Том 6. С того берега. Долг прежде всего
Шрифт:
Eh bien! Nous le r'ep'etons, nous savons gr'e `a l'auteur d'avoir trait'e son sujet objectivement, comme disent les Allemands. Ne cherchez dans la pi`ece de M. Ponsard ni anath`eme contre Marat, ni apologie pour Charlotte Corday. Non, l'auteur s'est plac'e `a un point de vue plus po'etique et plus 'elev'e, il a voulu vivre, sentir et penser dans la peau de ses h'eros.
Comment vivre dans la peau de Marat, cet ogre r'evolutionnaire qu'on montre aux petits enfants `a cheveux blancs, pour les rejeter dans la r'eaction? Et il le fallait pourtant.
Remarquez que toute l'immensit'e du g'enie de Shakespeare repose sur cette nature de Prot'ee: Shakespeare ne raconte pas, n'accuse pas; il ne distribue pas de prix Monthyon, mais il est lui-m^eme Shylock, Iago; il est `a la fois et Falstaff et Hamlet. Le po`ete n'est pas un juge d'instruction, ni un procureur du roi; il n'accuse pas, il ne d'enonce pas, surtout dans un drame. Encore une fois le po`ete vit de la vie de ses h'eros; il t^ache de comprendre et de dire ce qui est humain m^eme dans le crime. Que le po`ete t^ache d'^etre vrai, et les faits feront plus de morale que les sentences et les maximes. Il faut avoir quelque confiance dans la nature humaine et dans notre intelligence.
Nous louons l'auteur d'avoir eu le soin de ne pas rappeler de la tombe Marat pour lui faire jouer le r^ole d'un chacal enrag'e, – de cet homme-loup, d'epeint par la tante de Charlotte, de ce maniaque sanguinaire d'epeint par Barbaroux. Non, Marat est repr'esent'e, comme nous le connaissons, aigri, maladif, atrabilaire, fanatique, soupconneux, le grand inquisiteur de la R'evolution,
C'est bien dommage que l'auteur ait d'evi'e de cette route dans la derni`ere sc`ene, o`u Danton et Charlotte Corday mettent, pour ainsi dire, les points sur les i. Quelle froideur dans cette sc`ene! Qu'elle est peu naturelle! Qu'elle est longue! La pi`ece pouvait tr`es bien finir par la r'eponse de Danton `a Charlotte,questionn'e sur l'effet produit par la mort de Marat: «Vous avez pr'epar'e son apoth'eose!» Le spectateur aurait pu achever l'ironie, en pensant que, de l'autre c^ot'e, la fin tragique de Marat, `a son tour, avait 'elev'e le pi'edestal d'une autre divinit'e – Charlotte Corday, pauvre fille enthousiaste! Elle 'etait atteinte de cette fi`evre g'en'erale, qui embrasait `a cette 'epoque ardente le sang de tous les hommes, le sang de Marat comme le sien. Elle s'est d'evou'ee au crime comme Karl Sand, sans avoir pour excuse dixneuf ans et une ob'eissance aveugle. On en a fait un «ange de l'assassinat», lorsqu'elle n''etait qu'une sombre fanatique. Sa haine contre Marat est une monomanie. Pourquoi veut-elle le tuer, lui et non Robespierre, qui 'etait plus dangereux pour ses amis, les girondins. Une monomanie ne peut int'eresser que sous le point de vue pathologique.
Le peu d'int'er^et v'eritable qui s'attachait `a la personne de Charlotte Corday a beaucoup influ'e sur la pi`ece. Un assassin peut tr`es bien ^etre le h'eros d'une trag'edie, mais pour cela il faut qu'il ait 'et'e encore quelque autre chose. L'existence de Charlotte Corday n'a 'et'e int'eressante qu'un seul instant: c'est celui o`u elle a plong'e le fer dans la poitrine d'un homme qu'elle connaissait `a peine. – Et encore un autre, lorsque sa jeune t^ete tomba sous la h^ache.
L'auteur a cr'e'e une Charlotte, une Charlotte qui parle beaucoup et comme un livre. On ne commence `a s'int'eresser `a elle que lorsqu'elle entre dans la chambre de Marat; et pourtant on frissonne `a la pens'ee que l`a, derri`ere ce rideau, se commet un crime.
Il y avait m^eme quelque chose de p'enible dans ces bouquets qui sont tomb'es aux pieds de M-lle Judith au moment o`u elle sortait couverte de sang. M-lle Judith a certainement m'erit'e ces bouquets. Dieu nous garde de penser crue ce n'est pas `a l'artiste, mais `a l'acte m^eme que s'adressaient ces marques de sympathie, mais elles auraient 'et'e certainement mieux plac'ees au dernier acte.
