Тощий Мемед

Мать дрожащими руками вынула из узелка деньги, приговаривая:

— Да благословит аллах твои руки… Камень и тот прошибет…

Вертя в руках красную ассигнацию, Фахри-эфенди объяснил, куда следует отнести прошение и что нужно при этом говорить. Уходя, мать Хатче сказала:

— Ты не взыщи, братец Фахри-эфенди. Я тебе еще яиц и масла принесу…

Она пошла, куда указал ей Фахри, чтобы отдать прошение. Увидев перед собой чиновника, который увел ее дочь в тюрьму, она сначала испугалась, но затем сказала:

— Мой господин, за что ты увел мою дочь и посадил ее в тюрьму? Моя дочь не убивала человека, она не умеет стрелять. Она очень боится ружья… В детстве, бывало, как увидит, заплачет, вцепится в мой подол и прячется. Я принесла тебе прошение. Фахри-эфенди описал все как надо. Прочти и верни мне дочь. Ноги твои целовать буду… Моя доченька ни в чем не виновата. Она убежала с гяуром Тощим Мемедом, будь он проклят… У всех дочери убегают. Отдай мою дочь. Ноги твои целовать буду…

— Ну, ты не очень-то умничай! — строго оборвал ее прокурор. — Оставь свое прошение и уходи! Суд вынесет справедливое решение.

Склонившись над бумагами, он снова начал писать.

Когда мать вернулась в тюрьму, уже вечерело. Хатче с нетерпением ждала ее с утра.

— Фахри-эфенди составил такое прошение, что прошибет и камень. Как только власти прочтут его, сразу же тебя освободят. Они увидят, что ты не виновата, и отпустят. Я просила написать в прошении, что ты боишься ружья. Еще в детстве ты убегала и пряталась у меня в подоле. И про это просила написать. Очень хорошо написал Фахри-эфенди, написал на двадцать лир, а с меня взял десять. Пусть. Ради любимой дочери я готова отдать не только все свое добро, но и душу… Пусть власти почитают.

— Если бы это было так! — сказала Хатче, взглянула матери в глаза и опустила голову. — Мама, дорогая, принеси мне в следующий раз весточку от Мемеда. Принеси мне весточку!..

— Горе ты мое! — в голосе матери послышалось раздражение.

Хатче подняла голову и умоляюще посмотрела на нее:

— Мама, мамочка, родная! Смотри, я заживо гнию в этой дыре. Без Мемеда я не могу. Ты что, хочешь моей смерти? Весточку от него…

— Горе! Чтоб его растерзали на части. Дай бог, чтобы я принесла тебе весть о его смерти!

Хатче заплакала. Она долго плакала, а мать молчала.

— Наступает вечер, доченька. Я пойду, — наконец проговорила мать.

— Мама…

Мать остановилась. Глаза ее были полны слез.

— Хорошо, — сказала она. Голос у нее дрожал. — Из любви к тебе постараюсь что-нибудь узнать. Мать Мемеда так избили… Может умереть… Бедная Доне! Ну, будь здорова, доченька, не бойся! Фахри-эфенди написал хорошее прошение.

Мать многого ждала от этого прошения.

XII

Темная ночь. Ничего не видно, хоть глаз выколи. Только лес шумит. Лес стоит сплошной черной стеной. Высоко, почти у вершины горы — вспышки огня. На небе мерцают редкие звезды. Воздух напоен влагой. Запах сосны, граба, майорана перемешан с резким запахом пота. Люди идут на ощупь, натыкаясь на деревья, поднимая шум…

Несколько месяцев они грабили дома, разбойничали на дорогах, вступали в схватки с жандармами.

Жандармы, напав на след отряда Шалого Дурду, отказались от преследования других разбойников. А Шалый Дурду играл в прятки с жандармами, дразнил их. Мемед за короткий срок сумел проявить себя, он полюбился Шалому Дурду и его товарищам. Его помощь отряду была ощутимой.

Из темноты донесся голос Дурду:

— Останемся здесь. Мы совсем выдохлись! Два дня без отдыха удираем. Ничего не поделаешь. Здесь! — голос его звучал твердо.

