Тот, кто умер вчера
Шрифт:
Ночью меня так и не потревожили. «Странные у меня враги, — думал я, разминая затекшие от лежания в необычной кровати ноги. — Вроде и настроены решительно, всех подряд валят, а явиться сюда и пожелать мне спокойной ночи отчего-то не захотели». Или Анна ничего им не сказала? В это я не верил. Ведь тогда бы они ее били, пытали, а следов насилия на теле девушки я не заметил. Не считая, конечно, пулевого отверстия.
Размышляя над необычным поведением противника, я вспомнил роман Ремарка «Черный обелиск», который мне давала почитать медсестра. Там главный герой, служащий погребальной конторы, развлекает себя тем, что сочиняет для своих недоброжелателей, еще живых, эпитафии на памятники. Для особо злостного недруга он набросал примерно следующие строки: здесь покоится прах унтер-офицера
Может, я так сильно наступил кому-то на яйца, что убивать меня просто, без затей казалось нелепостью, вот и старались создать вокруг меня ад, оставляя живым до поры до времени. Такое объяснение было бы логичным, если бы не событие в парке психбольницы, когда меня хотели подстрелить вместе с Сёджем.
Вскоре мои мысли стали путаться, и я решил еще раз хорошенько все проанализировать. Итак, узнав от работника больницы (подкуп, липовое удостоверение сотрудника милиции, иная хитрость — словом, не важно как) о моей связи с Анной и ее адрес, убийца пришел к девушке домой и, угрожая пистолетом, заставил сказать все, что она обо мне знала. А что знала Анна? Ну, телефон, это понятно. А что еще? То, что я собирался покинуть город, иначе говоря — бежать. Не здесь ли скрывалась разгадка, почему поставленные мною «сюрпризы» на дверях оказались невостребованными? Для врагов я больше не был Максом Великим и Ужасным, а забывшим все на свете неудачником, решившим бежать, сломленным и запуганным человеком. Зачем было усугублять ситуацию еще одним трупом, если такое ничтожество, как я, больше не представляло опасности? И великодушные подонки решили отпустить меня на все четыре стороны. При условии, что я уеду. Но они должны были еще убедиться в правдивости слов мертвой медсестры. Значит, они где-то рядом и, конечно, наблюдают за моим домом. Если так, то не будем их разочаровывать.
Выпив чаю, я снял растяжки, вызвал по телефону такси и, подхватив сумки с вещами и оружием, вышел на улицу.
— На центральный автовокзал, — сказал я шоферу.
Ровно в десять я уже сидел на своем месте в сине-белом «Икарусе». Поначалу я собирался доехать до конечного пункта, затем поехать на железнодорожный вокзал и поездом вернуться обратно, но меня смущал арсенал, который пришлось бы таскать при себе. Оставить же сумку в камере хранения я не рискнул: если за мной следили, это могло выдать мои настоящие намерения. Бродить по столице со связкой гранат и тремя стволами тоже было опасно, поэтому я сошел на полпути, возле оформленного в национальном стиле придорожного кафе. Сжевав две резиновые сосиски и порцию картофеля фри, я стал ловить попутку обратно до города. Меня подобрала семья из трех человек на старой двадцать четвертой «Волге». Почти всю дорогу супруги громко переругивались, в то время как сидящий рядом со мной их десятилетний отпрыск болтал ногами, всякий раз норовя ударить меня как можно больнее.
Как бы там ни было, но в четвертом часу дня я снова оказался в городе и в тот же день по объявлению втридорога снял домик-времянку в частном секторе. Домик, окруженный яблоневым садом, располагался в стороне от проезжей части, что мне было только на руку. На следующий день, прямо с утра, я решил заняться сменой своего имиджа и отправился в парикмахерскую.
— Сделайте мне что-нибудь веселенькое, — попросил я, указывая на свою голову. — И покрасьте.
— В каком смысле покрасьте? — не поняла женщина-парикмахер.
— В прямом. Сделайте из меня высокого блондина в черном ботинке.
— Я парикмахер, а не сапожник, — возразила женщина, предварительно посмотрев на мою обувь. Либо она никогда не видела фильмов с участием Пьера Ришара, либо у нее напрочь отсутствовало чувство юмора.
— Тогда сделайте из меня просто блондина, — уступил я.
Она принялась за работу, а когда через час я посмотрел в зеркало, то увидел в нем Борю Моисеева. Я вздохнул и снова опустился в кресло.
