Торквемада и испанская инквизиция

Такое положение дел было известно королеве, ибо ее саму окружали обращенные и потомки обращенных. Несколько ее советников, три секретаря – одним из которых был хроникер Пулгар – и даже казначей были «новыми христианами» (В «ClarosVaгоnеsdеEspana» Пулгар утверждает, что даже в венах прежнего духовника королевы, Хуана де Торквемады, кардинала Сан-Систо, имелась доля еврейской крови. Но в достоверности этого можно усомниться, ибо сам Пулгар – «новый христианин» и, вероятно, постарался включить и ряды «новых христиан» побольше знаменитых личностей. Сурита, с другой стороны, утверждает, что племянник кардинала, Томас де Торквемада, Великий инквизитор, был «чистой крови». Термин «чистая» в этом контексте происходит из распространенного убеждения, что кровь еврея являет собой жидкость темного оттенка, в отличие от ярко-красной крови христианина ).

Этих людей Изабелла хорошо знала и уважала. Судя о «новых христианах» в основном по своему ближайшему окружению, она, естественно, не приняла всерьез обвинения Охеды, понимая природу этих нападок и учитывая неискоренимую озлобленность общества против евреев, силу предубеждений, которые распространялись и на «новых христиан» в такой степени, что их называли обычно иудеями; поэтому зачастую в хрониках тех времен трудно определить, каких именно евреев автор имеет в виду.

Мы уже отмечали, – что, несмотря на обращение, национальная вражда сохранилась. Позиции христианина по отношению к еврею не претерпела изменений за сотню лет, минувшую с тех пор, когда при подстрекательствах архидьякона из Эсихи толпа взбесилась и устроила резню евреев, которые для нее всегда оставались потомками тех, кто распял Христа.

На Пиренейском полуострове отзвуки такого отношения сохранились до наших дней. В словаре португальских низов и даже в среде людей относительно образованных нет эпитета «жестокий». «Еврей» – вот слово, заменяющее его, и в качестве фразы, пресекающей жестокость человека или животного, используется выражение «Не будь евреем!» (Nao seja judeu!).

Наиболее точное представление о распространенном тогда отношении к евреям дает отрывок из Берналдеса, посвященный их образу жизни и обычаям. Берналдес был священником, то есть в достаточной мере образованным человеком, о чем свидетельствуют и его труды. Тем не менее, содержание этого отрывка до нелепого глупо и до отвратительного злобно. Оно могло быть порождено лишь рассудком, в котором фанатизм разрушил всякое чувство меры.

Единственной исторической ценностью этого пассажа является тот прискорбный факт, что его можно признать верным отражением предрассудков, господствовавших в дни Изабеллы. Он гласит:

«Еретики и евреи всегда отвергали христианские доктрины и всегда сторонились христианских обычаев. Они – знатные пропойцы и обжоры, никогда не порывавшие с иудейским обыкновением есть лук и чеснок, обжаренные на растительном масле, и мясо, тушенное на растительном же масле, которым они заменяют топленое свиное сало. А мясо с растительным маслом – это блюдо, обладающее столь дурным и стойким запахом, что их дома и подъезды гнусно воняют этой гадостью; и от них самих исходит противный запах из-за такой пиши и из-за того, что они некрещеные. Хотя некоторые из них приняли крещение, добродетель крещения не приносит плодов из-за их приверженности прежней вере и прежним обычаям, и потому новые христиане воняют подобно прочим евреям. Они не станут есть свинину, если не будут к этому принуждены силой… Они придерживаются еврейской пасхи и суббот, снабжают синагоги маслом для ламп. Иудеи приходят в их дома для тайных проповедей и молитв – особенно скрытно, когда дело касается женщин. Они приглашают раввина на забой скота или домашней птицы, едят пресный хлеб в соответствии с иудейскими обычаями, втайне проводят иудейские ритуалы и изыскивают различные предлоги, чтобы избежать таинств Святой Церкви… Не без причины Господь наш назвал их generatio ргаvа еt adultera («Источник зла и разврата» (лат ). И в наши дни – дни небывалого распространения этой низкой ереси – многие монастыри были осквернены их торговцами и богачами, а многие монахини открыто восхищались этим и насмехались над верой, отказывались от веры и не боялись отлучения, поносили Иисуса Христа и Церковь. Евреи бессовестно относились к христианам, мошенничая при купле-продаже, используя хитрые уловки и обман. Они никогда не занимались сельским трудом – ни вспашкой или возделыванием земли, ни откормом скота; они обучали своих детей различным способам заработать на пропитание по возможности наименьшим трудом. Многие из них накапливали значительные состояния в считанные годы, не брезгуя воровством и ростовщичеством, утверждая, что отбирают богатство у своих врагов…»

Этим нагромождением отвратительной лжи можно было бы пренебречь, если бы не тот факт, что написано сие в доброй вере (в доброй вере фанатика) и отражает широко распространенное мнение, взлелеянное завистью, выраженной в причитаниях Берналдеса по поводу насилия иудеев и «новых христиан», которые, по его мнению, неискренни в принятой ими новой вере.