Подошел Мемед:

— Спокойно, ага. Говори дело.

— Что ты хочешь этим сказать? — вскипел Дурду»

Если бы кто-нибудь другой посмел так говорить с Дурду. его бы это так не разозлило. А то какой-то Мемед! Только вчера пришел в отряд, а сегодня уже лезет с поучениями.

— Даже если враг ничтожен, как муравей… — сказал Мемед.

— Ну и что дальше? — спросил Дурду.

Мемед сделал вид, что не заметил насмешливого тона Дурду:

— Я хочу сказать… не пренебрегай.

Дурду не выдержал и выпалил все, что было у него на душе:

— Ого-го-го, Тощий Мемед, оказывается Сулейман привел тебя к нам не как товарища, а как начальника генерального штаба. Ты в такие дела не лезь!

Слева от Дурду шел Джаббар. Он тяжело дышал,

— Мемед прав, ага, — сказал Джаббар. — Если мы останемся в лесу, нас окружат. Они совсем близко. Они идут за нами по пятам. Окружат и перестреляют, как куропаток. Асым Чавуш только и ждет удобного случая…

— Как куропаток… — в тон ему повторил Мемед.

— За нами гонятся жандармы, крестьяне, — продолжал Джаббар, — да еще и враждующие с нами отряды. Мы не одолеем всех.

— Не одолеем. У нас нет даже патронов, — подтвердил Мемед.

— Ни шагу отсюда! — приказал Дурду и застыл как вкопанный. Его голос эхом прокатился по лесу:

— Два дня удираем, как собаки. Да, как собаки!

Среди разбойников был один, по имени Реджеп Чавуш.

Никто о нем толком ничего не знал: ни откуда он пришел, ни сколько лет занимается разбоем. Никто никогда не спрашивал его о прошлом, Реджеп злился и готов был убить каждого, кто начинал с ним об этом разговор. Он избегал таких любопытных, а если сталкивался, то смотрел на них, как на давних врагов. Чавушу было за пятьдесят. О нем знали только, что он из отряда Ахмеда Великана. Когда объявили амнистию, весь отряд сдался властям. Реджеп Чавуш не пошел со всеми и около двух лет бродил в горах один. Когда спустя два года после амнистии начали появляться новые отряды, он вступал в них. Не было такого отряда, с которым бы он ни разбойничал. Всюду его любили, считались с ним. Но Реджеп не удержался нигде. Сегодня он в отряде Шалого Дурду, а завтра — у Йоэджу, самого заклятого врага Дурду. Но он не разводил сплетен о своих атаманах. Любой отряд готов был принять Реджепа. Никто не спрашивал, зачем он пришел. Больше того, во всех отрядах радовались его приходу. Считали, что он приносит счастье. К тому же Чавуш был большим мастером своего дела.

В темноте послышался спокойный голос Реджепа:

— Дурду, ребята дело говорят! Давай выйдем из леса и закрепимся на скалах.

— Мы не двинемся отсюда ни на шаг! — крикнул Дурду.

— Если им не удастся взять нас в лоб, они окружат нас и подожгут лес… — сказал Джаббар.

— Ни на шаг! — заорал Дурду.

— Не упорствуй, ага, — уговаривал его Джаббар.

— Не двинемся ни на шаг!

— Нас разобьют, — сказал Джаббар.

— Я командир отряда или не я? — орал Дурду,

— Ты, — ответил Джаббар.

— Ты, ты… — загудели разбойники.

— Знаешь, что я тебе скажу, ага, только ты не сердись, — сказал Мемед.

— Говори, «генеральный штаб», — улыбнулся Дурду.

— Нужно хотя бы добраться до густого леса, где камни и балки.

— Не сделаем отсюда ни шагу, — упорствовал Дурду.

Он сел. Все тоже сели. Долгое время молчали. В темноте, как звезды, поблескивали огоньки папирос.

Джаббар встал, потянулся и отошел в сторону. Мемед двинулся за ним. Подойдя к дереву, они оправились.