Торлон. Война разгорается. Трилогия

— Тэвил! — выругался Сима и отпрянул.

Из складок меха на него смотрело обезображенное мукой лицо… отца недавно ступавшего по этим самым доскам и отдыхавшего в этой самой избе беглеца и подлеца Гийса. Но как?! Почему?! Откуда здесь он — пожалуй, самый влиятельный из эделей, командующий не только всеми сверами, но и замком, непревзойденный оратор, а теперь еще и жестокий правитель — Демвер по кличке Железный? Один?! Вместе с дикарями? Убит дикарями? Что, в конце концов, с ним?

Зеленые глаза Демвера глядели мимо Симы, когда тот снова наклонился, чтобы удостовериться, есть ли раны и много ли потеряно крови. Глаза были живыми. Они скосились на любопытствующего, хотя Сима этого не заметил, слишком озадаченный отсутствием видимых признаков ранения. Он спохватился лишь тогда, когда почувствовал, как чья-то рука хватает его за рукав и тянет вниз. Вскрикнув и попытавшись вырваться, Сима уперся в грудь раненого. Демвер застонал. Рукав высвободился. «Это был он, покойник», — подумал Сима и снова заставил себя посмотреть в лицо Демвера. Глаза его были закрыты. Губы что-то беззвучно шептали.

— Не умирайте! Я помогу вам, — взмолился Сима, уже осознав, что роль спасителя для него в данном случае предпочтительнее всех остальных. — Вас ранили? Куда? — Осмелев, он откинул полу шубы и обнаружил, что вся левая половина груди Демвера залита липкой кровью. «Неужели прямо в сердце? — мелькнула мысль. — Но с дыркой в сердце не ходят», — возразил внутренний голос. Может, и целились, да, видно, промазали. Иначе он остался бы лежать в избе, а не выбрался на улицу. — Вы меня слышите, Демвер? Демвер?

— Гел… — донесся слабый шепот. — Меч…

— Не разговаривайте! — Сима нервничал, он понятия не имел, как подступиться к раненому, суетился и чуть не плакал. — Мне нужно вас перевязать.

Он обошел раненого с головы, наклонился, подхватил под мышки и поволок обратно в избу. Демвер взревел от боли. На самом деле заскулил, но Симе это показалось звериным рыком. Он уронил Демвера на пол и отскочил.

Они уже были в комнате. Здесь ничего не изменилось. Кроме запаха. Сима сразу унюхал бьющий в нос запах дикарей, запах грязи, пота и крови. Его чуть не стошнило, и снова сдавило виски. Он успел позабыть о том, что совсем недавно сам был на волосок от смерти. Теперь вспомнил. Подумал, что сейчас могут вернуться Хейзит со товарищи или дикари. С надеждой бросил взгляд на умирающего. Нет, тот был еще жив. В таком случае, это не шанс, это — судьба.

Сима стал рыться в куче вещей, которую поначалу принял за сваленное в углу избы тряпье. Судя по всему, предусмотрительные хозяева вытряхнули дедовские сундуки, которые забрали с собой, не оставив из мебели ничего, кроме стола и стульев, но зато решили не обременять себя старой одеждой. Как бы то ни было, Сима быстро нашел, что искал: длинную мужскую рубаху из льна, прочную и на удивление чистую. Вооружившись одной из разбросанных по полу стрел, он сделал острым наконечником несколько насечек и ловко разодрал подол на относительно ровные полосы. Бинты были готовы. С раненым пришлось повозиться. К счастью, последние силы покинули его и он не сопротивлялся. Сима, не слишком церемонясь, стащил с него шубу, той же стрелой распорол шнуровку на кожаной безрукавке, которая, как оказалось, и сдерживала кровь, попытался задрать мокрую и липкую рубаху, выругался, посмотрев на собственные руки, словно изгвазданные в сладком малиновом варенье, наконец распорол и рубаху и обнаружил, что рана под сердцем, между ребер, не такая глубокая, как он боялся. Правда, судя по пузырям, у Демвера было пробито левое легкое. Дело дрянь. Нужно спешить. Только как?

После двух неудачных попыток Симе все-таки удалось туго перетянуть широкую грудную клетку грозного пациента. Демвер больше не кричал, не открывал глаз и лишь слабо стонал. Судя по всему, жизнь медленно, но верно покидала его.

У Симы не было еды, он не знал, есть ли поблизости вода, где враги и скоро ли наступит ночь. В избе стало теплее, однако ему это могло только казаться, поскольку он много двигался и потому согрелся. Даже голова как будто прошла. Во всяком случае, думать стало легче.

Сима оставил раненого в покое и первым делом обследовал печь. И поздравил себя: в углу за печью нашелся сухой хворост и достаточно дров, чтобы один или даже два раза как следует протопить избу, а на печи, на самом приметном месте, лежало не то забытое впопыхах, не то специально оставленное добрыми хозяевами огниво. Пока он разжигал огонь, обнаружилось еще кое-что важное: старенькая берестяная кружка с прохудившимся донцем. Схватив ее, Сима выскочил на улицу и в первом же сугробе доверху набил тающим снегом. Вернувшись, он сел на корточки возле раненого и поднял кружку над его лицом, стараясь, чтобы капли талой воды через отверстие в дне падали точно в полуоткрытый рот Демвера. Тот лежал сперва безразличный, однако постепенно ощутил вкус влаги и начал облизывать спекшиеся губы, жадно ловя тоненькую струйку.

