Тонкий ноябрьский лед

Да уж. Слепые стереотипы.

– Как это низко, – выразила свое негодование как можно короче, потому что Лиза думала над чем-то другим.

– Даже преподаватели расстроились, хоть и не имеют к их выступлениям вообще никакого отношения. Кирилла бросили друзья. А сейчас все звонят и упрашивают, чтобы он прервал поездку и подменил новобранца на выступлениях. Но он уже не уверен, что ему нужны эти любительские гастроли и такие друзья.

Я снова посмотрена вниз – на красное лицо Кирилла, бродившего под лестницами. Понимаю. Тысячу раз нужно подумать, прежде чем восстановить сотрудничество с ненадежным человеком. Я бы не восстанавливала ничего. Предатель однажды – предатель навсегда.

– Разве это не глупо? – от электрических ламп наша кожа выглядела желтой, – Променять часть команды на сиюминутную выгоду?

– Видимо, организатор умом не блещет, – согнулась Лиза. Ее спина начинала болеть.

– Или в данный момент выгода перевесила долгосрочные перспективы.

– Каким образом?

– Предположим, у тебя просрочен кредит, из-за него не дают ипотеку, а приставы уже отправляют исполнительный лист на работу, и вдруг тебе с неба валится нежданное наследство. Ты пустишь его на погашение кредита или на покупку акций?

– На кредит, разумеется, – ответила Лиза.

– Вот. Конечно, акции выгоднее, но, если ты в западне, то тебе, наверное, придется сделать выбор в пользу долгов. Хотя не все с этим согласятся.

– Но они были не только, как бы сказать… коллегами, а друзьями, – по нам пробежала тень.

– Видимо, не были.

На этом мы разошлись.

В номере я разломила булочку на две части, но есть перехотелось.

В коридоре ключом открывала дверь Лиза, дождавшись Кирилла, который топал громче слона, раздираемый несправедливостью. Какая-то нелогичная несостыковка: Кирилл и переживания. Как пляжные шлепанцы и снежная буря. Впрочем, и не такое можно увидеть в разгар новогодних праздников, но в глаза-то бросается.

Насыщенность сегодняшнего дня выбила меня из колеи. Пошарив по шортам, обнаружила, что на них не хватает пуговицы: видимо, она отлетела, когда я стаскивала маскировочный костюм. На балконе я немного свесилась за ограждение, чтобы улучшить обзор, и наслаждалась видом закрывающихся цветов, охваченных серой дымкой, похожей на туман. Звезды скрыты облаками. А жаль. Хотелось на них посмотреть. Положив подбородок на сомкнутые руки, я просидела на коленях перед перилами часов до десяти. Наконец, пришло полное осознание того, что этот вечер мог стать моим худшим кошмаром. Например, в каком-нибудь подвале неблагополучного района. В багажнике машины. В могиле. Кто знает, зачем я понадобилась тому человеку. Возможно, похищение и продажа. Сколько людей ежегодно попадает в рабство? Миллион? Если не все пять миллионов. Если вдуматься, то это жутко. Живой человек, который по факту почти что мертвый – никто не знает, где он и что с ним. Даже смерть воспринимается более реальной, чем подобные случаи.

К половине одиннадцатого я покинула номер, намереваясь поискать путь на крышу, и сотряслась от диких воплей в номере у Кирилла и Лизы. Они скандалили, ругая друг друга на чем свет стоит, причем провокатором явно была Лиза. Чем ей мог не угодить Кирилл, которого она после ужина так усердно оберегала, я и представить не могла.

На отвесной лестнице, ведущей на крышу, обнаружилась массивная дверь и не менее массивный в пропорциональном соотношении замок, предусмотрительно купленный для защиты от посягательств таких людей, как я. Понятия не имею, что на меня нашло, но я принялась вскрывать его серебристой шпилькой, прикрепленной к кроссовкам в качестве аксессуара. Я ее оторвала и вставила в сердцевину замка. Подобной тяги к авантюрам у себя я прежде не наблюдала. Просто казалось, что глоток чистого воздуха не на каком-то комфортабельном балконе, а на крыше, где ноги подкашиваются от высоты, – прекрасная затея, чтобы прийти в чувство после сегодняшнего.

– Под потолком камеры, – донеслось от лестницы.

О видеонаблюдении я и не догадывалась.

