Том 7. История моего современника. Книги 3 и 4

Через некоторое время ко мне в камеру перевели какого-то нечестивца из антиевреев. Я протестовал и против этого. Нечестивец отправился в холодное помещение, а я — в теплое.

На следующий день я с ним увиделся на прогулке. Это был человек очень добродушный, не питавший против меня никакого неудовольствия. Он рассказал мне, что оправдали только тех, кто имел возможность выписать «Правыку» (так, очевидно, перефразировалась фамилия Плевако). Он не имел этой возможности и должен идти на каторгу. На следующий день я написал массу протестов и потребовал прокурора, но это не подействовало. И мне пришлось еще два дня или три прогуливаться с моим «Правыкой».

Наконец меня повезли обратно в Москву и дальше в Петербург. Всюду, где я мог, я протестовал, но на это не обращали внимания: «Вот приедете на место». Но мне некогда было ждать приезда на место, мне вспоминалась мать, и я нервничал. Мне вспоминается генерал или полковник Середа и как он меня успокаивал: «Не виновны, так все это обнаружится». Но я по собственному опыту знал, как скоро это обнаруживается. Поэтому я протестовал везде, где мог.

Наконец меня привезли в Петербург и прямо в предварительное заключение. Я подал еще один протест и, должно быть, надоел, так что дело двинулось быстро.

Когда меня привезли в дом предварительного заключения и за мной захлопнулась дверь, я остановился посредине камеры и оглянул ее стены. Вот я объехал почти вокруг света и очутился на том же месте. Это доказывает, что Россия за это время не подвинулась ни на шаг, несмотря на многочисленные жертвы. Те же дома предварительного заключения, те же жандармские управления, что и были… Чем же это кончится?..

Вдобавок, когда меня привезли и ввели в жандармское управление, я там застал того же штабс-ротмистра Ножина, который арестовал меня в первый раз. Когда я напомнил ему об этом, он ответил:

— Не припомню, — заметив, вероятно, в голосе моем иронию.

Наконец мне предъявили обвинение. Это было письмо, написанное почерком, довольно похожим на мой, и поэтому я сразу не мог отрицать, что письмо это писано не мной. Я потребовал предъявления всего письма, и мне его дали.

В нем сообщались революционные похождения какого-то юноши, который писал своей знакомой девице, что он в своей поездке по такому-то уезду покрыл этот последний сетью нелегальных организаций и пр. Подпись была: Вл. Корол.

— Это не вы писали? — спросил меня неизвестный господин, стоявший сзади меня. (Я потом узнал, что это был прокурор Котляревский.)

— Не я! — ответил я сердито.

— Я так и знал, — сказал он, — и им говорил то же.

— Почему же вы это утверждали? — спросил я, заинтересованный категорическим заявлением незнакомца.

— Видите ли, я читал вашу переписку с Григорьевым, ну а это письмо, согласитесь, слабо написано, зелено…

— И это не помешало вам притащить меня в дом предварительного заключения, сделать у меня обыск, испугать семейных.

Ножин был сконфужен, но сдался не сразу. Он потребовал, чтобы я формально ответил на вопросы и написал, что письмо принадлежит не мне… Так как дело было сшито белыми нитками, то нужно было выполнить только некоторые формальности. Но меня впредь до выполнения их снова препроводили в дом предварительного заключения. На этот раз я вступал в него в другом настроении, чем раньше, и даже довольно весело.

Через несколько дней меня выпустили, обязав подпиской о невыезде.

Впоследствии я узнал, что автором письма, за которое я привлекался, был Бурцев, который тогда, будучи еще гимназистом, начинал таким образом свою революционную карьеру.

