Тост

– Где он?

– Ждет у себя в номере.

Смулка вынул из светильника свечу и, пошатываясь, стал подниматься. Хенрик вернулся в ресторан. Анны не было. Свечи в светильниках догорали. Рудловский сидел в кресле с Янкой и рассказывал ей о своих приключениях в масонской ложе. «Проблема психической гигиены», – услышал Хенрик. Шаффер поставил поднос перед Виясом. Рыжая выпила молча. Хонората проснулась и стала звать шефа. Куда делся Юзек? Вдруг Хенрик услышал знакомый кашель. Анна была где-то здесь. Он нашел ее сидящей за пианино. Голова лежала на клавиатуре. Анна почувствовала его присутствие и открыла глаза.

– Вы огорчены? – спросила она с иронией.

– Нет.

– Неправда. Огорчены.

– Если вы на этом настаиваете.

– Лгали мне тогда, да?

– Нет. – Он удивился, что так легко соврал.

– Действительно не выдумывали?

– Нет.

– Подожду его здесь. Я поступила как свинья.

– Почему?

– Я позволяла ему обманываться. А это самое большое свинство, какое человек может сделать человеку.

«Я знаю большее, – подумал Хенрик. – И она тоже. Хотя, может быть, и это правда. Может быть, все начинается с одного – с неверности».

– Допустим, – ответил он. – И все-таки вы не должны отдаваться сразу. Только для того, чтобы быть верной.

– О! – воскликнула она. И рассмеялась сухо, искусственно. – Жертвовать телом, – попробовала она засмеяться снова, и это вышло у нее так же искусственно, как и перед этим.

Они замолчали. Блондинка продолжала дремать. «У Смулки с шефом будет длинный разговор. Я мог бы смыться и попробовать включить телефон. Позвоню уполномоченному и все ему расскажу».

– Холодно, – пожаловалась Анна и опять закашлялась. – Простудилась в вагоне.

Хенрик подозвал Шаффера. Немец подошел, он был растроган.

– Прекрасный бал, настоящий дипломатический прием, не правда ли?

– Пани просит аспирин, Шаффер.

– К вашим услугам.

– Где находится центральная телефонная станция? На почте?

– Вы уже сказали сами, мой дорогой, – ответил немец.

– Где это?

– На Почтовой.

– Логично, но где она?

– За памятником Фридриху Великому, узенькая улочка направо.

– Куда вы идете? – спросила Анна.

– На Почтовую.

– Я пойду с вами.

– Нет, подождите Смулку. Я хотел бы, чтобы мой уход не был замечен.

Когда Хенрик вышел в сквер, в пахнущую увядающей травой ночь, и оказался возле деревьев, в листьях которых дрожали капельки серебра, он вспомнил об ожидающем его задании, и на минуту ему стало легко. Волнение, охватившее его теперь, было совершенно иного рода: оно делало его сильным и независимым.

10

Ночь была светлая, луна круглая и знакомая, луна из любовных серенад и чувствительных шлягеров, ночь романтических пар. «Забудь об этом, это декорация, истрепанная и убогая, я должен найти почту, оповестить власти, а потом пусть произойдет то, что должно произойти. Опередить Мелецкого, только это и важно. Мне не нужно полнолуние, чтобы любить девушку, мне не нужны ни декорации, ни реквизит, я видел одну вчера в телячьем вагоне, помню ее волосы, помню взгляд, мне не нужны возбуждающие средства, я должен опередить Мелецкого. Направо от памятника Фридриху находилась узенькая улочка – это Почтовая, надо искать здесь, люблю такие старые улочки, ей, наверно, лет триста». Свет луны сюда не проникал, улочка была черная и зловещая, уходящая в черную пропасть. И все-таки почту он нашел без труда. Шаффер был прав, желтые ящики – точный ориентир. Хенрик толкнул дверь, дверь открылась, он оказался в полной темноте. Зажег спичку: лестницы, надписи, двери. Его опять окружила темнота, но она уже не была загадочной, прямо – лестница, наверху—телеграф, телефонный узел. Хенрик чиркнул спичкой, увидел все, что запечатлела память, направо дверь к телефонам, он толкнул ее, она поддалась. Хенрик снова зажег спичку. Увидел два стола, коммутатор, корзину с бумагами; придвинул стул к аппаратуре, сел и при свете спички стал рассматривать блестящие кнопки, переключатели, розетки, вилки, пальцы то погружались в темноту, то снова появлялись из нее. Он надел наушники, коммутатор молчал. Было темно, в ушах звенело. Хенрик чиркнул спичкой. «Всуну-ка я эту вилку в розетку». Коммутатор молчал. Снова стало темно. «Черт, ничего не получается».

