнул: и не человек, не камень, гора рухнула с коня на землю. И опять у всех: «Грудцын!»
И с третьим справился Савва, но этот напустился с такой яростью и, падая с коня, ранил Савву в стегно. Тут Виктор: он только подул и раны, как ни бывало. И все кричат: «Браво, Грудцын!».
Полякам зазор, московским на удивление.
И начался бой.
И где Савва с какого крыла поведет наступление, поляки бегут. Без числа сразил он поляков, а сам невредим.
Имя Грудцына заполняло Смоленск.
Боярин Шеин позвал Савву к своему шатру.
Будут потом говорить: боярин позавидовал Савве. И потом назовут Шеина «изменник» и казнят на Москве. Нет, в Смуту воевода Смоленска показал, что значит любить Россию, и причем зависть и о какой измене.
«Скажи мне, какого ты роду и чей сын?», спросил боярин Савву.
«Фомы Грудцына сын Савва из Великого Устюга», ответил Савва.
«Что же тебя толкнуло на такой отчаянный путь? удивился боярин, мне хорошо известен Фома Грудцын, безмерно богат. Как же ты оставил отца? Не по бедности же ты записался в солдаты или тебя преследовали по суду? Немедленно отправляйся в Устюг и помогай отцу. Ослушаешься, взыщу».
Савва отошел от шатра, «хороша награда!»
«Что ты такой печальный, говорит Виктор, коли Шеину не угодна твоя служба, вернемся в Москву».
И тут перечить нельзя.
И сказалось у Саввы тем же словом и с тем же чувством, как однажды у Степаниды, в церкви на пасхальной заутрени, матери — «как вы живете?» — «воли хочу».
«Воли хочу!» сказал Савва.
И темная печаль покрыла его с головой.
Виктор свистнул — и они очутились в Москве.
IV
1
В Москве Савва жил, как и до Смоленска, на Сретенке у стрелецкого сотника Якова Шилова.