Наконец я прибыл в Нижний, и здесь началась моя нижегородская жизнь…

Комментарии

В настоящий том входят третья и четвертая книги «Истории моего современника». Третью книгу Короленко писал в течение двух лет — с октября 1918 по осень 1920 года, живя в Полтаве. В эти годы гражданской войны, на Украине одна за другой сменялись временные власти — Центральная Рада, гетманщина, немцы, петлюровцы, деникинцы. Смены властей сопровождались насилиями над населением, погромами, грабежами, бессудными казнями. Жители Полтавы и окрестных деревень непрерывно обращались к Короленко за защитой и помощью. В апреле 1920 года Короленко писал С. Д. Протопопову: «У меня сильная усталость сердца. Если прибавить, что Полтава около десяти раз переходила из рук в руки, что каждый раз приходится хлопотать о какой-нибудь стороне, что дело идет часто о жизнях, то легко понять, что сердцу успокоиться не на чем и усталость все прогрессирует». В декабре 1920 года Короленко пишет В. Н. Григорьеву: «Не знаю, удастся ли мне довести „Историю“ до наших дней. Это очень много, но буду стараться, пока хватит силы».

С конца 1920 года Короленко приступил к работе над четвертой книгой и писал ее до середины декабря 1921 года.

Работая над третьей и четвертой книгами «Истории моего современника», Короленко перечитывал свои письма к родным из тюрем и ссылок, обращался к своим старым записным книжкам и наброскам, следил за статьями в «Былом». Но главным источником служила писателю все же его память, сохранившая огромное количество фактов, имен, дат, географических названий, связанных с описываемым им временем и событиями. «Записей я тогда никаких не делал, и мне все приходится восстанавливать по памяти. Память у меня старческая: ярко сохранилось прошлое», — писал он И. П. Белоконскому 29 марта 1920 года. «Так живо встают старые друзья и подернутые туманом прошлого эпизоды», — пишет Короленко Н. С. Тютчеву.

С начала 1921 года здоровье Короленко резко ухудшилось, но и в эти последние месяцы жизни он вел обширную переписку с И. П. Белоконским. Н. С. Тютчевым, О. В. Аптекманом, М. П. Сажиным, А. А. Дробыш-Дробышевским и другими товарищами по ссылке, с родными умерших товарищей и другими лицами, неустанно проверяя и уточняя свои воспоминания.

В марте 1921 года слухи о тяжелой болезни Короленко дошли до Москвы. В. И. Ленин написал наркомздраву Семашко письмо, в котором просил его принять меры, чтобы отправить Короленко для лечения в Германию. Но Короленко не захотел уехать за границу. Он продолжал работать. Последние страницы «Истории моего современника» написаны им 16 декабря — за девять дней до смерти.

Третья книга «Истории моего современника» впервые была напечатана в 1921 году в издании «Задруга». Первые семнадцать глав четвертой книги были отосланы писателем в журнал «Голос минувшего». Появились они уже после его смерти в книжке этого журнала «1920–1921» (без обозначения номера и месяца). Остальные главы были напечатаны в «Голосе минувшего» в 1922 году, в книге № 1 (июнь). В том же году вся четвертая книга полностью вышла в издании «Задруга».

В настоящем издании третья и четвертая книги «Истории моего современника» печатаются по тексту издания «Задруга», причем в третью книгу внесены корректурные исправления автора, а в четвертую — исправления по рукописям его.

…говорил Тургенев— стихотворение в прозе И. С. Тургенева «Сфинкс», датированное декабрем 1878 года.

…Марьюшка.— П. Н. Луппов в «Материалах вятских архивов о В. Г. Короленко» («Вятская жизнь» № 1 (7) 1924 г.) указывает, что имена починковских крестьян в «Истории моего современника» часто изменены. «На основании поселенных списков крестьян Березовских Починок за 1879 год, — пишет Луппов, — можно установить, что жена Гаври Бисерова называлась не Лукерьей, а Верой; сноха (жена Павла Бисерова) — Татьяной, а не Марьей, младший сын Гаври — Парфений, а не Андрийка, дочь Гаври Бисерова была Марья, а не Алена».