Nous r'eservons tous les d'etails pour un second article. En parlant de la pi`ece de M. Ponsard, nous ferons conna^itre `a nos lecteurs une trag'edie pleine de grandes beaut'es qui a paru il y a cinq ou six ans en Allemagne, intitul'ee Dantons Tod et compl`etement inconnue en France. L'auteur, jeune po`ete, Buckner, est mort quelques mois apr`es avoir 'ecrit ce po`eme.
Le talent avec lequel les artistes ont ressuscit'e les hommes qu'ils repr'esentaient, ne laisse rien `a d'esirer. Geoffroy a 'et'e terrible de v'erit'e; il a 'et'e encore plus vrai si c'est possible que ses coll`egues qui repr'esentaient Danton et Robespierre avec une connaissance profonde de ces grandes figures de l'histoire.
<Шарлотта
Корде>*Да! Свойственна лишь жалким поколеньям
Позорная боязнь событий и идей.
(Понсар. Пролог к «Шарлотте Корде»)
ТЕАТР РЕСПУБЛИКИ: первое представление «Шарлотты Корде», драмы в стихах, в пяти действиях и восьми картинах; соч. г. Понсара. – Общий взгляд.
Что за мрачная мысль подсказала поэту эти стихи! Как! Просить извинения, у парижской публики, за то, что у тебя нашлось достаточно смелости воскресить эпизод из великой эпопеи, называемой Французской (всеобщей, хотел я сказать) революцией… Да! Это смелость, но смелость совершенно иного рода, чем та, которая подразумевается прологом.
Французская революция! Да знаете ли вы, что, породив такую эпоху, человечество отдыхает целые столетия? Дела и люди этих торжественных дней истории остаются подобно маякам, предназначенным освещать дорогу человечеству: они сопровождают человека из поколения в поколение, служа ему наставлением, примером, советом, утешением, поддерживая его в бедствиях и еще более в счастии.
Одни лишь гомеровские герои, великие люди древности да чистые и прекрасные личности первых веков христианства достойны разделить это право с героями Революции.
Мы почти позабыли события минувшей половины века, но воспоминания о Революции живут в нашей памяти. Мы читаем, мы перечитываем летописи тех времен, и интерес наш к ним все возрастает при каждом чтении. Таков магнетизм силы Революции, которая и из глубины могилы влияет на хилые поколения, исчезающие, как говорил Данте, «подобно дыму, не оставляя никакого следа». Борьба этих Титанов была неистовой, ожесточенной; всякий раз, когда мы о них думаем, страшные воспоминания возникают в нашем воображении, и тем не менее справедливость этой борьбы закаляет и возвышает душу.
И буря страшна, но кто же станет оспаривать свойственную ей величественную красоту? Не выезжайте на утлом челне любоваться грозным зрелищем разбушевавшегося моря – вас поглотит пучина у самого берега. Точно так же, вызывая в памяти эти героические и мрачные времена, не пользуйтесь, чтобы судить о них, маленьким кодексом будничной морали, совершенно недостаточным для этих катаклизмов, очищающих воздух во время грозы, созидающих среди развалин. Подобные эпохи не следуют предписаниям какой-либо морали – они сами предписывают новую мораль.
Поэт это превосходно понял. Доказательство тому – его пьеса. Но, в таком случае, что значит это сомнение, высказанное в самом ее начале? Что заставило поэта прибегнуть к самооправданиям?
Быть может, он все-таки был прав!.. Г-н Понсар, сохраняя благородство и беспристрастие, приподнял камень над свежей могилой. Он пренебрег слишком легким средством воздействия на публику при помощи намеков. Он не захотел искажать прошлое и совершать надругательство над мертвыми, пользуясь ими как масками для решения современных вопросов. Если пьеса его несколько холодна, если в ней не заключается подлинно драматического действия, то причину этих недостатков следует искать в чем угодно, но только не в политике. Политика ее вовсе не коснулась; мы боимся даже, что самый выбор героини еще более способствовал холодности пьесы и отсутствию действия. Но мы позволим себе поговорить о пьесе г. Понсара подробнее в одной из будущих статей. Это слишком серьезное произведение, чтоб иметь право вынести о нем поспешное суждение после одного лишь представления. Пока же нам хотелось бы придерживаться только общих положений.