Том 8. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Совершенно верно, сэр. Я вспомнил, что, когда у нее разыгрывался очередной приступ этой мании, мы обычно посылали за священником нашего прихода. Мы не раз убеждались, что, как только он заговорит с ней о высоких материях, она забывает про катание. Вот я и подумал, что подобный метод может оказаться эффективным и в случае с мисс Рокметеллер.
Находчивость этого малого просто ошеломила меня.
— Ума палата! — воскликнул я. — Здорово у вас котелок варит! Как вы этого добиваетесь? Наверное, поедаете пропасть рыбы или еще чего-нибудь. Скажите, Дживс, ведь вы поедаете пропасть рыбы?
— Нет,
— Ну, тогда это Божий дар, вот что я думаю. А уж коль его не дано, то нечего и суетиться.
— В высшей степени справедливо, сэр, — проговорил Дживс. — Если мне позволено будет высказать свои соображения, сэр, я бы больше не стал надевать этот галстук, сэр. Зеленый цвет придает вашему лицу немного желтушный вид. Если позволите, я бы настоятельно советовал сменить его на синий с красными ромбиками, сэр.
— Хорошо, Дживс, — смиренно сказал я. — Вам лучше знать.
ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ СО СТАРИНОЙ БИФФИ
Перевод И. Бернштейн.
— Дживс, — позвал я, восстав из ванны. — Сплотите ряды.
— Слушаю, сэр.
Я от всей души одарил его благосклонной улыбкой. В ту пору я на недельку-другую закатился в Париж, а там что-то такое разлито в воздухе, эдакая joie de vivre, [91] которая переполняет сердце и настраивает на игривый лад.
— Выложите наш джентльменский костюм средней нарядности, подходящий для богемных пиршеств, — распорядился я. — Сегодня я обедаю с одним знакомым живописцем на том берегу Сены.
91
Радость жизни (фр.).
— Очень хорошо, сэр.
— Да, и если кто меня будет спрашивать, Дживс, скажите, что я объявлюсь ближе к тому часу, когда нисходит безмятежный сумрак.
— Слушаю, сэр. Пока вы принимали ванну, звонил мистер Биффен.
Удивительно, как за границей то и дело натыкаешься на знакомых, иной раз не видел однокашника тысячу лет и не чаял не гадал встретиться — и вдруг, нате пожалуйста! Где я меньше всего опасался наткнуться на старину Биффи, так это в Париже. Было время, мы с ним на пару предавались светской жизни, обедали, ужинали в одной компании чуть не каждую ночь напролет. Но где-то года полтора назад у него померла крестная и оставила ему в наследство имение в Хертфордшире, он туда перебрался, стал носить гетры, якшаться с коровами и вообще являть собой деревенского сквайра и землевладельца. С тех пор мы почти не виделись.
— Старина Биффи в Париже?! Он-то что здесь делает?
— Он со мной не поделился, сэр, — ответил Дживс холодноватым, как мне показалось, тоном, будто бы даже слегка неприязненно, а ведь прежде они были вполне на дружеской ноге.
— Где он остановился?
— Отель «Авенида», рю дю Колизэ, сэр. Он сообщил, что намерен выйти прогуляться и заглянет сюда на исходе дня.
— Ладно, если меня еще не будет, скажете ему, чтобы подождал. А теперь, Дживс, ме ганс, мои шапо, и дорогу хозяину! Пока, пока!
День был бесподобный, времени у меня оставалось еще навалом, и я в конце концов у Сорбонны вылез
из такси, решив остаток пути проделать пешком. Но не успел протопать и трех шагов, как вот тебе раз! Прямо передо мной на тротуаре — Биффи собственной персоной. Если бы мой последний шаг не повис в воздухе, я бы с разгона прямо в него уперся.— Биффи! — воскликнул я. — Вот так так!
Он уставился на меня, мигнув выпученным глазом, — ну вылитая хертфордширская корова, получившая во время завтрака неожиданный тычок под ребро.
— Берти! — наконец взвыл он хриплым голосом. — Слава Богу! — Он вцепился в мой рукав. — Не оставляй меня! Я потерялся.
— Что значит — потерялся?
— Вышел пройтись, но мили через две понял, что не имею понятия, где нахожусь. Так с тех пор и хожу тут кругами, уж и не знаю, сколько часов.
— Почему же ты не спросил дорогу?
— Так я не знаю ни слова по-французски.
— Кликнул бы такси.
— Я обнаружил, что оставил все деньги в гостинице.
— Мог бы доехать до гостиницы, а потом сойти вниз и расплатиться.
— Верно. Но я еще вдруг обнаружил, что забыл, как она называется, будь она неладна.
Вот вам типичный Чарлз Эдвард Биффен во всей своей красе. Второго такого обормота и недотепы на свете не сыщешь. Видит Бог, — и тетя Агата не даст соврать — я и сам не ахти какой мудрец. Но в сравнении с Биффи я просто величайший мыслитель всех времен и народов.
— Я бы дал шиллинг, ей-богу, — говорит Биффи, — если бы мне кто сказал название этой чертовой гостиницы.
— Будешь должен мне. Отель «Авенида», рю дю Колизэ.
— Берти! Это потрясающе! Как ты узнал, разрази меня гром?
— Ты сам сегодня утром продиктовал этот адрес Дживсу.
— Точно! Я и забыл.
— Ладно, пошли. Выпьем по стаканчику, а потом я посажу тебя в такси и отправлю в гостиницу «Авенида». В обед я занят, но еще полно времени.
Мы забрели в одно из одиннадцати кафе, расположенных впритык друг к дружке на той улице, и я заказал две порции восстановительного.
— А что ты делаешь в Париже? — спросил я у Биффи.
— Берти, старина, — ответил он скорбно. — Я приехал сюда искать забвения.
— По-моему, в этом ты добился успеха.
— Ты не понимаешь! Дело в том, старина, что мое сердце разбито. Сейчас я тебе все расскажу.
— Нет-нет! Не надо! Но было уже поздно.
— В прошлом году, — начал он, — я подался в Канаду на лососиную ловлю.
Я заказал еще по порции. Если уж слушать рыбацкие байки, необходимо взбодриться.
— На лайнере по пути в Нью-Йорк я познакомился с одной девушкой. — Биффи звучно глотнул, точно бульдог, который торопится заглотать одну половину котлеты, чтобы скорее схватить вторую. — Берти, старина. Я не могу тебе ее описать. Нечего даже и пытаться.
И то хоть слава Богу.
— Она была замечательная. Мы с ней прогуливались по палубе после ужина. Она театральный работник. Или вроде того.
— Что значит — вроде того?
— Ну, знаешь, натурщица, манекенщица, — в таком духе. Накопила несколько фунтов и отправилась искать работу в Новом Свете. Она мне все о себе рассказала. У ее отца молочная лавка в Клапеме. А может, в Криклвуде. Одно из двух, либо молочная лавка, либо обувной магазин, это я точно запомнил.
— Да, спутать немудрено.