Хенрик решил разжечь за окном костер. Он вынес стул и корзину с бумагами. Разломал стул, потом поджег бумагу и плетеную корзину – вспыхнуло пламя, и стекла окна на первом этаже окрасились в красный цвет. Внутри должно быть уже светло – теперь спокойно можно пробовать. Он старательно сложил костер из обломков стула. Плетеное сиденье занялось сразу, и в небо взметнулось высокое и горячее пламя. Хенрик взбежал по лестнице. Свет костра заглядывал через окно в комнату и бросал красные блики на стены. Он приложил трубку к уху. Тишина. Затрещало. Сигнал! Длинный плачущий гудок, знак связи с миром.

Пурпур со стен уже стек, костер за окном угасал. Тьма вокруг все сгущалась, ее разгоняла только настойчивая мелодия сигнала. Неожиданно в трубке раздался треск.

– Алло!

– Алло, – ответил хриплый женский голос. – Это Зельно?

– Да, да, Зельно.

– Я хочу говорить с уполномоченным, – сказал Хенрик по-немецки.

– Мы не знаем его номер.

– С замком!

– В замке сейчас никого нет.

– Барышня, а с кем я могу сейчас поговорить?

– Со мной.

– Большое спасибо, в другой раз. Кто в этом проклятом городе дежурит?

– Милиция.

– Прекрасно, соедините меня, пожалуйста, с милицией…

– О, вы преступник? Что вы делаете в Грауштадте?

– Барышня, я уже догадался, у вас глаза голубые или черные.

– Зеленые.

«Спокойно, спокойно, девушке скучно, и она хочет пофлиртовать, не надо ее злить, а то она разъединит».

– Я опасный преступник, у меня пистолет, и я буду стрелять, – сказал он. – Соединяйте меня с милицией.

– Хорошо. Я буду навещать вас в тюрьме.

Наконец-то отвязалась. Длинные гудки. Спят, черт бы их побрал. Потом опять треск, и сонный низкий голос:

– Слушаю.

– Это милиция? – спросил Хенрик.

– Милиция. А что?

– Я говорю из Грауштадта. Оперативная группа Мелецкого.

– Капрал Кубаль.

– Здравствуйте, капрал. Слушайте меня внимательно. Дело очень серьезное.

– Минутку.

Опять тишина. Потом другой голос:

– Поручник Вжесиньский у телефона. Это пан Мелецкий?

– Говорит Хенрик Коних из оперативной группы. Докладываю: Сивово не разрушено. Жителей нет. Врачебная аппаратура на месте. Можно принимать выздоравливающих. Но самое важное – как можно быстрее двиньте переселенцев.

– Ладно. Утром отправим группу.

– А завтра они к нам прибудут?

– Постараемся.

– И хорошо бы несколько вооруженных людей.

– Обстановка обостряется? – спросил голос оттуда.

– Пока непонятно.

– Мелецкий вооружен, – сказал поручник.

– В том-то и дело, – сказал Хенрик. – О моем звонке он ничего не знает.

Минутное молчание. Потом:

– Понимаю. Приеду сам, но только около полудня.

– В самый раз. Спасибо.

Хенрик положил трубку. Послышались шаги и голоса. Голоса становились все отчетливее. «Мелецкий, – разобрал Хенрик. – Наверно, продал Шаффер. Он один или с людьми?»

Хенрика ослепил луч света. «Мог меня сейчас убить. Сделать нырок в сторону? Поздно».

– Погасите эту мерзость, – сказал Хенрик.

– Что вы здесь делаете? – услышал он голос Мелецкого. Мелецкий был один, остальные остались на улице. Столкновения не будет, Смулка не проговорился.

Хенрик отвернулся. Увидел свою огромную тень, карабкающуюся на стену.

– Перестаньте светить в глаза! – закричал Хенрик.

Свет пополз на потолок. Мелецкий подошел к коммутатору, приложил трубку к уху, перевел рычажок.