От жара печи в избе сделалось душно. Сима стащил с себя меховой плащ, свернул и положил раненому под голову. Накрыл шубой как одеялом, и вскоре Демвер уже не искал ртом новую порцию воды, а мирно спал.

«Неужели выживет? Неужели у меня получилось?» — Сима не знал наверняка, но слышал, что сон — хороший признак. Значит, роль спасителя пока не отменяется. Осталось дело за малым: придумать, как доставить раненого хотя бы до ближайшего жилья. Ни телегу, ни лошадь искать нет смысла. Во время рейдов по Пограничью, насколько знал Сима, раненых воинов привязывали к волокушам. Но чтобы такие смастерить, нужен хотя бы топор. Забор! Ну конечно! Нужно просто оторвать парочку жердей и найти, чем привязать к ним тело. На первый взгляд, как будто не слишком сложно. Даже вон разрезанная шнуровка от безрукавки валяется. Не совсем то, что надо, но и она может сгодиться.

Он было сразу отправился за жердями, но за дверью его встретили темнота и холод. Одному, без плаща, на ночь глядя ломать забор — нет, это не выход. В любом случае имеет смысл дождаться утра. Заодно станет понятно, стоит ли возиться с тяжелой ношей. Умрет — не судьба. Выживет — крепче будет.

Сима принес с улицы два снежка размером с кулак, подбросил в печь несколько лишних поленьев, чтобы не замерзнуть ночью, и прислонился спиной к горячей стенке. Смотрел, как пляшут языки пламени на потолке, и по очереди облизывал снежки. Хорошо, что предыдущая жизнь не изнежила его и он не разучился получать удовольствие даже от такой малости. Раненый лежал поодаль на спине и не шевелился.

Доедая снег, Сима прикрыл глаза. Сейчас он заснет, и пусть все пропадает пропадом. Его больше не занимают ни подлые дикари, ни пятеро беглецов, ни умирающий Демвер, ни собственные потуги выжить в этом запутавшемся мире. Только спокойный сон до утра, в тепле, пусть и на голодный желудок. А утром будь что будет…

Среди ночи он все-таки проснулся. От холода. Дрова прогорели, угли еле теплились, и печь остыла. В приоткрытое под потолком окошко падал свет луны. Сима нехотя встал и задвинул ставень. Нечего последнее тепло выпускать. Зато теперь стало темно. Сима представил себе, где лежит Демвер, опустился на четвереньки и пополз, прислушиваясь. Дыхания раненого слышно не было. Не умер ли? Нет, вот он. Рука как будто не холодная. У трупов она быстро становится ледяной. Тем более зимой. Это Сима знал наверняка. Много раз проверял. Этот был жив. «А зачем я его искал? Ах да, одеяло! — Сима стащил с невидимого в темноте тела шубу, подумал и вынул из-под тяжелой головы свой свернутый плащ. — Перебьется. Мне это сейчас больше пригодится. Я помирать пока не намерен». С этой радостной мыслью Сима отполз подальше от спящего, забрался на всякий случай за печку, устроился поудобнее в не слишком чистой, но вполне пригодной, а главное — теплой меховой постели и снова попытался заснуть.

Сквозь сон, о чем он вспомнил уже наутро, когда протирал глаза и принюхивался в прежней темноте, ему мерещились шаги и чьи-то приглушенные голоса. Однако ему снились женщины, много женщин, и он решил, что это они ходят по дому, его дому, юные и сероглазые, как Велла, сестра Хейзита, и о чем-то его все время просят. А он не может им этого дать, потому что не понимает. Не понимает их речь, их жесты. Только любуется, крутит головой и улыбается…

Когда он встал наконец на ноги и вышел, поеживаясь, из-за печи, то первым делом заметил, что дверь снова распахнута. При этом он точно помнил, что вчера брал оба снежка в одну руку, когда закрывал засов. Ошарашенно огляделся по сторонам. Трупа, то есть Демвера, нигде не было. Исчез даже лук со стрелами. Кроме той, острием которой он накануне разрезал рубаху на бинты. Она осталась под столом. И была теперь его единственным оружием.

Принюхивался Сима тщетно. Он предполагал уловить запах вчерашних дикарей, однако открытая дверь сделала свое коварное дело: в избе пахло лишь мокрым деревом и гниловатым воздухом с улицы. Присмотревшись, Сима понял, что снаружи накрапывает мерзкий дождик, поедающий давешний снег.

К счастью, огниво было на месте, на печи. Он снова разжег дрова и растер над огнем руки. Вот и умылся. Если бы еще уметь завтракать углями. Хоть чем-нибудь, что в обычное время считается несъедобным. Сима закатал рукав и покусал себе руку. Возникло слабое ощущение поедания холодного окорока. Только самого себя он есть, разумеется, не будет. Потерпит. Зато потом, когда все-таки доберется до дома, закатит своему пустому желудку такой пир! Он представил стол, уставленный яствами, только что принесенными слугами с рынка, вдохнул аромат свежеиспеченного хлеба, сделал мысленный глоток медового крока и чуть не разрыдался. Ради того, чтобы все это возникло перед ним не в мечтах, а на самом деле, стоило побороться. Причем если раненый Демвер был еще поводом остаться, то теперь, когда тело исчезло, неважно как, но исчезло, оставаться в этой продуваемой всеми ветрами избе было смерти подобно. Могли в любой момент нагрянуть дикари. Мог вернуться Гийс с дружками. Могли появиться и люди Демвера, поскольку в душе Сима придерживался версии, что среди ночи именно они пришли и забрали своего господина, чудом не заметив его, спавшего за печкой.