– Видимо, охрана вдоволь надо мной посмеялась, – ответила я, намереваясь превратить свою оплошность в шутку, – Всякая чепуха взбрела мне в голову. Не знаю, почему.

Перед Денисом, действительно, было неудобно. Он подал мне руку, когда я спрыгнула вниз, ощутимо приложившись пятками о мрамор, но сдержав вопль.

– Ты как отшельник, – заявила я, вспоминая о расположении его номера, – Все остальные на четвертом.

– О, поверь, я бы с радостью примкнул к вам, но все, что мне смогли предложить – 919 номер. Ненавижу чувствовать себя отделенным от коллектива, – ненароком обронил он, вкладывая в эти слова значительно больше смысла, чем произносил вслух.

В школе он слыл своеобразным изгоем. Не тем несчастным, над кем посмеиваются, и чью сменную обувь забрасывают на козырек у парадного входа. Слыл тем, кого элементарно никогда нет поблизости. В детстве невообразимо трудно завести близкие отношения с человеком, заточенным в четырех стенах. В довесок к самой болезни Денис, как выясняется, ее стеснялся. Это сейчас сквозило в его жестах. Он, приятный на вид, не обделенный умом и харизмой, наверняка время от времени сравнивал себя с приятелями и делал выводы не в свою пользу, что не поддавалось никакому логическому объяснению. Раньше я верила, что у Дениса великолепная самооценка, позволяющая не ограничивать себя одобрением общества, и что он не нуждается в этом самом обществе. Он пропускал в школе целые триместры, пока родители были чересчур бдительными, но потом неизменно появлялся с независимым видом, и его облепляли желающие пообщаться, будто он и не пропадал. Только сейчас я поняла, чего ему стоила эта непринужденность.

– Извини, но коллектив сейчас немного занят, – я не стала рассказывать про ссору Лизы и Кирилла, но предупредила, что мы не можем отправиться к ним.

– Я не особо на них рассчитывал, – он улыбался, – Зайдешь?

Его номер у поворота, после которого коридор уходит дальше, петляя по зданию.

– Почему бы и нет?

Мне было любопытно взглянуть, как он обустроил свое жилье.

Из всего, что нашлось в номере, меня заинтересовали только фотографии. Обогнув белое кресло, я подошла и взяла одну из них в руки. Темноволосый мальчишка лет восьми с широкой улыбкой смотрит в камеру – Денис. А рядом? Молодая пара. У женщины такой же оттенок волос, как и у сына. Родители Дениса. Они выпали из нашего круга почти полностью, когда погрузились в нескончаемую работу, но их лица я, несомненно, узнала. Все три фотографии чудесные, сделанные в движении, такие теплые, что можно позавидовать. Других снимков на тумбочке нет.

Я не люблю фотографироваться. Совсем. Всегда слишком сильно стараюсь позировать, и в итоге снимки получаются неестественными. В сумочке ношу общую фотографию с Викой, где мы еще младенцы: крошечные куколки в платьях с бантиками, которых мама три часа наряжала и два часа пыталась усадить на место, чтобы сфотографировать. У нас есть и другие совместные фото, в другом возрасте, но я больше всего люблю именно это.

– Удивительно, что ты возишь с собой рамки и расставляешь их в комнате, которую покинешь на рассвете, – сообщила я о своих умозаключениях.

– Мне нравится быть тут, как дома. И я люблю свою семью.

Он очень хороший сын. И вновь пришло смятение – хорошая ли я дочь?

Воцарилась гармония, и ее можно было проткнуть любым неловким жестом, что и последовало.

– Я тоже люблю. Но мама придушит меня, когда вернусь, так что наше семейное счастье, вероятно, будет значительно короче твоего.

Он посмеялся, приняв все за шутку.

– А где твоя старшая сестра?

Диану среди нас знали урывками. Она взрослее. Она держалась особняком, заимев в подростковом возрасте множество подруг ровесниц, и не досаждала себе необходимостью присутствовать на наших семейных мероприятиях.

– В Индии, фотографирует то респектабельные курорты, то диких животных в джунглях.

– Да уж, – он все еще по-доброму улыбался, – Не самая удачная карьера.

Его высказывание хорошенько стукнуло меня по голове, разбив всю гармонию.

Конец ознакомительного фрагмента.