Тоня из Семеновки (сборник)

Зина молчала.

Ей было немного горько, что мама не советуется с ней.

– Боюсь я после всего, - продолжала мама.
– Сейчас все так хорошо и просто, а если официально - как-то будет... Да ну, хватит об этом!

Так опять у них не получилось разговора.

* * *

Это случилось в ноябре.

Зима в этом году пришла ранняя и устойчивая. Каждый день шел снег, и транспортеры еле успевали очищать улицы. Дворники вовсе не справлялись со снегопадом. Тротуары сузились, и пешеходы с трудом пробивались по узким тропинкам меж бесконечных сугробов.

Зина не помнит, чтобы мама когда-то болела и обращалась к врачу, а тут она пошла в поликлинику и вернулась удрученной:

– Видимо, придется ложиться в больницу.

Ни Василий Петрович, ни Зина не поняли, что случилось.

– Говорят, какие-то спайки и нужна операция, - сказала мама.

Василий Петрович ходил куда-то с мамой, что-то выяснял.

Через неделю маму положили в больницу.

В больнице был карантин, и Зину не пускали туда.

А Василий Петрович получил специальное разрешение и ежедневно после работы бывал у мамы.

После больницы он, как и прежде, приезжал домой, и Зина с нетерпением ждала его:

– Ну, как?

Василий Петрович рассказывал, как Зине казалось, очень осторожно и передавал ей записки:

"Зинок! У меня все хорошо. Как ты? Как в школе? Помогай Василию Петровичу. Целую! Твоя мама".

"Очень скучаю по тебе, Зинок! Очень хочу видеть! Не знаю, когда снимут карантин. Целую! Мама".

"Береги, Зинок, Василия Петровича! Очень он внимательный и хороший. Навести его Машу. У меня все хорошо. Целую! Мама".

Зина расспрашивала Василия Петровича, что делают с мамой, чем лечат, когда операция.

– Операция на следующей неделе, - говорил Василий Петрович.
– Видимо, во вторник. А сейчас капельница. Уколы разные. Исследования.

Зине казалось, что Василий Петрович чего-то недоговаривает, скрывает от нее.

Но что? Как узнать? Зина не знала.

К Маше она заезжала после школы не раз, да и Маша дважды к ней приезжала. Ходили они и на каток, но лед был еще плохим.

В день операции Зина отпросилась из школы и поехала чуть свет в больницу. Дальше гардероба ее не пустили. Вскоре появился Василий Петрович с Машей.

– А как же ты со школой?
– спросила Зина у Маши.

– Меня отпустили.

Василий Петрович разделся, набросил халат.

– Посидите, девочки!
– сказал он и направился к лифту.

Время тянулось медленно. Они почти не разговаривали. Смотрели на часы: десять, пол-одиннадцатого, одиннадцать, половина двенадцатого.

Василий Петрович появился около двенадцати, тяжело присел рядом на лавку, сказал:

– Только сейчас закончили. Привезли в послеоперационную палату. Она спит. Я через стекло видел.

– И что нашли?
– Зине не терпелось узнать подробности.

Василий Петрович словно не расслышал ее.

– Давайте собираться, - сказал он и направился к гардеробу.

Потом они вышли, и Зина опять спросила:

– Василий Петрович, так что все-таки у мамы?

– Не знаю, Зина, не знаю! Ничего не берусь сказать, - неопределенно ответил он.

У метро они попрощались. Василий Петрович поехал на работу. Маша - в школу. Зина решила в школу уже не идти - пошла домой.

Вечером Василий Петрович сказал:

– Маме, кажется, легче.

– Вы были у нее?

– Был.

Через несколько дней Зина опять стала получать от мамы записки, бодрые и обычные, как будто никакой операции не было. Она ходила на рынок - покупала гранаты и грецкие орехи. Дома выжимала сок и колола орехи. Василий Петрович отвозил это все в больницу вместе с Зиниными записками. Еще доставал крабы и черную икру. Маму уже перевели в свою палату. В конце декабря Василий Петрович достал елку и украшения, установил ее в маминой палате.

Новый год Зина встретила с Машей. Смотрели по телевизору "Голубой огонек". Василий Петрович был у мамы в больнице.

* * *

Январь был снежный и вьюжный.

Город напоминал снежную целину. Крыши, улицы, тротуары - все утопало в снегу. А он продолжал валить и валить.

Вскоре после Нового года Василий Петрович принес радостное известие:

– С завтрашнего дня в больнице снимают карантин. Ты поедешь?

– Конечно, как же!
– воскликнула Зина.

– Только приезжай к шести, как и я, - попросил Василий Петрович. И...

Он не договорил.

Весь день Зина ждала вечера. И на уроках, и после. Ничего не лезло в голову. Сходила на рынок, купила три свежих огурца и одну помидорину. Дорого, но мама любила. Выжала гранатовый сок. Запас гранатов был. Без конца болталась по квартире, смотрела на часы. Четыре, полпятого, пять, половина шестого. Тут собралась, оделась.

В больнице разделась, получила халат, поднялась на четвертый этаж. Больные лежали и в коридоре на раскладушках. Она нашла номер палаты.

В палате было четыре койки и раскладушка у окна. И если бы не Василий Петрович, уже сидевший у мамы, она бы не узнала ее.

Мама с желто-синим осунувшимся лицом лежала на высоко поднятых подушках. Вид у нее был измученный, только глаза блестели. Голову она держала плохо - голова качалась. Рядом стояла капельница. Резиновая трубка тянулась к руке.

– Вот и Зина, - как-то неестественно бодро сказал Василий Петрович.

Зина чмокнула маму в щеку и не знала, что спросить, что сказать.

Василий Петрович взял у нее сумку, спросил:

– Принесла? Сейчас мы попьем. Ох, и зеленые огурчики, помидор! Прекрасно. Это мы поедим.

Он уверенно хлопотал вокруг мамы, а она смотрела на него и на Зину какими-то виноватыми глазами.

Зина молчала.

Василий Петрович дал маме несколько ложек гранатового сока. Потом передал помидор и огурец, посолил, взял вилку:

– Понемножку.

Мама ела с трудом.

В палату принесли ужин.

Мама посмотрела и сказала: