Тот Город

– Ольга Станиславовна, я уже пыталась выяснять везде, где только могла. Я не рассказывала вам по той простой причине, что рассказывать нечего. Никто ничего толком не знает. Он сидит, насколько я понимаю, за происхождение, пошла новая волна, за это опять сажают, и тут ничего нельзя поделать. Только надеяться на чудо или на счастливый случай. Пока что за происхождение не расстреливают, скорее всего, его сошлют куда-нибудь в Кокчетав или в Вилюйск, и вы сможете к нему приехать или хотя бы написать, так что берегите себя.

Ося вернулась домой, достала старый школьный атлас, дореволюционный, подаренный ещё Анной Николаевной, нашла Вилюйск, нашла Кокчетав. На душе у неё стало немного легче: люди живут везде, и они с Яником выживут.

3

Прошло ещё две недели. Ося доделала детгизовский заказ, полученные деньги поделила пополам, половину отложила для Яника, на половину купила немного детских вещей: пелёнки, распашонки – самое необходимое. Подруга по Ломоносовской фабрике привела её в полуподпольную артель, где расписывали под гжель грубые дешёвые кувшины. Платили гроши, и работали в артели в основном такие же, как она, бесправные люди с сомнительным прошлым.

Пятнадцатого числа следующего месяца у неё отказались принимать передачу.

– В списках не числится, – сказал человек в окошке.

– Но как же, где же он? – растерялась Ося.

– Не могу знать. Проходите, гражданка, не задерживайте.

Ося вышла на улицу, встала у входа и простояла там четыре с лишним часа, внимательно вглядываясь в каждую проходящую мимо женщину. Татьяны Владимировны не было. Ося села на трамвай, доехала до дома, достала из стола бумажку с адресом и отправилась на другой конец города, в Стрельну. Ей повезло, она легко нашла нужный дом, и Татьяна Владимировна сама открыла дверь.

– Яник в списках не числится, – сказала Ося вместо приветствия.

Татьяна Владимировна кивнула, провела её в комнату, усадила на диван, налила чашку крепкого душистого чая, сказала:

– Ну что ты так переживаешь, милая, смотреть на тебя больно. Наверно, следствие закончилось, к суду готовят, только и всего. Ежели к суду готовят, то обычно в Кресты переводят. Завтра сходим в Кресты, узнаем.

– Спасибо вам, – сказала Ося, вставая.

– Оставайся-ка ты у меня, – велела Татьяна Владимировна, – нечего тебе на сносях по ночам шляться.

Ося не стала спорить, послушно легла на диван, укрылась пледом. Ночью у неё начались сильные боли внизу живота. Ося испугалась, поскорее оделась, вышла в коридор, но до двери дойти не смогла, прислонилась к стене, медленно сползла на пол, зажимая рот кулаком, чтобы не закричать. Татьяна Владимировна в расшитой ночной рубашке выглянула в коридор, увидела сидящую на полу Осю, под которой медленно расплывалось влажное пятно, охнула и побежала к телефону.

Скорая помощь приехала быстро, повезла в Николаевскую больницу, где целые сутки какие-то люди суетились вокруг измученной, плохо соображающей от боли Оси, пока не пришёл очень большой и толстый человек, который помял Осин живот и велел немедленно везти её в операционную.

Очнувшись, Ося долго не могла понять, где она и что с ней. Лежала она на пружинной кровати в большой светлой комнате, явно не одна, потому что где-то совсем близко звучали женские голоса. Некоторое время она лежала молча, потом попыталась сесть и не смогла, скосила глаза – руки её были привязаны к кровати широкими тряпичными жгутами. Она подвигала ногами, ноги тоже были привязаны.

– Глянь, новенькая проснулась, – засмеялся совсем рядом кто-то молодой и весёлый. – Санитарку, что ли, позвать. – И, не дожидаясь ответа, закричал громко: – Эй, санитарка! В шестую зайди.

– Где я? – откашлявшись, спросила Ося.

– В родилке, – отозвался молодой голос. – Сутки, как спишь, от наркозу отходишь. Привязали тебя, чтоб не повредилась. Санитарку позвала я, сейчас заявится, развяжет тебя. А хочешь, я развяжу?

Пришла санитарка, развязала жгуты, выдала Осе халат.

– Где мой ребёнок? – спросила Ося.

– Это тебе, милая, врач скажет, – ответила санитарка, не глядя на Осю. – Сейчас кликну его.

Она ушла. Ося села, надела халат, огляделась. В комнате стояло четыре кровати. Две дальних были пусты, одна ровно застелена, на другой лежала большая сумка и раскрытая книга. На кровати напротив сидела молоденькая, моложе Оси, девчонка, грызла морковку, разглядывала Осю весёлыми любопытными глазами.

– Какое сегодня число? – спросила Ося.

– Восемнадцатое, – охотно отозвалась та. – Я ж говорю, сутки спишь.

Ося попыталась встать, но ноги не держали, пришлось снова сесть на кровать. Пришёл врач, велел ей лечь, помял живот, посчитал пульс, спросил, как она себя чувствует.

– Где мой ребёнок? – потребовала Ося вместо ответа.

– Кочкина, сходи-ка ты чаю попей, – приказал врач весёлой девчонке, прикрыл за ней дверь, сел на стул возле Осиной кровати, взял Осю за руку, сказал:

– К сожалению, мальчика спасти не удалось. Незрелость дыхательной системы и, как результат, гипоксия. Попросту говоря, ребёнок не смог дышать самостоятельно.

– Почему? – шёпотом спросила Ося.

– Так бывает, – мягко сказал врач. – Особенно с мальчиками. Особенно когда роды начинаются раньше срока. Но с вами всё в порядке, вы вполне сможете рожать ещё, и не раз. Вы молоды, у вас ещё непременно будут дети.

Ося отвернулась к стене, закрыла глаза, ощущая какую-то абсолютную, страшную, чёрную, бессмысленную пустоту везде – и внутри, и вокруг.

– Я велю сделать вам укол снотворного. Так будет легче, – сказал врач и вышел из палаты.

Из больницы Осю отпустили через неделю. Встречала её Татьяна Владимировна. Крепко обняла, прижала к себе надолго, сказала:

– Ничего, ничего, будет и на нашей улице праздник. Давай пройдёмся немного, ты как, в силах?

Ося не ответила, покорно пошла вслед за ней на берег Ольгина пруда, села на лавочку.

– Ты голову-то не вешай, – сказала Татьяна Владимировна. – Наше дело женское, всякое бывает. Наш с Ваней первенец в три года помер. Воспаление лёгких. У матери моей двое померло. У сестры и того больше, в Гражданскую.

Ося слушала и не слышала, глядела бездумно на бегущую по воде рябь, на нежную свежую листву на деревьях. Ещё в больнице она поняла, что есть только один смысл, одна цель во всей её дальнейшей жизни – помочь Янику, всё остальное неважно и неинтересно.

Татьяна Владимировна посидела с ней полчаса, так и не дождавшись ответа, проводила Осю до автобуса и ушла.

Ося вернулась домой, открыла общую дверь, прошла в свою комнату, сопровождаемая любопытными взглядами соседок, села на стул и долго молча сидела, ни о чём не думая и ничего не ощущая. Потом легла на кровать и принялась терпеливо ждать, когда наступит утро.