Изабелла не могла не заметить это чувство и понимала истинные его масштабы. В 1474 году ей представили очень печальную поэму, повествующую о «новом христианине» Антоне Монторо, где с ужасающими подробностями была описана резня обращенных и содержалась мольба о справедливом возмездии, доказывалась невиновность «новых христиан» и их искренность в принятии христианской веры. Эта жалоба пробудила сострадание в ее нежной душе, а проницательный ум отметил злой умысел и зависть, скрытые под правоверным усердием католиков.

Взвесив все эти соображения, королева отвергла предложения Охеды.

Весомее всякого другого, возможно, был тот аргумент, что трибунал инквизиции давал клирикам значительную власть. Изабелла уже проявила – и очень отважно – свое негодование по поводу присвоения духовенством тех полномочий, которые являлись привилегией испанского короля, и, чтобы подавить посягательства на эти права, не убоялась противостоять самому папе. Ее согласие с требованиями Охеды позволило бы духовенству основать учреждение, которое, не будучи подвластным мирским законам, непременно лишило бы Корону определенной части власти, которую Изабелла так ревниво оберегала.

Итак, королева отклонила ходатайство доминиканца, и нет сомнений, что в этом ей оказал поддержку кардинал Испании дон Педро Гонсалес де Мендоса, архиепископ Севильский, который в это время находился при дворе.

Охеда удалился расстроенный, но никоим образом не смирившийся. Он ждал более благоприятного момента, возбуждая тем временем религиозный фанатизм масс. И едва Фердинанд вернулся в Севилью к своей королеве, доминиканец возобновил увещевания.

В лице короля он надеялся обрести союзника. Кроме того, его поддержал фра Филипп де Барберри, инквизитор Сицилии. Последний недавно приехал в Испанию, намереваясь получить из рук католических сюзеренов, владевших Сицилией, подтверждение давнего декрета, обнародованного 1223 году императором Фридрихом II. По этому декрету треть конфискованной у еретиков собственности отходила к инквизиции; кроме того, губернаторам всех округов вменялось в обязанность оказывать покровительство инквизиторам и их сподвижникам в деле преследования еретиков и евреев, заподозренных в принятии христианства из корыстных побуждений.

Упомянутые привилегии монархи должным образом утвердили, считая своим долгом поступить именно так, ибо это соответствовало их представлениям об инквизиции, учрежденной Гонорием III. Но Изабелла так и не изъявила желания учредить трибунал в Кастилии.

Однако аргументы Охеды и Барбери были поддержаны аккредитованным при кастильском дворе папским легатом Николао Франко (епископом Тревизским), которому, несомненно, представлялось, что создание института инквизиции в Кастилии было бы с удовлетворением воспринято папой Сикстом IV, поскольку служило бы усилению влияния церкви в Испании.

Для Фердинанда это предложение, по-видимому, имело определенный соблазн, потому что предоставило ему способ доказать свою набожность и одновременно – за счет конфискаций, которые обязательно следовали за обвинениями людей из очень состоятельных слоев общества – пополнить почти опустевшие сундуки казны. Если путь веры оказывается также и путем к выгоде, не так уж трудно остановить на нем свой выбор. Но, став монархом всей Испании и будучи абсолютным властителем в Арагоне, Фердинанд не имел в Кастилии влияния, сравнимого с властью Изабеллы. Кастилия оставалась ее королевством, и требования закона и политики вынуждали короля покориться ее воле. Поэтому все, что он мог сделать – присоединить к увещеваниям священников свой голос. Все вместе они оказали такое давление на Изабеллу, что она отступила и пошла на компромисс.

Королева дала свое согласие не только на то, чтобы против «новых христиан», придерживавшихся иудаизма, были предприняты крутые меры, но и на то, чтобы произвести обращения среди собственно иудеев; она возложила трудную задачу контроля за соблюдением требований христианской веры и католических догматов на кардинала Испании – с точки зрения христианской и человеческой морали, не было человека более подходящего для этого, но, с точки зрения его современников-фанатиков, не было человека менее подходящего.

Объявление Изабеллы о таком решении не могло не шокировать Охеду, посчитавшего, что уже добился своего. Эта уступка его желаниям была отнюдь не той, какой он добивался, поскольку обходила стороной проповедующих монахов, которые провозгласили инквизиторскую деятельность своей особой миссией и осуществляли ее своими особыми методами.

Как бы там ни было, королева приняла решение, и к этому нечего было добавить. Кардинал Испании повел дело в истинно христианском духе, отстаивая правду и справедливость с тем усердием, которое ассоциировалось с его именем. В целях осуществления своей миссии он составил инструкцию, которая не сохранилась, но Ортис де Суньига и Пулгар сообщают нам, что она была выдержана в форме катехизиса ⁴⁷ .

[47]

Катехизис – изложение каких-либо положений в форме вопросов и ответов.