Том 6. Письма

Конечно, Вам низко или, быть может, трудно написать было 2 строчки, ну, так прошу извинения, в следующий раз беспокоить не стану. Успокойтесь, прощайте!

С. Е.

На обороте: Рязань

Троицкая слобода

В квартиру Диакона Бальзамова ^*

г-же Марии Парменовной

Бальзамовой

Бальзамовой М. П., 1 июня 1913

М. П. БАЛЬЗАМОВОЙ ^*

1 июня 1913 г. Москва

Как грустно мне твое явленье!

Весна, весна, пора любви! ^* Милая Маня! Благодарю, благодарю глубоко и сердечно за твое великодушие. Я знаю, ты, конечно, уже все слышала о последнем моем периоде жизни. Маня, я искренно жалею, что не пришлось довершить до конца этих святых порывов; сил не хватило переносить насмешки и обиды. Кто знает, может быть, это самые высокие идеалы, которых еще пугается человечество, но раз им не пришлось осуществиться, так предоставим их разбирать уже дальнейшему поколению. Воли у меня хватило бы идти на крест, но силы душевной и телесной совершенно был лишен я. Ну… Впрочем, я об этом никому никогда не расскажу, и к чему поднимать старые раны!.. Ох, как тяжело. Маня! Да и зачем я буду мучить себя.

Слишком больно!

Прости, что плохо и нечетко пишу. На лице около нижней губы почему-то выступили угри, чего сроду не было со мной, брил бороду и срезал их, так принялись болеть, и вот повязался и все время невольно хватаюсь рукою. Ну, как ты поживаешь? Думаешь ли ты опять в Калитинку на зимовку? ^* Я, может быть, тогда бы тебя навестил. Да, кстати, нам необходимо с тобой увидеться и излить пред собою все чувства, но это немного спустя, когда ты устроишься одна. Я знаю, наверное уже тебя притесняют родители, но, Маня, ты на них не сердись, они всегда тебе желают добра, а это, небось думают, увлеклась; как бы худого чего не было. Я боюсь только одного, как бы тебя не выдали замуж. Приглянешься кому-нибудь и сама… не прочь — и согласишься. Но я только предполагаю, а еще хорошо-то не знаю. Ведь, Маня, милая Маня, слишком мало мы видели друг друга. Почему ты не открылась мне тогда, когда плакала? ^* Ведь я был такой чистый тогда, что и не подозревал в тебе этого чувства, я думал, так ты ко мне относилась из жалости, потому что хорошо поняла меня. И опять, опять: между нами не было даже, как символа любви, поцелуя, не говоря уже о далеких, глубоких и близких отношени<ях>, которые нарушают заветы целомудрия, и от чего любовь обоих сердец чувствуется больнее и сильнее.

——

Ну, как приняла письма мои г-жа Сардановская. ^* Я посылал им письмо, ^* но они, наверное, не поняли его, как я предполагаю. Они подумают в обратную сторону.

На квартире ^* я теперь в № 13. ^* Благодарю за карточку-открытку. Я получил ее. ^* Фотографию немедленно присылай. Прямо пробную. Я слышал, ты совсем стала выглядывать женщиной, а я ведь пред тобою мальчик. Да и совсем я невзрачный. Я уже было разочаровался в получении вести от тебя. ^* Ты знаешь, я не курю, но думаю начать. Очень скучно, а работать, заняться чем, так я и совсем себе отдыху не даю. Последнее время пишу поэму «Тоска», ^* где вывожу под героем самого себя и нещадно критикую и осмеиваю. Что ж делать, такой я несчастный, что и сам себя презираю. Только тебя я не могу понять, смешно, право, за что ты меня любишь. Заслужил ли я. Ведь это было как мимолетное виденье. ^*

Ес. Любящий

тебя. Серг.

На конверте: Рязань.

Хлебная улица.

д. Ивана Фроловича

Фролова

передать Марии

Парменовной

Бальзамовой

Бальзамовой М. П., 12 июня 1913

М. П. БАЛЬЗАМОВОЙ ^*

12 июня 1913 г. Москва

Благодарю! Карточку не намерен задерживать ^* и возвращаю сейчас же по твоему требованию.

Писать мне нет времени, да и при том я уже больше и не знаю что. Относительно свидания я тоже не могу ничего сказать, может быть, ты и не ошибаешься, что «никогда», ^* может быть!

Если не понравится тон письма, то я писал параллельно твоему.

—— Сердце тоскою томиться устало — Много в нем правды, да радости мало… ^*

——

Пусть и несвязно следует дальше стихотворение Надсона ^* : Умерла моя муза — недолго она Озаряла мои одинокие дни! Облетели цветы, догорели огни, Непроглядная ночь, как могила, темна.

——

Письмо твое меня огорчило, если действительно нет искренности, так к чему же надевать маску лицемерия. Лучше уж разом нанести удар, чем медленно точить острые язвы. Я думаю, это крайне неблагородно.

Продолжайте дальше! если тебе нравится эта игра, но я говорю, что так делать постыдно, если ты не чувствуешь боли, то, по крайней мере, я говорю, что мне больно. Я и так не видал просвета от своих страданий, и неужели ты намерена так подло меня мучить. Я пошел к тебе с открытою душой, а ты мне подставила спину, но я не хочу, я и так без тебя истомился. Довольно! Довольно!

