Том 7. Дядя Динамит и другие
Шрифт:
Громко выкликая ее имя, он выскочил из «Герба». Она обернулась — и прибавила скорость. Он кинулся за ней. Сзади донесся какой-то звук, словно свистит поезд, но до звуков ли в такой час?
Звук исходил из легких прекрасной Марлен, которая мгновенно вылетела за дверь и застыла на месте. До сих пор жизнь ее была тихой, в нее не врывались сенсационные кражи. «Герб Эмсвортов» не салун, посетители его респектабельны, как, скажем, Бидж, или Робинсон, владелец такси, или Перси Булстрод, аптекарь. Такое случилось впервые.
Соответственно,
Вызвала она интерес и у Биджа с констеблем, кудахтавших над анекдотом ярдах в десяти. Голос ее подействовал на них, как звук трубы — на коня. Они видели Сэма, но не сочли его подвижность заслуживающей внимания. Когда же они услышали крик, разум подсказал им, что творится что-то недолжное. Приличные девицы зря не верещат; и потому Ивенс с Биджем кинулись к ней: Ивенс — впереди, Бидж — сзади.
— В чем дело? — спросил наблюдательный констебль, заметив, что Марлен ломает руки. — Что случилось?
— О, мистер Бидж! — отвечала она. — О, мистер Бидж!
— Что с вами, Марлен?
— Часы унес! — возопила прекрасная барменша, по-прежнему ломая руки. — Взял и побежал.
Слова эти восприняли по-разному. Бидж застыл от горя, как поэт прошлого века, потерявший любимую газель. Таких чувств он не испытывал с тех пор, как один гость спросил воды, чтобы подлить в вино. «Куда катится мир?» — думал он.
Констебль, в отличие от него, обрадовался и ободрился. То, что дворецким в плач, полицейским — в радость. Крест английских констеблей, охраняющих порядок маленьких сельских сообществ, — бездействие местных преступников. Какой-нибудь Гарроуэй только крутится, разрываясь между торговцем наркотиками и злодеем, порешившим шесть человек, а здесь, в Маркет Бландинге, скажи спасибо, если поймаешь собаку без ошейника. Ивенс томился месяцами, а сейчас — ожил. Вскочив на верный велосипед, он понесся вдаль, словно участник велогонки, даже не воскликнув: «Хо-хо!».
Преступника он вскоре настиг. Сэм понял, что ему не угнаться за тем, первым велосипедистом, и теперь стоял посреди шоссе, произнося беззвучную речь, которая, если бы ее озвучить, не прошла бы цензуры.
Радость угасла. Пять минут назад он мог бы по праву участвовать в диккенсовском романе, сейчас — ненавидел род человеческий. Когда к нему подкатил констебль, он подумал, что в жизни не видал такой мерзкой рожи. Действительно, лицо у Ивенса стало как бы гранитным, глаза неприятно блестели. Путешественник по Востоку поразился бы, как похож он на тигра, подкрадывающегося к добыче.
— Хо! — сказал он.
Ответить на это надо бы тоже «Хо!», но Сэм был слишком занят. Глядя на Ивенса, он гадал, чего тот к нему лезет.
— Что такое?
— Где часы? — отвечал полицейский.
— Какие?
— Такие.
И полицейский вынул их за цепочку из его кармана. Сэм смотрел на него, как смотрит ребенок на фокусника, извлекшего из чужого цилиндра двух кроликов или аквариум.
— Господи! — сказал он. — Это часы того толстяка.
— Верно.
— Захватил случайно.
Констебль
редко смеялся; даже сержантов анекдот вызвал у него лишь улыбку. Однако сейчас он фыркнул, потом — ухмыльнулся. Другой сказал бы: «Неужели?». Он сказал: «Хо!». Сэм понял, что нужно объясниться.— Понимаете, — начал он, — девица их мне показывала, я увидел… одного человека и выбежал на шоссе.
— С часами вместе!
— Нечаянно сунул их в карман.
— Хо-хо!
Угрызения совести немного отрезвили Сэма. Он все еще полагал, что без людей — как-то лучше, но ему было стыдно, что он обидел хорошего человека.
— Я их верну.
— Нет, я их верну.
— Вы? Спасибо большое. Посмеетесь вместе с ним.
— Хо!
Междометие это усугубило неприязнь к служителю закона.
— Вы все время говорите «Хо»? — осведомился Сэм.
— Хо! — отвечал констебль. — Нет, иногда я говорю «Идемте за мной».
С этими словами он положил Сэму на плечо тяжелую руку.
Она и сыграла роль последней соломинки. С прытью, которая поразила бы самого Павлова, Сэм дернулся и нанес констеблю могучий удар в глаз. Констебль зашатался, задел ногой за камень и рухнул. Сэм вскочил на велосипед и унесся вдаль со скоростью, которую не превзошел и Бидж в далекой юности. Если бы сорок лет назад Сэму довелось жить на свете, и он бы пел в том же хоре, и голос у него не сломался до Крещения, они бы вступили в спор, и он победил бы.
Если, похитив велосипед, вы едете по шоссе, проходящему через Маркет Бландинг, вы доедете вскоре до деревушки, ютящейся у ворот замка. Состоит она из пяти домиков, церкви, викариата, лавки, пруда, уток, бензоколонки и кабачка «Голубой боров». Около этого заведения и кончился путь велосипеда, на котором ехал Сэм.
Он спешился, догадавшись, что лучше освободиться от скакуна, прислонил его к какой-то изгороди и вошел в кабачок, где стал размышлять о своей судьбе.
Положение, как говорится, было отчаянным. Перечисляя свои проступки — две кражи, нанесение увечий, бегство и т. п., — он чувствовал, что еще хорошо, если обойдется пожизненным заключением.
Что делать, он придумать не мог. Тут требовалась истинная мудрость и как можно скорее. Он спросил почтовой бумаги.
— Может тут кто-нибудь отнести письмо в замок? — спросил он хозяина, и тот ответил:
— Да, мой Гарри отнесет.
— Дам шиллинг, — сказал Сэм.
Он не был богат, а шиллинг — это шиллинг, но мудрый совет стоит больше.
Глава 6
Сон и коктейль развеяли усталость, которую испытывал Галли вчера, после долгого пути. Укрепив телесные силы табаком и алкоголем, он быстро приходил в себя.
Сэм позвонил из Маркет Бландинга между первым завтраком и вторым, и он совсем ободрился, а потому отправился искать Сэнди; но, когда он проходил мимо кабинета, оттуда выскочил граф. Лицо его перекосилось, пенсне металось на ветру.
— Галахад! — вскричал он. — Я не могу! Я не хочу! Я не потерплю!