Топор правосудия
Шрифт:
Пащенко пошел в ванную. Вытирая лицо махровым полотенцем с изображением облезшей от застиранности Мэрилин Монро, он появился на пороге комнаты.
– Куда идет мужик, когда все его явки провалены? – спросил он.
– На явки своих друзей. – «Миллер» в баре Пащенко, оказывается, был гораздо лучше «Миллера» в кафе.
– А если явки друзей провалены одновременно с его явками? – настаивал Вадим. – Вспомни: на Малой ты кислород перекрыл, на Выставочной – тоже. Если бы у Семенихина с Перцем были надежные адреса, им незачем было бы снимать на Выставочной квартиру.
– Ну и к чему ты меня подводишь?
– Не горячись. – Полотенце Пащенко изобразило в своем полете параболу и, подчиняясь законам гравитации, шлепнулось на открытую форточку. – Пусть просохнет. А тебе, Струге, я вот что скажу. Если у мужика перекрыты все каналы для свободного перемещения, он начинает искать спасения у баб! Он сейчас у женщины, Струге. У бывшей или настоящей. Хуже – если у будущей. Профессионал бы сделал именно так – быстренько познакомился с девкой, на связь с которой никто не сможет указать. Но так сделает профессионал. А Перченков профи?
– Не знаю, – нахмурился Струге. – Профи не станет дубасить свидетеля «мокрухи» обрезом по голове.
– Значит, нужно искать у бывших или настоящих.
По ходу разговора Антон стал замечать, что прокурор мало-помалу приводит свой внешний вид в состояние походного. Рубашка, галстук и костюм сменились на спортивную майку, свитер и джинсы.
– Ты куда это собираешься?
– Ты говорил, что наркоманов с Малой выгреб Марков? Так поехали! Думаю, вся братва еще там. Их слишком много, чтобы опера смогли с ними разобраться очень быстро. К ним ко всем нужно подобрать ключик… – Пащенко вынул из шкафа теплую спортивную куртку и прошел в коридор.
– Какой ключик?
– Разводной, Струге. Разводной!
Все активисты партии любителей героина действительно сидели и страдали в дежурном помещении Центрального РОВД. Судя по их сумрачным лицам, было нетрудно догадаться, что время кайфа миновало и наступила пора неприятностей в организме. Самое отвратительное еще не случилось, хотя один из компании уже проявлял все признаки жесточайшей ломки. Его лицо было расцарапано.
– Видишь красномордого? – Струге толкнул локтем Пащенко. – Это его я в чувство приводил.
– Чем, наждачкой? – поинтересовался Вадим и шагнул в помещение дежурной части. – Здравствуй, брат Марков! Как жисть мусорская? Только не нужно так бледнеть. Я по личному…
Из всей группы задержанных Струге и прокурор выбрали двоих. Обладателя толстовки с оленем – как человека, уже проявившего себя толковым собеседником, и двадцатилетнюю девчушку со спутанными волосами. Ту самую, что предлагала Струге прилечь рядом.
Поскольку этические соображения в данном случае были неуместны, первым, кто оказался в освобожденном от оперативников кабинете, был красавец с распухшим ухом.
– И где это ты, милок, так сильно ударился? – осведомился Пащенко, кося взгляд в сторону Струге.
«Милок» молча прошел и остановился посередине кабинета. Перед столом стоял стул, но сесть на него означало – сделать вызов. Менее всего хотелось сейчас ему спровоцировать двоих взрослых
дядь на превентивные меры. Стоять, однако, тоже было невмоготу.– Можно я присяду?
– С каких щей? – удивился Пащенко. – Ты что, в мэрии на приеме? Ты, безусловно, присядешь. Но не здесь и не сейчас.
Появившуюся муть в глазах наркомана оба дяди расценили как гнев, перемешанный с безнадегой. Именно в таком состоянии змея жалит человека, а загнанный в угол кролик бросается на удава.
– Ты маску-то такую не надевай, не надо, – посоветовал прокурор. – А то я из тебя упертость враз вышибу. И руки по швам развесь. Убери, говорю, из-за спины. Что ты там придерживаешь, наркуша? Перегной, что ли, лезет?
Наркоман послушно, хотя и с очевидной неохотой, повесил немощные руки вдоль туловища.
– С кем из девок Перец общается? – Ответа Струге пришлось ждать довольно долго. Он встал и сделал шаг навстречу задержанному. – Серу из ушей выбить?
– А я почем знаю, с кем он сейчас общается?! – взвизгнул перепуганный обладатель «оленьего» свитера.
– А ты всех называй, по очереди! – Струге подошел вплотную и говорил ему прямо в лицо. – А мы запишем!
– Да какие ему сейчас девки?! Он уже два месяца, как свой член без рук поднять не может?
– Что так? – опешил Струге, представивший весь масштаб трагедии Перца.
– С ним в январе овердоза приключилась… Он забросил отраву, а тут что-то переволновался… Короче, вмазался, а после на бабу полез.
– И никак? – посочувствовал Пащенко. – Да что же это такое?! Такой пацан правильный… И за что ему такая кара? Значит, как залез, так и слез?
– Да, – вымолвил слегка успокоившийся наркоман. – И вот уже три месяца, как…
– Ай, беда… – покачал головой прокурор. – Я где-то читал, что такое случается с теми, кто пережил сексуальное насилие. Ты за Перцем ничего подобного не наблюдал? Может, на какой из ваших гулянок к нему сзади кто-нибудь пристроился?
– Вы скажете тоже… – возмутился наркоман. – Перец – уважаемый пацан. Все лучшие телки в городе – его.
– То-то я никак подходящую найти не могу! – воскликнул Пащенко. – Они, оказывается, все на конце у Перца! И почему это лучшие меня не замечают, а слюнявому импотенту Перченкову на впалую грудь бросаются? Что-то ты гонишь, олень северный…
– Он у врачей был, так те уверили, что с этим… ну…
– С членом, – подсказал Пащенко.
– Да! – обрадовался наркоман. – С ним все нормально будет. Нужно подождать пару месяцев – и все образуется. Кажется, он говорил, что у него на поправку пошло. Теперь снова все лучшие бабы в городе – его… – «Северный олень» помялся на подгибающихся ногах и слепил на бледном лице гримасу. – Что я с вами, спорить буду?..
– Ну назови хоть одну! – Кажется, в этом бестолковом споре Пащенко уступать не собирался. Было даже странно смотреть на то, как его завел какой-то слабовольный юнец.
– Анюта Повелкова! Что, не крутая телка? – По-наркомански шагнув вперед, «олень» боднул воздух перед Пащенко.
– Это та шлюха, что ли?! С Шевченковского жилмассива?! Это она-то крутая? – Прокурор подошел к форточке и плюнул сквозь решетку.
– С какого Шевченковского?! – «Олень» продолжал бодаться. – Она директор продовольственного рынка города! Ни фига себе – шлюха…