На конверте: Рязань.

Хлебная улица

д. Ивана Фроловича

Фролова

передать г-же Бальзамовой

Марии Парьменовной

Панфилову Г. А., 16 июня 1913

Г. А. ПАНФИЛОВУ ^*

16 июня 1913 г. Москва

Дорогой Гриша! Извини меня, что я так долго не отвечал тебе. Была великая распря! Отец все у меня отнял, ^* так как я до сих пор еще с ним не примирился. Я, конечно, не стал с ним скандалить, отдал ему все, но сам остался в безвыходном положении. Особенно душило меня безденежье, но я все-таки твердо вынес удар роковой судьбы, ни к кому не обращался и ни перед кем не заискивал. Главный голод меня миновал. Теперь же чувствую себя немного лучше. Ты уж меня прости. Я извиняюсь перед тобою, но ты не знаешь, как это трудно. Пока всего хорошего.

Жду ответа. С.

На обороте: Спас-Клепики

Рязанского уезда.

Григорию Андреевичу

Панфилову.

Бальзамовой М. П., 20 июня 1913

М. П. БАЛЬЗАМОВОЙ ^*

20 июня 1913 г. Москва

Не ты во мне ошиблась, а я в тебе. Я не таков, каким ты меня сейчас себе представляешь. Письма мои вовсе не составят тебе моего миросозерцания. В них одна пустая болтовня, а о чем-либо серьезном говорить с тобой я не имел надобности. ^* Ты вовсе не такова, какой выказываешь себя в последнее время, это тебе только кажется. Я был с тобой неискренен. Начиная после рождества, не я разбиваю нашу любовь, а ты ее загрязнила. Поменее бы тебе доверяться Симам и Марусям и читать каждому мои письма, ^* тогда бы я не стал тебе предлагать разойтись. Ты передо всеми меня, благодаря своей бесхарактерности, осмеяла и зачернила.

Ведь это не что иное, как мальчишество; хвалиться тем, что в тебя влюблены, слишком низко и неблагородно. Я напрасно только тебя жалею. Ты могла бы найти во мне гораздо больше, чем предполагала. Но ты не хотела. Иначе ты поберегла бы свою неуместную болтливость. Прежде чем тебе говорить о том, что ты серьезна, я советую тебе покрепче держать язык за зубами. Все равно, если ты полюбишь другого, то и тот бросит тебя в таком случае. Ты-то думаешь, мне не больно расставаться с тобой. Я тебя до сих пор люблю, несмотря на все. Но с тобой еще ничего нельзя иметь. Ты совсем еще девочка, которая передает maman, что за ней сегодня ухаживали. Если хочешь быть счастливой и чтобы тебя любили, то поменьше доверяйся кому-либо. Это глупо и смешно. Сережа.

На конверте: Рязань.

Хлебная ул.

д. И. Ф. Фролова

для Е. В. Б. Марии Параменовной

Бальзамовой.

Бальзамовой М. П., сентябрь 1913

М. П. БАЛЬЗАМОВОЙ ^*

Первая половина сентября 1913 г. Москва

Читаю твое письмо и, право, удивляюсь. Где же у тебя бывают мысли в то время, когда ты пишешь? Или витают под облаками? То ты пишешь, что не можешь дать своей фотографии, потому что вряд ли мы увидимся, ^* то ссылаешься на то, что надо продолжить. ^* Ты называешь меня ребенком, но увы, я уже не такой ребенок, как ты думаешь, меня жизнь достаточно пощелкала, особенно за этот год. Мало ли какие были у меня тяжелые минуты, когда к сознанью являлась мысль, да стоит ли жить? Твое письмо меня застало в такой период. Что я говорил, я никогда не прикрашивал, и идеализм мой действительно был таков, каким представляли его себе люди — люди понимающие. Я был сплошная идея. Теперь же и половину не осталось того. И это произошло со мной не потому, что я молод и колеблюсь под чужими взглядами, но нет, я встретил на пути жестокие преграды, и, к сожалению, меня окружали все подлые людишки. Я не доверяюсь ничьему авторитету, я шел по собственному расписанию жизни, но назначенные уроки терпели крах. Постепенно во мне угасла вера в людей, и уже я не такой искренний со всеми. Кто виноват в этом? Конечно, те, которые, подло надевая маску, затрагивали грязными лапами нежные струны моей души. Теперь во мне только еще сомнения в ничтожестве человеческой жизни. Но не думай ты, что я изменил своему народу! Нет! Горе тем, кто пьет кровь моего брата! И горе моему брату, если он обратит свободу, доставленную ему кровью борцов идей и титанов трудов, во зло ближнего, — и его настигнет карающая рука за неправду. Это я говорю в частности, вообще же я против всякого насилия и суда. Человек никогда ничего не делает плохого; он только ошибается, а это свойственно ему. Во мне всё сомнения, но не думай, чтоб я из них извлекал выгоду, я положительно от себя отказался, и если кому-нибудь нужна моя жизнь, то пожалуйста, готов к услугам, но только с предупреждением: она не из завидных. Любить безумно я никого еще не любил, хотя влюбился бы уже давно, но ты все-таки стоишь у дверей моего сердца. Но откровенно говоря — эта вся наша переписка-игра, в которой лежат догадки, — да стоит ли она свеч.