— Стригите наголо.
— Не понравилось?
— Нет.
— Сами же просили «веселенькое». Я сделала все так, как вы сказали.
— Вы
тут ни при чем. Просто я изменил свое решение.— Так, может, вас снова покрасить в натуральный темный цвет? Сделать, как раньше?
— Делайте так, как вам говорят. И голову потом побрейте.
Парикмахерша многозначительно посмотрела на свою коллегу, покрутила пальцем у виска (думала, что я не вижу), но пожелание мое приняла к исполнению.
— Готово, — наконец объявила она, облив меня туалетной водой с резким запахом.
Я открыл глаза и повернулся к зеркалу: голова пускала солнечные зайчики. Место Бори Моисеева занял Федя Бондарчук. Это было лучше. Вознаградив мастера за труд и терпение, я отправился на рынок. Следовало сменить классические футболки и джинсы. Я купил пару летних брюк, модную рубаху навыпуск, надевающуюся через голову, как те, что носят жители африканского континента, и темные очки. Еще я приобрел приемник, журналы и запасся на четыре дня продуктами. Вернувшись в свою избушку, я стал отращивать щетину на лице. Вернее, щетина росла сама. Я же делал гимнастику, отжимался от пола, растягивал мышцы, слушал музыку, валялся на кровати, листал журналы. Для оружия я устроил тайник на чердаке дома.
В первую ночь на новом месте я увидел сон. Первый за то время, что я себя помнил. Он был яркий и, что существенно, не исчез из памяти после пробуждения, а хорошо запомнился. Мне снилось, будто бы я пробираюсь через высокую, почти до колен, траву. Место, куда лежал мой путь, оставалось за пределами сна, но я твердо знал, что мне кровь из носу необходимо куда-то попасть. И вот я шел, очень часто проваливаясь в скользкую грязную жижу, потому что травяной луг, через который пролегал мой путь, вдруг превратился в болото. Не без труда, но каждый раз мне удавалось выбраться наверх. Почувствовав ногами твердую почву, я продолжал идти, чтобы снова оказаться по шею в грязи. Такой вот странный сон.
Поросшее травой болото снилось мне на протяжении нескольких ночей. Я не удивлялся и не ломал над этим голову, потому что был занят конкретными вещами и слишком уставал под вечер, чтобы еще парить мозги над природой сновидений. Подумав, что мои сны могли быть обычной интроспекцией того, что происходило со мной, я решил, что лучше оставить все это последователям дедушки Фрейда. Разве в реальной жизни я не пробирался к некой туманной цели на ощупь, не зная, где твердь, а где омут?
VI
Отсидевшись несколько дней в ожидании, пока отрастет бородка, и не показывая носа дальше продуктового магазинчика, я наконец приступил к проверке информации о Харлае, руководителе охранной фирмы «Щит 2000», и Цесаренко, который возглавлял кредитный союз «Золотой сокол». Хотя, честно говоря, проверка — это громко сказано. Так, ошивался вокруг мест, где они обычно бывали, наблюдал, делал выводы. Сложность состояла в том, что я не мог слишком уж приближаться к указанным товарищам. Несмотря на мой новый имидж, риск выдать себя был очень велик. Но и того, что я успел заметить, вполне хватало, чтобы сделать определенные выводы. Словом, настало время, когда я стал подумывать, как лучше сделать с ними то, что я собирался сделать и раньше, до того как они пробили мне голову. Однако очень скоро произошло нечто такое, что в очередной раз перечеркнуло все мои планы. Если говорить на языке моего сна, я опять провалился в трясину.
В общем, тот день оказался богат на сюрпризы. Но началось все с моего сна: в одну прекрасную ночь он изменился. Если раньше я был в нем один, теперь ко мне присоединилось еще одно действующие лицо — девушка, стоящая на другом конце болота. Мне хорошо было видно ее лицо: молодое, смелое, привлекательное. Желто-соломенные волосы, яркие, до плеч. Слегка растянутые в улыбке губы в сочетании со строгими серыми глазами совсем не выглядели гротескно — наоборот, дополняли друг друга, придавая портрету законченность. Девушка делала мне знаки, манила к себе. Вероятно, она пыталась показать безопасную дорогу или, может быть, обманывала, чтобы утопить окончательно. До самого пробуждения я нерешительно топтался на месте, не зная, как поступить.